Начало казачьих восстаний на Дону и окончание Степного похода было торжеством идеи похода партизан. Поэтому начиная с 1919 года день окончания похода почитается партизанами-степняками их праздником, который они отмечают ежегодно. В 1968 году день пятидесятилетия окончания похода предложено отметить «Днем Непримиримости» к советской власти.
Степной поход[67]
Родимый Край
Родимый Край… Как ласка матери, как нежный зов ее над колыбелью, теплом и радостью трепещет в сердце волшебный звук знакомых слов.
Чуть тает тихий свет зари, звенит сверчок под лавкой в уголке, из серебра узор чеканит в окошке месяц молодой… Укропом пахнет с огорода… Родимый Край…
Кресты родных моих могил, и над левадой дым кизечный и пятна белых куреней в зеленой раме рощ вербовых, гумно с буреющей соломой и журавель, застывший в думе, – волнует сердце мне сильней всех дивных стран за дальними морями, где красота природы и искусство создали мир очарований.
Тебя люблю, Родимый Край…
И тихих вод твоих осоку, и серебро песчаных кос, плач чибиса в куге зеленой, песнь хороводов на заре, и в праздник шум станичного майдана, и старый милый Дон не променяю ни на что…
Родимый Край…
Напев протяжный песен старины, тоска и удаль, красота разлуки и грусть безбрежная – щемят мне сердце сладкой болью печали, невыразимо близкой и родной…
Молчание мудрое седых курганов и в небе клекот сизого орла, в жемчужном мареве виденья зипунных рыцарей былых, поливших кровью молодецкой, усеявших казацкими костями простор зеленый и родной… не ты ли это, Родимый Край?
Во дни безвременья, в годину смутную развала и паденья духа я, ненавидя и любя, слезами горькими оплакивал тебя, мой Край Родной…
Но все же верил, все же ждал; за дедовский завет и за родной свой угол, за честь казачества взметнет волну наш Дон Седой…
Вскипит, взволнуется и кликнет клич, клич чести и свободы…
И взволновался Тихий Дон… Клубится по дорогам пыль, ржут кони, блещут пики… Звучат родные песни, серебристый подголосок звенит вдали, как нежная струна…
Звенит, и плачет, и зовет…
То Край Родной восстал за честь отчизны, за славу дедов и отцов, за свой порог и угол…
Кипит волной, зовет, зовет на бой Родимый Дон…
За честь Отчизны, за казачье имя кипит, волнуется, шумит Седой наш Дон, – Родимый Край…
Ф. Крюков[68]
(Донская Волна. 1918. 26 августа. № 12)
Существует мнение, что известное стихотворение в прозе Федора Дмитриевича Крюкова «Родимый Край» случайно найдено в его бумагах без даты и, следовательно, можно думать, что оно написано им в неопределенное время и вне зависимости от обстановки, имея в виду историческое прошлое Дона. На самом деле это не так.
Происхождение его тесно связано с переживаемыми Россией и Доном днями, и поэтому фактическая сторона его появления имеет значение, а она такова: после захвата власти большевиками в Усть-Медведицком округе во главе с войсковым старшиной Ф.К. Мироновым 21 января 1918 года Ф.Д. Крюков жил в своей Глазуновской станице, в 39 верстах от Усть-Медведицкой, изредка наезжая в нее повидаться со своими друзьями и навестить сына, учившегося в реальном училище.
Когда в конце апреля в округе началась вооруженная борьба казаков-«кадет» с их противниками казаками-«мироновцами», изгнанный из станицы Усть-Медведицкой «Революционный Совет» Миронова перенес свою резиденцию к железной дороге в слободу Михайловку, откуда и руководил всеми операциями.
Вооруженная борьба разгоралась, переговоры, ведшиеся на происходившем в мае в Михайловке съезде делегатов обеих сторон, не приводили ни к чему и явно затягивались Мироновым, ожидавшим отряды красных матросов из Царицына и Борисоглебска, для наступления на Усть-Медведицкую, объявленную контрреволюционным гнездом, подлежащим уничтожению.
Шла подготовка и в Усть-Медведицкой, но у казаков-кадет не было оружия, кроме шашек, не было патронов, даже на имевшееся ничтожное число винтовок. Приходившие отряды отдельных станиц, в три-четыре сотни конных и пеших казаков, имели на весь отряд всего каких-нибудь 15–20 винтовок с 5–8 патронами на винтовку, что, понятно, не могло не отражаться на настроении казаков.
Воодушевленная учащаяся молодежь шла в бой, вооруженная одними палками, и доставала себе оружие у красных. Были уже десятки убитых и раненых; в станице не было ни медикаментов, ни перевязочных средств, не было ни копейки денег на самые необходимые расходы по уходу за ранеными, и неоткуда было достать их.
Тот патриотический подъем, какой царил среди восставших казаков 14 хуторов ст. Усть-Хоперской – родины атамана А.М. Каледина, – далеко не захватывал станицы и хутора округа. И в то время, когда за Доном уже горели хутора и шайки матросов с орудиями и пулеметами двигались от линии железной дороги на Усть-Медведицкую, расстреливая десятками ни в чем не повинных стариков, и когда безоружная молодежь и казаки восставших отрядов гибли в неравных боях, в это время в станицах и хуторах левого берега Дона шли бесконечные споры на хуторских сборах о том, нужно ли участвовать в борьбе и чью принять сторону.
Некоторые хутора выбрасывали белые флаги, заявляя этим свою «нейтральность», другие делились на две группы: «нейтральных» и «восставших», и, наконец, были хутора, делившиеся на резко обособленные три группы: «мироновцев», «кадет» и «нейтральных». К этой последней группе, скрывавшей в себе и самый «шкурнический» элемент станиц и хуторов, в первые дни принадлежала и родная станица Ф.Д. Крюкова – Глазуновская.
Все эти колебания казаков, бесконечные споры их на собраниях, начинавшиеся с раннего утра и кончавшиеся поздним вечером, угнетающе действовали на Федора Дмитриевича, жившего в своей станице и часто вызывавшегося казаками на сбор для разъяснения тех или иных вопросов. Для него, приговоренного уже к смерти и чудом спасенного от расстрела, все вопросы были ясны; он сам ни на минуту не расставался со своим германским карабином, и вопрос «что делать?» для него разрешался просто: нужно браться без колебаний за топоры и вилы и очищать родную землю от разбойничьих банд, именовавшихся революционным народом.
Но это мнение не было по душе большинству казаков его станицы, для них более были приемлемы призывы обыкновенных шкурников, скрывавшихся под видом нейтральных, и в то время, как большая часть боевых казаков ушла к Миронову, а меньшая сражалась в рядах кадет, шкурники философствовали в станице на тему: «Моя хата с краю».
Все убеждения Федора Дмитриевича на сборах, что эта шкурническая позиция не спасет их от расстрелов и грабежей красы и гордости революции – матросов, уж по одному тому, что они казаки, на его станичников не действовали, и только позже они убедились в этом горьким опытом, и Глазуновская станица была впоследствии одной из непоколебимых в своей стойкости в борьбе с красными.
В эти тяжелые первые дни начала борьбы с красными в Усть-Медведицком округе, в дни полной неопределенности, душевного шатания и неуверенности не только в далеком будущем, но и в завтрашнем дне, тяжелой общей душевной угнетенности, только учащаяся молодежь местных учебных заведений, с примкнувшими к ней студентами, была бодра и весела. Образованный из нее подъесаулом Алексеевым партизанский отряд с пением своего бодрого марша ходил за станицу на обучение, резко выделяясь среди общего угнетенного состояния.
