Войсковой круг, во главе с председателем и атаманом, в 4 часа дня молился в соборе о спасении города и казачества от надвигавшейся опасности, а после молитвы вернулся в здание для продолжения своего заседания.
С ватагой казаков Голубов ворвался в помещение, где заседал Круг, приказал всем встать и спросил: «Что за собрание?» Затем, подбежав к атаману, продолжавшему сидеть, он грубо закричал: «Кто ты такой?» – «Я выборный атаман, – спокойно ответил генерал Назаров. – А вы кто такой?» – спросил он у Голубова. «Я революционный атаман – товарищ Голубов». Затем, сорвав с атамана погоны, Голубов приказал казакам отвести генерала Назарова и председателя Круга на гауптвахту. Многие представители парламента, пользуясь суматохой, быстро скрылись, переоделись и растворились в толпе. Небывалую силу духа, мужество и красивое благородство проявил в этот момент, рассказывали мне, генерал Назаров, оставшись сидеть один, когда все члены Круга послушно встали по команде Голубова (в предсмертном письме жене генерал Назаров, между прочим, писал: «…смешнее всего было зрелище 100–200 человек Круга (Верховной власти), вытянувшихся в струнку перед Бонапартом 20-го века»). Испуганно и беспомощно озирались казаки-старики. Когда же кто-то из них спросил: «А как же нам быть?» – «Нам не до вас, убирайтесь к черту», – закричал Голубов.
Так закончил свою жизнь Донской парламент. Какие мотивы побудили Донского атамана остаться в Новочеркасске и обречь себя на гибель и почему, имея полную возможность покинуть город, он этого не сделал, остается и поныне неразгаданным. Некоторый свет на это проливает генерал Лукомский[57], указывая в своих «Воспоминаниях», что в ночь на 12 февраля он последний раз говорил по телефону с генералом Назаровым.
«Он (Назаров) мне сказал, что он решил вместе с Войсковым Кругом не уезжать из Новочеркасска, что, оставаясь, он этим спасет город от разграбления. Я ему советовал ехать в армию ген. Корнилова, сказал, что, оставаясь в Новочеркасске, он обрекает себя на напрасную гибель. Ген. Назаров мне ответил, что большевики не посмеют тронуть выборного Атамана и Войсковой Круг, что, по его сведениям, первыми войдут в Новочеркасск присоединившиеся к большевикам донские казаки под начальством Голубова, что этот Голубов, хотя и мерзавец, убивший Чернецова, но его, Назарова, не тронет, так как он за него как-то заступился и освободил из тюрьмы… Мои уговоры были напрасны, ген. Назаров еще раз сказал, что он убежден, что его не посмеют тронуть, а затем добавил, что если он ошибается и погибнет, то погибнет так, как завещал покойный Атаман Каледин, сказавший, что выборный Атаман не смеет покидать своего поста».
Возможно, что было так, как утверждает генерал Лукомский, но поражает уверенность генерала Назарова, что большевики не посмеют его тронуть и что, оставшись, он этим спасет город от разграбления. Факты и действительность того времени говорили совершенно обратное, и, кроме того, по крайней мере раньше, у генерала Назарова такой уверенности не было. Ведь настаивая на военном совещании в ночь на 12 февраля на необходимости дать большевикам последний решительный бой, атаман Назаров тем самым показывал, что с большевиками другим языком, кроме языка пушек и пулеметов, говорить нельзя и никакая сентиментальность с ними недопустима.
Правильнее предположить, что на генерала Назарова в последний момент повлияло постановление оставаться в городе Круга, питавшего еще, я думаю, смутную надежду на благоприятный исход своей делегации, посланной к большевикам для переговоров. Но, как и нужно было ожидать, пока делегация вела переговоры, большевики заняли город и начали жестокую расправу с мирным населением. Надо думать, что именно это решение Круга, морально связав Донского атамана, обрекло его на бесцельную жертву.
В значительной степени повинно и донское командование, не сумевшее отступление из города провести планомерно и систематически и допустившее беспорядочное бегство. Бежать из столицы атаману и Кругу – позорно, но во временном отступлении ничего постыдного нет. Произойди отход не так внезапно и сколько-нибудь организованно, а не так, как на самом деле было, и прояви Походный атаман генерал Попов немного решительности и настойчивости, – нет сомнения, что и Донской атаман, и Круг легко отказались бы от своего необоснованного решения и ушли бы в Задонье.
Еще более туманен вопрос с вывозом из Новочеркасска довольно значительного золотого запаса государственного казначейства. В течение утра 12 февраля вопрос этот поднимался несколько раз, происходили длительные переговоры по телефону штаба с Донским атаманом, готовились уже подводы для погрузки золота, назначался конвой, затем вдруг все отменялось, чтобы через некоторый срок начаться снова.