А оно питалось фронтом, с которого шли тяжелые вести – молодые казаки, так называемые фронтовики, сформированных в станицах отрядов держали себя неопределенно, среди них было много колеблющихся, а из хуторов левого берега Дона и прямо сочувствовавших Миронову, – все это создавало неуверенность в отрядах. Отдельные отряды часто митинговали, отказываясь выполнять боевые задания, все еще надеясь на мирное разрешение вопроса: быть в округе большевистским советам или жить казакам по старине?
На поднявших восстание усть-хоперцев, мужественно дравшихся с большевистскими бандами, сыпались упреки в поднятии напрасно оружия. Знаменитый Козьма Крючков[69], бывший, по обыкновению, в первых рядах, жаловался, что ему нельзя слова сказать, как ему сейчас же со злобой говорили: «Всемирную славу хочешь и генеральские погоны».
При таком крайне неопределенном настроении казаков не могло быть уверенности в поднятое ими же самими дело борьбы с большевиками у офицеров, призванных казаками же в свои отряды. Своим жертвенным примером они воодушевляли свои отряды, и многие из них гибли при обстановке, исключавшей возможность этого в иных условиях, – так погиб сотник А.И. Емельянов, не поддержанный казаками отряда при команде его «в атаку»…
Но поднятое дело борьбы все же не умирало, напротив, оно росло и ширилось. Один за другим приставали нейтральные хутора к восставшим и высылали свои отряды за Дон на помощь бившимся там казакам. И целые дни на вершине Пирамиды, ставшей теперь «исторической» точкой округа, стояли толпы народа, молча, пристально всматриваясь в даль Задонья, где на широком, многоверстном пространстве горели отдельные хутора и кое-где рвалась над ними шрапнель… гудели орудия. А по дорогам зеленеющей майской степи из присоединившихся хуторов заунывными казачьими песнями, полными грусти, тянулись змейки казачьих отрядов, шедших к Дону на сборный пункт. Далекой, эпической стариной, овеянной грустью, веяло от всей этой картины…
На горе часто бывали Федор Дмитриевич Крюков и Роман Петрович Кумов. Здесь мало говорили, но само молчание говорило больше всяких слов. В такой обстановке, между жизнью и смертью, в станице Усть-Медведицкой был устроен «летучий» концерт для получения средств на первую помощь раненым. Утром, в день концерта, к Крюкову, уезжавшему в свою Глазуновскую станицу, только что освобожденную от большевиков, повидать родных и свой очаг обратилась его квартирная хозяйка А. В. Попова, приглашенная участвовать в концерте, написать что-либо для прочтения ею на этом вечере.
Федор Дмитриевич ответил:
– Что же я могу написать Вам, – стихов я не пишу, а стихотворений в прозе писать не умею, а то, что я пишу обычно, не подходит.
Это было за час до его отъезда, а уезжая, он вышел из своей комнаты и, передавая ей набросанный «Родимый Край», сказал:
– Подойдет – прочтите, а нет – выбросьте…
«Родимый Край» был прочитан под аккомпанемент-экспромт рояля П.П. Васильева и произвел неописуемое впечатление…
В открытые окна переполненного зала реального училища, с далеким видом на Задонье, видно было зарево горевшего в 20 верстах за Доном хутора Зимовника, – то отряд красных, предводительствуемый матросом, жег дома семей офицеров, ушедших в противные отряды. Изредка слышны были одиночные орудийные выстрелы…
На сцене сидели 17 юношей партизанского отряда, раненных в бою под хутором Шашкином, где из отряда в 100 человек было одних только убитых 26… Один за одним проходили вокально-музыкальные номера грустных мелодий, невольно отражавших общее настроение, и, наконец, вечер заканчивался мелодекламацией А. В. Поповой. С редким по теплоте чувства искусством стала она читать это стихотворение под мелодию казачьих песен, полную тоски и грусти. Прочитанный несколько раз подряд, «Родимый Край» произвел на присутствующих неизгладимое впечатление…
Его наизусть знала молодежь, в сотнях экземпляров его требовали на фронт, и со словами из него «за честь отчизны» шли в бой молодые и старые казаки. Психологическое влияние на казачьи массы этих немногих строк, сочетавших в простых и ясных словах близкие и безгранично дорогие душе и сердцу каждого донца понятия, было огромно.
Они, эти немногие строки, связывали его настоящее с далеким прошлым истории его Родного края, обвеянной такой поэтической красотой, и в тяжелые, мрачные дни полной неизвестности его настоящего они придавали бодрость и укрепляли веру в будущее. В этих строках казаки своей простой душой глубоко чувствовали, что в их многовековой истории начинается новая страница и что, написанная их слезами и кровью, она не забудется русским народом. Нужно было видеть эти вдохновенные лица молодежи и слышать бесконечные повторения отдельных мест из «Родимого Края», чтобы понять оставленное впечатление в каждом, прочитавшем его, и оценить все его психологическое значение на поднятие духа и настроения в колебавшихся народных казачьих массах…
Убитая молодежь в первом бою с Мироновым из отряда партизан подъесаула Алексеева, в числе 13 трупов, была похоронена в общей могиле, на высшей точке горного берега Дона, в четырех верстах от Усть-Медведицкой, называющейся Пирамидой, и на огромном деревянном кресте над этой «Братской Могилой» был приведен конец из «Родимого Края» от слов «…во дни безвременья, в годину смутную развала…», но по занятии 29 января 1919 года Усть-Медведицкой станицы красными крест начали рубить, – Миронов остановил и приказал только сорвать эту надпись.
В ясные летние дни с Пирамиды открывается редкая по красоте картина беспредельной Донской степи с извивающимися на много десятков верст вокруг нее Доном и красивыми степными притоками его – Хопром и Медведицей. По радиусу в 80 верст с Пирамиды видны станицы и хутора, утопающие в зелени садов и левад, с белеющими в них колокольнями церквей. Легкой синеватой дымкой среди зеленеющих лугов отмечены пути Старого Дона, Медведицы и Хопра, и какой-то особой грустью веет от картины кажущихся беспредельными пусть и сыпучих песков, левого берега Дона…
У подножия Пирамиды, на берегу Дона, с впадающей в него с противоположной стороны Медведицей, красиво расположился Усть-Медведицкий Преображенский монастырь, так много раз воспетый Ф.Д. Крюковым и Р.П. Кумовым в их произведениях, придающий какую-то особую мягкость и теплоту общей картине…
Нужно было видеть Ф.Д. Крюкова, присутствовавшего на похоронах этих первых жертв Гражданской войны, чтобы понять его душевное состояние… Оно вылилось во втором его стихотворении в прозе, названном им «Пирамиды» и посвященном героям «Братской Могилы». А Р.П. Кумов, часто проводивший время на Пирамидах и особенно полюбивший их, как он говорил, после того, как они украсились исторической Братской Могилой, – мечтал посвятить им целое большое произведение, связанное с пережитыми событиями, тоже назвав его «Пирамиды».
И тот и другой, страстно мечтавшие найти покой среди дорогих братских могил Пирамиды, унесли с собою скорбь, оставив жизнь вдали от родных, любимых мест, вдохновлявших их на дивные строки. Федор Дмитриевич Крюков умер 20 февраля 1920 года на Кубани. Роман Петрович Кумов – 20 февраля 1919 года в Новочеркасске.
П. Скачков (Донская Летопись. 1923. № 1)
Незадолго до своей смерти Роман Петрович Кумов, друг Федора Дмитриевича Крюкова, поместил в № 12 «Донской Волны» от 26 августа 1918 года, издававшейся нашим талантливым писателем и журналистом, также безвременно погибшим, Виктором Севским (В.А. Краснушкиным[70]), трогательные строки, посвященные погибшим героям.
ПАМЯТИ ПОГИБШИХ ГЕРОЕВ
Пусть позволит мне ваша чистая память возложить к подножью ваших безвременных могил несколько смиренных благодарных благоговейных былинок.
Я не погублю для этого в моем маленьком цветнике ни пышных маков, ни тонкостебельных синеоких васильков – пестрое, но непрочное богатство. Пусть они живут и дышат в память вашу…
Но я отдам вам то, что мне дороже всех пышных маков, синих васильков и благоухающих левкоев: несколько былинок седой горькой полыни и полевого цветущего чебора. Пусть они напомнят вам, как напоминали когда-то мне на чужбине, о прекраснейшей стране под солнцем, где течет единственная в свете по синеве своих вод старая Река и где на пустынных прибрежных горах колышется белая подсохшая полынь да сладко курится розовый ладонный чебор.
Пусть расскажут они вам, как рассказывали когда-то мне в далеких землях, о нашей тихой станице под высокими горами – Пирамидами, о милых, изрытых дождевыми потоками улицах, о старом задумчивом соборе, на котором чудесно трезвонят ко всенощной под праздники, о сиреневых палисадниках, о заросших шумящими пахучими левадами и садами Базах и Клинах, о коротеньких переулках к Дону с восхитительными видами на старую синюю богатую воду.
Пусть скажут они вам о ваших оставленных на степной стороне беленьких домах под лепечущей вишней, о грустных лампадках, зажженных в вечерний час близкой рукой во имя ваше, о родных, о близких людях, – о всем том, что вами, высокими, оставлено ныне беззаветно и беспрекословно, ради долга и высокой чести…
И пусть передадут они вам, что вся великая Донская степь с седой полынью и розовым чебором, с чистой ромашкой и важными красноголовыми татарниками, с холодной мятой и узорчатым тысячелистником, со всяким, всяким полевым разнотравием, ныне клонится перед вами ниц и поет, как под сильнейшим свежим ветром: «Слава вам, слава»…
Клонятся ниц полинявшие под солнцем деревянные голубцы при дорогах, возмутились в глубоких тенистых оврагах ключевые воды, восшумели полевые дикие красавцы – боярышники и луговые терны, задымила травяным ароматом дебелая яркая «рожа» под подъемным слуховым окном: «Слава вам, слава»…
Падают ниц, до самой сырой земли степные народы, и те, которые пьют воду из старой синей Реки, и те, которые пьют воду из далеких степных жемчужных озерец, на белых хуторах: «Слава вам, слава».
Генерал П.Х. Попов и его роль в организации и развитии Белой борьбы
Кто в Новочеркасске, особенно среди кадет, не знал начальника Новочеркасского военного училища генерала Попова? Его видели на парадах, его встречали в городе, но… это было знакомство издалека. Весной 1912 года случай помог нашему выпуску встретиться с ним и оценить его немного ближе. В этот год, по окончании экзаменов, для строевой сотни был введен недельный поход с ночевкой в палатках и довольствием из походной кухни. Ввиду отъезда 6-го и 7-го классов частью в Москву, на открытие памятника императору Александру III, частью в Петербург, на гимнастический съезд кадетских корпусов, в поход выступили только два отделения 5-го класса, перешедшие в 6-й. Среди нас было много музыкантов, и, выпросив инструменты, мы сымпровизировали небольшой духовой оркестр. При выступлении от нашей музыки собаки разбегались в разные стороны, но в походе мы быстро сыгрались и имели небольшой репертуар.
Возвращаясь в Новочеркасск со стороны Александре-Грушевска, мы в сумерках подошли к юнкерскому лагерю и грянули какой-то марш. Из рощи послышались крики, а затем топот ног бегущих к железнодорожной платформе юнкеров. Когда мы подошли к ней, раздалась команда «смирно!» – то взвод юнкеров отдавал честь донским кадетам. Мы ответили тем же, после чего были приглашены в училище на ужин.
Генерал Попов встретил нас в столовой, поздоровался и предложил развлечь юнкеров музыкой, пока все приготовят. Когда ужин был подан, он поблагодарил нас за игру и даже поставил в пример своим юнкерам, а потом, обходя столы, беседовал с кадетами, спрашивая, как мы перенесли поход, ночлег в открытом поле и прочее. Вряд ли он думал тогда, что через шесть лет, с такими же юнцами, какими мы были в то время, ему придется проделать гораздо более тяжелый, длительный и героический поход по Сальским степям, в борьбе за честь и вольность Донского войска.
Ласковое, чисто отеческое отношение генерала Попова к юным кадетам произвело на нас большое впечатление, и, покидая лагерь, мы прокричали в честь начальника училища громкое «Ура!».
Прошло немного лет, и разыгрались грозные события. Началась Первая мировая война. Многие из юных кадет и юнкеров, став офицерами, сложили свои головы на поле брани. На пополнение убыли десятков донских полков требовались все время новые офицеры. Их ускоренная подготовка была возложена на генерала Попова, как опытного начальника училища, что помешало ему уйти на фронт, и в этой скромной, но ответственной должности он продолжал оставаться в тени, пока не разразилась революция, сокрушившая вековые устои российской государственности.
Развернувшиеся в Новочеркасске события сразу выдвинули генерала Попова на первый план. Новочеркасское военное училище с первых дней стало оплотом порядка против развивавшейся всюду революционной анархии. Попытка Областного Исполнительного Комитета сменить начальника училища не удалась, так как юнкера заявили, что если тронут генерала Попова, то они будут защищать его с оружием в руках («Донская Летопись» № 2).
По мере углубления революции и стихийно развивавшегося «нейтрализма» донских частей три сотни дисциплинированных и преданных своему начальнику училища юнкеров представляли единственную реальную силу, на которую опиралась донская власть. Юнкерам пришлось выполнять задания самого разнообразного характера, но особенно важной была роль, которую сыграло училище в деле организации донских партизанских отрядов. Им оказывалась помощь и советом, и инструкторами, и обучением стрельбе из пулеметов. Благодаря этому, сколь невелико было общее число героических защитников Дона в конце января 1918 года, все же их было значительно больше, чем в начале того же месяца, когда, по словам атамана Каледина, у него на всех фронтах оставалось 67 штыков. И когда 29 января прозвучал трагический выстрел и не стало атамана, те, кто был тогда в Новочеркасске, помнят, какая жуткая и гнетущая атмосфера царила в городе. Если в тот же день не рухнуло все, то только потому, что если не тысячи, то все же сотни донских партизан, истекая кровью, сдерживали напор Красной гвардии, позволив вновь организовать атаманскую власть и продолжать борьбу.