В общем – колебались, и в конечном итоге часть золота досталась большевикам. В «Донской Летописи» Ис. Быкадоров[58] старается оправдать такое решение, указывая, что золотой запас был государственным достоянием, а не донским, что с вывозом его в Донской отряд, отступавший в степи, терялась бы моральная ценность самого похода, а сверх того – наличие в отряде золота составляло бы приманку и вызвало бы у большевиков настойчивость и энергию в преследовании. С этим можно было бы согласиться, если бы, во-первых, входившие в Новочеркасск большевики являлись законными представителями российской общепризнанной власти, а не простой бандой деморализованной черни; во-вторых, моральная ценность похода не только не пострадала бы, но возросла бы, если бы государственное достояние было спасено от расхищения его разбойниками и грабителями; наконец, можно было бы по частям передать его на хранение в наиболее стойкие станицы, чем устранялась бы опасность разжигать аппетиты у большевиков в преследовании отряда в расчете на золотую наживу.
Говоря о моральной ценности Степного похода, нельзя упускать из виду, что его возглавители в то время меньше всего об этом думали и ничего не сделали, чтобы придать походу больший удельный вес. Если бы вопрос стоял иначе, то нет сомнения, что оставление Новочеркасска выполнили бы планомерно и продуманно, предоставив всем желающим возможность участия в походе, а население было бы открыто оповещено, что отряд уходит в степи, где будет выжидать выздоровления казачества от большевистского угара (существование отряда для красных главарей все равно не было тайной) и будет служить светлым маяком для всех, горячо любящих Дон, и тем ядром, к которому должны примыкать все обиженные и угнетаемые большевистским произволом и насилием. Подобное обращение к населению молниеносно разнеслось бы по донской земле, поддержало бы дух казачества, а наличие отряда служило бы живым доказательством намеренного непризнания советской власти верхами казачества.
На самом деле выход из города, превратившийся в бегство, стремились обставить ненужной таинственностью, создав в населении впечатление личного спасения небольшой группы офицеров и учащейся молодежи.
В этом отношении, надо признать, Добровольческая армия высоко держала знамя, определенно говоря, что уходит в неизвестную даль, глубоко веря в близкое оздоровление казачества от большевистского угара…
А. Падалкин[59]Партизаны-степняки[60]
С захватом всероссийской власти большевиками-коммунистами в Петрограде атаман Донского войска А.М. Каледин, по решению Войскового правительства, объявил, что войско Донское не признает власти Совета народных комиссаров и не допустит распространения ее на донскую землю.
Бывший Верховный главнокомандующий российскими армиями генерал М.В. Алексеев, не видя нигде на просторах бывшей Российской империи места для организации борьбы с властью Совета народных комиссаров во всероссийском масштабе, приехал на Дон, где по сговору с атаманом Калединым приступил к организации Добровольческой армии. При этом он рассчитывал не только на помощь войска Донского, но и всего русского народа и, в первую очередь, на российское офицерство.
Совет народных комиссаров посылает против Дона свои войска, состоявшие из рабочих отрядов Красной гвардии, отрядов латышей и матросов, некоторых частей войск бывшей Российской армии и отрядов из военнопленных немцев и венгров. Атаман Каледин и генерал Алексеев для защиты Дона могут выставить только немногочисленные отряды донских партизан и добровольцев «Алексеевской организации».
С приездом на Дон бывшего Верховного главнокомандующего генерала А. Г. Корнилова на Дону создается зародыш будущей всероссийской власти – триумвират: генерал Корнилов – командующий Добровольческой армией, генерал Алексеев – финансы и внешние сношения, генерал Каледин – управление базой борьбы – Областью войска Донского.
Командование Добровольческой армией опубликовывает особую декларацию о целях борьбы с большевиками, в которой говорится и о том, что Добровольческая армия будет защищать до последней капли крови казачьи края, давшие ей приют.
К концу января 1918 года определенно выяснилось, что всенародного ополчения для борьбы с властью Советов не только во всероссийском масштабе, но и в масштабе Донского войска не получилось. Приток добровольцев как в Добровольческую армию, так и в донские партизанские отряды был невелик. Казаки-«фронтовики» объявили «нейтралитет». Не было достаточного пополнения и из центра России.
Вожди Добровольческой армии, располагая незначительными силами и не видя помощи от Дона, решили увести свою армию на Кубань и стали к этому готовиться. Атаман Каледин, чтобы было кем заменить уходящую с Дона Добровольческую армию, 28 января обратился к донским казакам с воззванием – стать на защиту Дона, а в ночь на 29 января генерал Корнилов просит атамана Каледина «вернуть» ему офицерскую роту, бывшую на северном, Новочеркасском направлении, для присоединения ее к уходящей с Дона Добровольческой армии.