В тяжелый и грозный час согласился генерал Назаров стать Донским атаманом, а генерал Попов принял назначение на пост Походного атамана. Нужно было глубокое сознание долга, чтобы не уклониться от ответственности. В распоряжении генерала Попова находились только немногочисленные партизанские отряды да три сотни юнкеров, так как остатки еще не разошедшихся по домам строевых частей не исполняли больше никаких боевых приказов. Попытка привлечь к обороне казачьи дружины ближайших к Новочеркасску станиц успеха не имела, и стало очевидно, что одни партизаны, несмотря на весь их героизм, не смогут долго сопротивляться напору многочисленных и хорошо вооруженных отрядов большевиков. Занятие последними Новочеркасска и установление на Дону советской власти было неизбежно в ближайшем будущем, но формирование партизанских отрядов все же продолжалось. Генерал Попов и некоторые из его сотрудников, зная казаков и их веками сложившийся быт, считали, что они недолго уживутся с новыми пришельцами, ломавшими все старые устои, и конфликт казачества с большевизмом неизбежен. К этому моменту нужно было сохранить организованные вооруженные кадры, на которые можно будет опереться, и тогда же был намечен план увода партизанских отрядов в глушь Донских степей, где им легче будет продержаться некоторое время в ожидании грядущих событий. С партизанами должен был уйти и последний выборный Донской атаман генерал Назаров.
После оставления Ростова Добровольческой армией 9 февраля донские партизаны продолжали сдерживать напор красных на северном направлении, но неожиданное прибытие 11 февраля революционного казачьего отряда войскового старшины Голубова в ст. Кривянскую, создав угрозу с тыла, заставило принять решение о немедленном отходе партизан в степи. 12 (25) февраля 1918 года Новочеркасск был оставлен, и партизанские отряды отошли в ст. Старочеркасскую. Атаман Назаров в последнюю минуту изменил свое решение и остался в Новочеркасске, где в тот же день был арестован и вскоре расстрелян. Красная большевистская волна захлестнула Дон.
Не склонили головы перед красными захватчиками одни лишь партизаны во главе с Походным атаманом генералом Поповым, на которого легла тяжелая ответственность за сохранение и наилучшее использование этих стойких бойцов в дальнейшей борьбе за освобождение от большевистского ига.
Пока добровольцы, оставив Ростов и сосредоточившись в ст. Ольгинской, приводили себя в порядок, руководители Добровольческой армии, созвав военный совет, обсуждали вопрос о дальнейших действиях. На совете обнаружилось два течения. Генерал Корнилов, поддержанный генералом Лукомским, предлагал двинуться в отдаленный от железной дороги и малонаселенный район на стыке Дона, Кубани и Ставропольской губернии, где было легче отбиваться от большевиков. Генерал Алексеев и генерал Деникин стояли за движение на Кубань, богатую продовольствием и фуражом, надеясь найти поддержку у кубанских казаков и создать базу в Екатеринодаре, так как этот город еще не был во власти большевиков. На втором заседании военного совета 12 февраля было решено идти на Кубань. Решение это могло быть только условным, так как вожди Добровольческой армии еще не знали, каковы были намерения Походного атамана.
13 февраля состоялась встреча генерала Попова с генералом Корниловым в ст. Ольгинской и, так как их взгляды совпадали, ему удалось убедить генерала Корнилова о совместном движении в район зимовников. Согласно принятому плану, Добровольческая армия двинулась в направлении на Торговую, а отряд Походного атамана на Великокняжескую. Однако в ст. Егорлыцкой Добровольческая армия изменила свое решение и 21 февраля повернула на Кубань, послав предложение Походному атаману присоединиться к ней.
Его отряд в это время уже втянулся в боевые операции, и по занятии Великокняжеской, после совещания с начальниками партизанских отрядов, генерал Попов это предложение отклонил, так как донские партизаны имели задачу способствовать освобождению Дона и должны были оставаться на Дону.
Природный донской казак, сын известного на Дону общественного деятеля Х.И. Попова, основателя и хранителя Донского музея, хорошо знавший историю Дона, нравы и быт казаков, генерал Попов глубоко верил, что пассивность донских казаков временна, что они не снесут долго красное иго, что восстание на Дону неизбежно. Эта вера, а не честолюбие, в котором неосновательно упрекали его, была причиной его отказа следовать с Добровольческой армией на Кубань. Последующие события подтвердили правильность решения генерала Попова и его великую прозорливость, опровергнув расчеты и предложения руководителей Добровольческой армии.
Одним из факторов, ускоривших восстание на Дону, было присутствие на его территории в Сальском округе отряда Походного атамана. В то время как связь с Добровольческой армией, после ее ухода на Кубань, совершенно оборвалась и о ней ничего не знали, отголоски борьбы партизан-степняков проникали в ближайшие донские станицы и оттуда распространялись дальше. Чем больше росло недовольство среди казаков против своеволия и зверств большевиков, тем больше думали они о том, что где-то недалеко есть люди, не покорившиеся красным и ведущие с ними успешную борьбу. Это укрепляло сознание, что борьба с насильниками возможна, стоит лишь взяться за оружие, и что в этой борьбе они будут не одни. С надеждой на помощь росла уверенность в успехе, ускорившая процесс брожения и вызвавшая первую вспышку восстания на Дону.
19 марта восстала станица Суворовская, поддержанная ближайшими к ней станицами, немедленно пославшая гонцов к Походному атаману. 25 марта началось восстание станицы Баклановской и соседних с нею станиц, тоже вошедших в связь с Походным атаманом. Произошло то, что предвидел и на что надеялся генерал Попов. 30 марта его отряд был уже на Дону в полосе восстания, в то время как Добровольческая армия, истекая кровью, безуспешно штурмовала Екатерине дар.
Насколько это было важно для дальнейшего хода Белой борьбы, становится ясным, если сопоставить события, происшедшие в то время. 2 апреля Добровольческая армия, сняв осаду Екатеринодара, отошла в немецкую колонию Гначбау, где, похоронив Корнилова, переживала острый моральный кризис.
Иначе обстояло дело на Дону. В этот же день (2 апреля) отряд Походного атамана закончил переправу на правый берег Дона, и с приходом его в ст. Нижне-Курмоярскую восстание на Дону стало распространяться с неимоверной быстротой. Значение отряда Походного атамана в деле развития борьбы определялось не количеством бойцов, а тем моральным подъемом, который вызвало его появление среди казаков. Надо было слышать радостные крики и ликующий колокольный звон, которым встречало партизан население прибрежных станиц при их движении вниз по Дону из Цымлянской в Константиновскую.
Некоторое влияние на развитие восстания имели и сильно преувеличенные народной молвой сведения о численности отряда Походного атамана. Это учитывали некоторые из организаторов восстания и намеренно их распространяли. Мне вспоминается следующий случай. В станице Мариинской, будучи старшим квартирьером, я, прежде чем двинуться в станицу Константиновскую, вышел немного пройтись и, увидев, что у станичного правления толпились казаки, пошел туда. Пробраться внутрь мне не удалось, и я стал прислушиваться у входа. До меня донеслись отрывки фраз: «Изведут наш Тихий Дон… Пропадет казачье семя…»
Голос показался мне знакомым, и я решил подождать конца. Скоро казаки стали расходиться и из помещения вышел человек, по внешности типичный заводской рабочий. Кепка, синяя косоворотка, темного цвета штаны с отворотом внизу.
Это был Генерального штаба полковник Гущин, которого я сразу узнал, несмотря на маскарад, так как он был одно время на Германском фронте начальником штаба нашей дивизии (2-й Кубанской). Участником Степного похода, как ошибочно считают некоторые, он не был, а некоторое время был организатором обороны в районе ст. Константиновской. Я подошел к нему, представился, и он отвел меня в сторону поговорить. Узнав, что я выступаю с квартирьерами в ст. Константиновскую, он предупредил меня, что там один из двух полков еще колеблется, и рекомендовал принять меры предосторожности, а прощаясь, добавил: «Вероятно, вам пошлют навстречу делегатов. Если будут спрашивать, сколько вас, то говорите: двадцать тысяч».
От исполнения этого совета я уклонился. Подъезжая к Константиновской, верстах в трех от нее, я издали увидел одинокую фигуру конного казака, явно нас поджидавшего. Когда приблизились, он подъехал ко мне и спросил – кто мы такие и куда едем? Прежде чем ответить, я спросил его – кто он такой? Он ответил, что послан казаками 2-го полка, чтобы узнать – что за войско и сколько приближается к станице. Тогда я сказал ему, что мы квартирьеры отряда Походного атамана, а за нами и по суше, и по воде идет весь отряд, а сколько – увидишь потом, и, указав рукой на ясно видимые вдали пароходы и баржи, добавил: «А теперь скачи в станицу и чтоб там к нашему приходу все было в порядке, так как Походный атаман шутить не любит». Казак тотчас стегнул по лошади и поскакал. Когда мы прибыли в станицу уже в сумерках, там все было спокойно и никаких инцидентов не было.
К пламени восстания, охватившего 1-й и 2-й Донские округа, прибавился новый очаг в районе Новочеркасска, где 1 апреля восставшие казаки станицы Кривянской и ближайших станиц овладели временно столицей Дона.
Восстание продолжало развиваться, охватывая новые районы, и весть о нем дошла до Добровольческой армии. Когда 15 апреля в ст. Успенской генерал Деникин объявил об этом добровольцам, сказав, что они пойдут теперь на Дон, его слова были покрыты громким «Ура!». Все воспрянули духом, и от прежних сомнений и угнетенного состояния не осталось и следа. Это было лучшим доказательством правильности решения генерала Попова оставаться на Дону.
Дальнейшее известно. 21 апреля Добровольческая армия пришла в станицу Егорлыцкую, а 23 апреля восставшие донцы под командой Походного атамана овладели Новочеркасском, куда 25 апреля подошел отряд полковника Дроздовского, помогший окончательно разбить большевиков и прочно овладеть городом. Начался новый этап Белой борьбы. Если она выросла, окрепла и развилась из совокупности трех походов: Первого Кубанского, Степного и Дроздовского, то надо признать, что наибольшее влияние на ее развитие оказал Степной поход и в этом заслуга генерала П.Х. Попова.
Е. Ковалев[71].
Атаман Петр Харитонович Попов
После смерти Донского атамана Каледина и вступления в должность Донского атамана Назарова генерал Петр Харитонович Попов в феврале 1918 года стал Походным атаманом донских казаков и после расстрела коммунистами атамана Назарова занял его место. Вера в неизбежность скорого восстания донских казаков против тирании коммунизма удержала Походного атамана П.Х. Попова на Дону и подвигла на сговор с вождем Добровольческой армии генералом Л. Г. Корниловым о совместных действиях на стыке войска Донского, войска Кубанского и Ставропольской губернии.
Изменение генералом Л. Г. Корниловым намеченного плана и уход на Кубань Добровольческой армии, несмотря на уговоры, не подействовали на Походного атамана П.Х. Попова, и он со своими партизанскими отрядами «Вольных Донских казаков» остался в Сальских степях и уже в конце марта начал объединение разрозненных восстаний донцов в одно организованное действие против тирании коммунистов.
Еще в начале апреля 1918 года будущему Донскому атаману П.Н. Краснову положение Дона казалось безнадежным, и он категорически отказался возглавить восстание южных станиц Дона. В середине апреля казалось, что восстание выдыхается, и казаки нескольких станиц настолько заколебались, что оставили свой участок фронта и против них пришлось посылать специальные отряды для разоружения и восстановления нарушенного порядка.
Но систематическая работа штаба Походного атамана по налаживанию связи и укреплению организации позволила П.Х. Попову 23 апреля занять Новочеркасск. 28 апреля 1918 года начальник 1-й Отдельной русской бригады добровольцев полковник М.Г. Дроздовский издал в Новочеркасске приказ, в котором он напомнил, что город этот «с первых дней возникновения отряда был нашей целью, целью всех наших надежд и стремлений – обетованной землей». Указав дальше на пройденный отрядом путь и на перенесенные им лишения, полковник Дроздовский призвал всех помнить, «что только смелость и твердая воля творят большие дела и что только непреклонное решение дает успех и победу. Будем же и впредь в грядущей борьбе ставить себе смело высокие цели, стремиться к достижению их железным упорством, предпочитая славную гибель позорному отказу от борьбы». И дальше: «Еще много и много испытаний, лишений и борьбы предстоит нам впереди, но в сознании уже исполненного большого дела с великой радостью в сердце приветствую я вас, доблестные добровольцы, с окончанием вашего исторического похода».
В Новочеркасске благодаря смелости и твердости воли П.Х. Попова началась подлинная работа по объединению всех казачьих сил с силами Добровольческой армии генерала Деникина и доблестных дроз-довцев.
Во время 10-летней службы генерала П.Х. Попова в штабе Московского военного округа ему несколько раз приходилось быть руководителем военных игр войсковых соединений округа. Позже ему пришлось в трудных условиях Гражданской войны применить этот опыт на практике и блестяще провести то, что ни раньше, ни позже не удалось осуществить ни Корнилову, ни Алексееву, ни Колчаку, ни Деникину, а именно – впервые получить в свое распоряжение около 50 тысяч бойцов и возможность мобилизацией иногороднего населения, которое находилось на территории, подчиненной донским казакам, довести количество бойцов в течение месяца до 120 тысяч. Для осуществления намеченного плана уже 29 апреля Походным атаманом и Кругом спасения Дона было направлено в Киев посольство в составе начальника штаба Походного атамана генерала В.И. Сидорина, профессора Академии Генерального штаба полковника Гущина, бывшего помощника наказного атамана по гражданской части И.Т. Семенова, члена Круга, директора Новочеркасского реального училища М.А. Горчукова.
К несчастью для всего дела борьбы с коммунистами, отъезд этих влиятельных в Новочеркасске лиц позволил нескольким честолюбцам вновь выдвинуть кандидатуру генерала П.Н. Краснова в Донские атаманы и провести ее значительным большинством.
3 мая 1918 года генерал Краснов был избран, а 5-го Круг спасения Дона был закрыт. В тот же день П.Н. Краснов назначил командующим Донской армией генерала С.В. Денисова и отдал приказ о роспуске партизанских отрядов, а 6 мая был уволен в отставку Походный атаман П.Х. Попов, только что произведенный постановлением Круга спасения Дона в генерал-лейтенанты.
Добровольческая армия Деникина и кубанские казаки оказались на положении гостей и союзников Дона. Посольство Походного атамана П.Х. Попова в Киев было отменено и послано другое во главе с генералом А.В. Черячукиным[72] с другим совсем заданием.
П.Н. Краснов поставил донским казакам невыполнимую задачу стать во главе всех казаков, всего Юга России, не в результате согласования деятельности, а в результате удачно сложившейся обстановки и той позиции в борьбе с коммунистами, которую удалось занять донским казакам, благодаря смелости и твердой воле в проведении намеченного решения П.Х. Попова весной 1918 года. Изменение основной цели в борьбе с коммунистами для данного момента привело к невольной задержке в вовлечении и разворачивании широких народных масс в эту борьбу. Вследствие этого произошла большая задержка с мобилизацией неказачьего населения Дона, уход Добровольческой армии и дроздовцев, которым предназначалась главная роль при этой мобилизации, на Кубань, задержка в направлении главного удара на группу Щаденко – Ворошилова, бывшую в этот момент в центре Дона, а благодаря этому задержка в установлении прочной связи с северными округами Дона и возможность прорыва группы Щаденко – Ворошилова к Царицыну и тем самым увеличение сил коммунистов на фланге, с постоянной угрозой центру Дона.
Вместо объединения разрозненных сил, теперь уже не только всего Всевеликого Войска Донского, а всей России, горевшей в огне борьбы с коммунизмом (в июне, июле 1918 года Самара, Казань, Ярославль были заняты антикоммунистами. Поднялись против коммунистов Сибирь, Урал, Средняя Азия, Прибалтика и Архангельский край), Всевеликое Войско Донское безуспешно пыталось подчинить себе Добровольческую армию Деникина, создавало Южную Русскую армию Иванова, пыталось с кубанцами, калмыками и горцами восстановить Юго-Восточный союз и вынуждено было в сентябре бросить с таким трудом созданную Молодую Армию на гибель, под Царицын, а позже – под Старобельск и с великим трудом преодолевать пограничную болезнь. Все это привело к полному разгрому антикоммунистов в их разрозненных, хотя порою и очень успешных действиях.
В результате разгрома Дона в январе 1919 года и требования Круга смены командования спасать положение опять призван был генерал П.Х. Попов. Со знанием обстановки генерал П.Х. Попов ознакомил генерала А.И. Деникина с положением. Генерал Деникин понял важность момента и, не дожидаясь формального соглашения, немедленно бросил только что закончившие разгром коммунистов на Северном Кавказе и нуждавшиеся в отдыхе и реорганизации силы Добровольческой армии, кубанцев и терцев на помощь Дону.
Организация партизанских отрядов из учащейся молодежи и выдвижение их на линию реки Донец у Каменской и Белой Калитвы создали возможность необходимой перегруппировки. Новый атаман Всевеликого Войска Донского генерал А.П. Богаевский, избранный в феврале 1919 года, просит генерала П.Х. Попова возглавить Донское правительство в этих тяжелых обстоятельствах; как верный сын Тихого Дона, он принял на себя всю тяжесть восстановления и реорганизации тыла и напряжения всех жизненных сил Дона для восстановления Донской армии, еще так недавно столь мощной, а теперь совершенно дезорганизованной. Потребовалась трехмесячная напряженнейшая работа, для того чтобы не только остановить победоносное движение коммунистов, но и нанести им тяжелое поражение в мае 1919 года.
Заслуга генерала П.Х. Попова в этом деле была признана всеми, и только тогда, в апреле 1919 года, Войсковой круг признал и отметил значение для Дона Степного похода, – установив знак Степного похода, статут которого приравнивался к статуту ордена Святого Георгия.
Степняк
Деятельность генерала П.Х. Попова с начала революции до Степного похода
Когда 1 марта в Новочеркасске были получены первые сведения о событиях в Петрограде, П.Х. привел училище в боевую готовность и с разрешения атамана графа Граббе послал по городу юнкерские патрули, чтобы сразу пресечь всякого рода выступления, могущие нарушить течение нормальной жизни в городе.
Когда дошли до Дона сведения о революции и когда политические дельцы, ставшие господами положения в столице Дона, постарались стать у кормила новой власти, чтобы ликвидировать господствующее положение казаков во всем войске, образовали «Областной Исполнительный Комитет» с «Военным отделом», в котором было засилие солдат запасных полков, то П.Х. послал туда в качестве наблюдателей есаулов Захарова и Сутулова, дабы быть в курсе дел «Военного отдела» и своевременно парализовать его вредную деятельность.
В первые же дни образования этого Комитета были произведены многочисленные аресты представителей старой администрации, вплоть до брандмейстера. Видя это, некоторые старшие начальники, занимавшие ответственные посты, стали подавать в отставку и уходить от казачьих дел. Но П.Х. оставался на своем посту и силами своих юнкеров старался преграждать путь всякому произволу. Когда Донской Исполнительный Комитет расположился в Атаманском дворце как «хозяин Донской земли», а его Военный отдел в здании Областного правления, генерал Попов, пригрозив юнкерами, потребовал очистить занятые помещения, что и было выполнено. Однако Военный отдел решил арестовать генерала Попова и для этого направил к училищу батальон солдат с пулеметами. Но когда солдаты подошли к училищу и потребовали его выдачи, юнкера заявили, что арестовать П.Х. можно, только перейдя через их трупы, и батальон «несолоно хлебавши» ушел, а П.Х. оставался начальником училища до смерти генерала Каледина или, вернее, до оставления Новочеркасска 12 февраля 1918 года.
У Военного отдела было намерение «разогнать» войсковой штаб, атаманскую канцелярию и Донское Областное правление. Тогда П.Х. принял соответствующие меры по охране этих учреждений, а отделу пригрозил, что если он попытается их «разогнать», то он перевешает его членов. На этом дело и кончилось. Когда в Военном отделе по адресу казаков стали раздаваться угрозы: «Поцарствовали и буде… теперь наш черед пришел… мы эти казацкие привольности да угодья – во как зажмем…» – П.Х. был, вероятно, единственным человеком, настаивающим, что для преграждения проникновения на Дон красных идей и против угроз Военного отдела нужно противопоставить мощную казачью организацию. При молчаливом содействии Исполнительного Комитета солдатская масса, наглея, стала вмешиваться и в экономическую жизнь войска: повсюду начали появляться представители армейских комитетов и их комиссары и начали распоряжаться, реквизировать, отчуждать и т. д. И П.Х. проявил инициативу в создании Союза казаков, задачами которого были объединение казаков на «казачьей платформе» путем созыва казачьего съезда для разрешения войсковых вопросов и выработка правил созыва Войскового круга. Он прежде всего собрал вокруг себя группу офицеров из войскового штаба, атаманской канцелярии и Областного правления. В этом ему помогали А.П. Епифанов[73], А.П. Бондырев, братья Бояриновы, подъесаул Сухоруков и др., которыми был создан Офицерский союз. Пользуясь положением почетного члена Новочеркасского станичного правления, П.Х. настоял, чтобы оно приняло активное участие в организации Союза донских казаков. Как председатель организационной комиссии, П.Х. от имени правления созвал 14 марта собрание казаков станицы и всех казаков, проживавших в данное время в городе. На нем присутствовали большие группы, представлявшие казачьи части Новочеркасского гарнизона, группы казачьей молодежи из всех учебных заведений города. А в виде представительства от станиц всего войска П.Х. командировал на собрание всех юнкеров, свободных от нарядов.
Собрание получилось импозантное во всех отношениях. Единогласно было принято решение о создании Союза Донских Казаков. Попытка есаула Голубова и редактора газеты «Вольный Дон» Казмичева сорвать дело организации Союза не удалась, и они получили горячую отповедь от П.Х. и С.И. Бояринова[74]. Председателем организованного Союза Донских Казаков усиленно просили быть П.Х., но он отказался в пользу подъесаула Сухорукова.
Следующей задачей П.Х. было объединить казачий Офицерский союз с Союзом Донских Казаков. И это ему удалось. Председателем правления объединенного Союза был избран есаул А.П. Епифанов.
Организация Союза произвела в городе сенсацию, и к П.Х. в Военное училище потянулись делегации с выражением благодарности за объединение казаков в Союз. Официально участия в работах правления Союза П.Х. Попов не принимал, но, по свидетельству члена правления Г.И. Карева (журнал «Казачье Дело», № 4–5), «формально не входя в состав правления, очень близкое участие в делах Союза принимал ген. П.Х. Попов». По его инициативе первым актом правления Союза было обращение к вр. исп. должность Войскового атамана Е. Волошинову о передаче Союзу, как единственной казачьей общественно-политической организации газеты «Вольный Дон», бывшей в то время официальным донским органом, но находившейся в ведении Донского Исполнительного Комитета, что и было сделано.
Донской Исполнительный Комитет, при помощи есаула Голубова, пытался подчинить Союз себе «как единственной законной революционной власти», но ничего из этого не вышло. Голубов пытался также на эту тему говорить с П.Х. «о важных казачьих делах», но генерал Попов его не принял с предупреждением, что если он к нему явится вторично, то он предаст его суду юнкеров.
Союз Донских Казаков был первым островком среди надвигающегося потопа большевизма, и его организация была оправдана последующими событиями как на Дону, так и вообще в России. Это большая заслуга генерала Попова перед войском в дни смутного времени на Руси.
Для того чтобы легализировать существование Союза, была послана телеграмма военному министру Временного правительства Гучкову с просьбой утвердить Союз с кратким сообщением о его целях и задачах. После ответной телеграммы Гучкова от 24 марта, утверждавшей Союз и одобрявшей его цели и задачи, Союз стал именоваться «Войсковым Союзом Донских Казаков» и 7 апреля выпустил свое первое «Воззвание к донским казакам», которое почти полностью было написано П.Х.
Параграф 1 гласил: «С.Д.К. в лице Временного Правительства и Государственной Думы признает единственную государственную власть и заверяет в готовности защищать эту власть от посягательств, с какой бы стороны они ни исходили. Союз заранее приветствует тот новый порядок устройства России, который будет установлен Учредительным Собранием».
Параграф 2: «С.Д.К. приветствует героическую русскую армию и присоединяется к ее мощному голосу – довести войну до победного конца».
Параграф 3: «С.Д.К. шлет глубокий поклон на войну в окопы и на Дон родным станичникам и призывает их к единодушной работе по устройству своего быта и своей службы на исторических казачьих основаниях широкого самоуправления».
В этом воззвании П.Х., определяя свое отношение к войне и к устройству новой России, проявил максимум лояльности к Временному правительству. Однако 15 апреля тот же министр Гучков сообщил вр. исп. должность Войскового атамана (назначенному на эту должность Областным Исполнительным Комитетом), председателю Обл. Исп. Комитета (создавшемуся самочинно революционным порядком, фактически без участия организованного казачества) и председателю С.Д.К., что «устроение краевой жизни остается в ведении Обл. Исп. Комитета, а Атаману, как представителю Российского правительства, надлежит согласовать свою деятельность с работой этого Комитета». Этим сообщением Гучкова «хозяином» на Дону делался Облисполком, а вр. исп. должность атамана – агентом Временного правительства.
Генерал Попов на это послал Гучкову письмо, указывая на несуразность его сообщения и что оно может повести не только к разного рода недоразумениям, но и вызвать на Дону междоусобицу в борьбе за власть. Ответа от Гучкова не последовало, а С.Д.К. продолжал намеченную работу по организации войскового казачьего съезда в Новочеркасске. Одновременно им было отправлено воззвание к казакам на фронт с призывом к объединению «в целях выхода казачества на его исторический путь существования – по казачьему «присуду», положившее начало созданию в действующей армии особых казачьих комитетов, начиная от дивизий и кончая штабами фронтов, под разными названиями, и удержавшее казаков от вхождения в комитеты солдатских депутатов.
На казачьем съезде в Новочеркасске П.Х. был делегатом от станиц Новочеркасской и Мигулинской и от Новочеркасского военного училища.
В Военном отделе Облисполкома в то же время состоялось бурное заседание, на котором прапорщик Арнаутов и есаул Голубов требовали разгона С.Д.К., ареста и предания революционному суду генерала Попова как инициатора, организатора и вдохновителя этого Союза. Но представители училища есаулы Захаров и Сутулов припугнули Комитет юнкерами и казачьим гарнизоном, и все успокоились.
Одновременно П.Х. не терял связей с Петроградом и неоднократно писал членам Государственной думы Саватееву и Акраканцеву, членам «Донского Куреня» Харламову, Лагунову и др. о необходимости созыва в Петрограде или Москве общеказачьего съезда для «выявления казачьего лица, его отношения к революции и обмена мнениями о будущем казачества». «Петроградские» казаки приняли соответствующие меры, и в результате 17 марта Волошиновым и генералом Поповым была получена от Саватеева телеграмма о том, что премьер-министр Временного правительства князь Львов разрешил казачий съезд в Петрограде для выяснения «казачьих нужд» и просил атамана сделать распоряжение о высылке представителей от каждой станицы, что официальное распоряжение по этому поводу делается военным министром Гучковым не только во все казачьи войска, но и казачьи части действующей армии и что съезд созывается на 23 марта. Действительно такое распоряжение было получено в Новочеркасске и в окружных станицах 18 марта. Новочеркасская станица в числе других делегатов выбрала генерала Попова, но он по состоянию здоровья не мог поехать.
Я не буду останавливаться на работах этого съезда, но не могу не отметить, что П.Х. тихо и скромно, без рекламы и шума, но и здесь приложил свою руку, а какова была польза от совета Союза казачьих войск – общеизвестно. А на открытии съезда член Государственной думы Саватеев в своей речи отметил, что инициатива созыва съезда принадлежит генералу Попову.
На апрельском казачьем съезде в Новочеркасске П.Х. – член его президиума и делегат от нескольких станиц и от Новочеркасского военного училища. На первом, майском Войсковом круге он делегат от станиц Новочеркасской и Казанской.
Когда поднялся вопрос о кандидатах в атаманы, имя П.Х. было названо одним из первых. Но он отвечал: «Подождем приезда генерала Каледина. Его знает не только Дон и вся Россия, но и заграница. Ему и быть Атаманом, а я пригожусь и на меньших ролях». При приезде генерала Каледина в Новочеркасск П.Х. одним из первых ему делает визит и после говорит М.П. Богаевскому: «Вы наш Златоуст. Сумейте уговорить А.М. Каледина баллотироваться в Атаманы». 18 июня А.М. Каледин был выбран Войсковым атаманом. При выборах Кругом начальника войскового штаба первым кандидатом был выставлен генерал Попов, но и тут он отказался, говоря, что революция может так обернуться, что у атамана и Войскового штаба может не оказаться никакой воинской части, кроме училища, поэтому он предпочитает оставаться во главе его, дабы сохранить надежную воинскую силу.
После выборов Войскового атамана и правительства П.Х. как будто отходит от общественно-политической деятельности, проводя все время в училище, но это только кажется. Вечерами он или у атамана Каледина, или у его помощника М.П. Богаевского, помогая им советом и делом. Особенно ярко это выразилось в дни «мятежа» генерала Корнилова, когда Временное правительство объявило атамана Каледина мятежником, мобилизовав против Дона Московский и Казанский военные округа и приказав начальнику Ростовского гарнизона генералу Черноярову арестовать атамана, бывшего в то время в поездке по северным округам области. М.П. Богаевский объявил «сполох» и обратился за помощью и советом к генералу Попову, чтобы предупредить атамана об опасности и не допустить его ареста. В хутора и станицы были посланы «летучки», и, кроме того, П.Х., сговорившись с М.П., посылает шесть юнкерских вооруженных отрядов с задачей разыскать атамана и доставить его в Новочеркасск. Одна из этих групп, на двух автомобилях, была захвачена Красной гвардией на станции Морозовская.
На Войсковом круге, обсуждавшем «мятеж» Каледина, П.Х. был одним из первых, считавших необходимым послать Временному правительству телеграмму «С Дона выдачи нет», а атаману Каледину приказать никуда не ездить и по-прежнему выполнять обязанности Войскового атамана, а на случай, если А.М. Каледин решил бы ехать в Могилев, П.Х. для его сопровождения и охраны в пути организовал особый юнкерский отряд с пулеметами и ручными гранатами под командой есаула Н.П. Слюсарева[75].
После захвата власти в Петрограде большевиками атаман Каледин вместе с генералом Поповым изучает вопрос – как избежать распространения советской власти и на казачьи земли. П.Х. предлагает создать казаче-украинский барьер от Оренбурга до Курска, чтобы отрезать большевиков от богатых Юга и Сибири и тем «уморить» их, а генералу Алексееву с его Добровольческой организацией предоставить в этом «барьере» район Саратов – Камышин. Для установления связи по этому вопросу он послал к Оренбургскому атаману Дутову[76] письмо от генерала Каледина со своим бывшим юнкером сотником Димитриевым.
Атаман консультировался с генералом Поповым и по многим другим вопросам: когда приезжали к нему представители союзных военных миссий и посольств из Петрограда на предмет обсуждения борьбы с большевиками в целях продолжения борьбы с немцами; когда французское военное представительство в Румынии считало нужным отвести находившуюся на границе катастрофы румынскую армию к границам Дона для реорганизации и вело по этому поводу переговоры с генералом Калединым, поручившим генералу Попову разработать план расположения румынских войск на границах Дона. Румынский король Фердинанд принял предложение французов, но этому воспротивился председатель совета министров Братианов.
Совместно с генералом Алексеевым генерал Каледин вел переговоры с командованием чехословацких и польских легионов о переброске их к границам Дона. Разработка плана расположения этих войск была тоже поручена П.Х. Однако президент Масарик воспротивился тому, чтобы чешские части вмешивались в «русские внутренние дела». Его примеру последовали и поляки. Отмечаю все это как факты особого доверия атамана Каледина и как доказательство того, что он высоко ценил способности П.Х.
Атаман Каледин во все ответственные моменты давал начальнику училища важные поручения. В дни обезоружения запасных полков на Хутунке П.Х. был назначен «как бы» командующим войсками Новочеркасска. И задача эта была блестяще выполнена. В дни «Ростовского похода» атаман Каледин назначил П.Х. «как бы» своим помощником по военной части для организации похода, и с этой задачей П.Х. справился блестяще, собрав в распоряжение атамана необходимые воинские силы. П.Х. пользовался безграничным доверием атамана, который одно время предлагал ему пост Походного атамана, но П.Х. от этой чести отказался в пользу генерала Назарова, обещая свою помощь советом и делом. И он это выполнил, прежде всего, в организации партизанских отрядов, главной базой организации которых было училище.
Выполняя все эти важные и много других мелких дел и поручений, генерал Попов не забывал и своего училища, создав ему авторитет грозной несокрушимой силы в распоряжении атамана. Училище являлось хранителем порядка в столице Дона, здесь была сосредоточена решимость борьбы с Советами за свободу Дона, здесь была идеологическая и материальная база сказочного донского партизанства, здесь, начиная с Чернецовского отряда, формировались и обучались почти все партизанские отряды, здесь было зарождение Добровольческой армии, и первых своих добровольцев генерал Алексеев принимал от начальника Новочеркасского военного училища генерала Попова, искренно благодаря его за прием и ласку, оказанные его добровольцам, которым в училище вначале предоставлялись не только крыша и питание, но и обмундирование за счет училища. А когда не оказалось больше свободных помещений для общежитий, П.Х. отдал для этого свою личную квартиру.
Своих юнкеров он посылал во все концы Дона для перевозки денежных сумм. В Новочеркасске юнкера несли караулы, а когда нужно было «заткнуть дырку» на фронте, они, как отряды «скорой помощи», появлялись где нужно и лихо били большевиков. Когда выяснилось, что «Алексеевская организация», имея юнкеров-артиллеристов, не может получить орудий, он, чтобы не раздражать команды донских батарей отобранием у них пушек, посылает своих юнкеров вместе с юнкерами-добровольцами под командой генерала Герасимова[77] (помощника начальника училища) в село Лежанка, чтобы там «украсть» орудия в 39-й пехотной дивизии. Задача выполнена блестяще, и добровольцы получили нужные им орудия. Когда в Новочеркасске в январе 1918 года образовался подпольный военно-революционный комитет, деятельным членом которого был войскового штаба есаул Щепкин, генерал Попов, при помощи есаула Чернецова, своими юнкерами разгромил эту организацию, захватив с поличным урядника Фомина и члена Круга сотника Запорожцева.
По настоянию генерала Попова для поддержания в городе порядка все донские офицеры, проживавшие в Новочеркасске, были взяты на учет и сведены в сотни Донского офицерского резерва, начальником которого по предложению П.Х. намечался генерал И.Д. Попов[78], но по настоянию войскового штаба им был назначен генерал Груднев[79], который не оправдал возлагавшихся на него надежд, тогда как генерал И.Д. Попов показал себя в Степном походе и позднее блестящим организатором и храбрым начальником.
П.Х. председательствовал на собрании офицеров, когда есаул Чернецов призывал их стать на защиту Дона, но, когда выяснилось, что записалось для этого всего 27 человек, генерал Попов сказал: «Какой позор! Я бы всех вас согнул в бараний рог и прежде всего лишил бы содержания». А Чернецов заявил собранию, что «при таком положении большевики скоро займут Новочеркасск и в первую очередь будут вешать офицеров»; он будет знать – за что его вешают, «а вы и этого знать не будете». В результате записалось 115 человек, но для отправки на фронт явилось 38.
Атаман Каледин не только не имел достаточно военных сил для борьбы с большевиками, но не имел для этого и достаточных денежных средств. И в этом отношении генерал Попов пришел ему на помощь: в начале января 1918 года, пользуясь не только своими личными связями, но и связями своего отца, он собирал в училище поочередно директоров местных банков, хозяев донских коневодств, директоров горно-заводской промышленности, совета Союза донских дворян и торговых казаков, которым предлагал «тряхнуть мошной» и собрать средства. В результате было собрано около 15 миллионов рублей, но… было поздно – атаман Каледин застрелился. Собранные деньги поступили в распоряжение нового атамана генерала Назарова, который по совету П.Х. сразу же передал из них 6 миллионов генералу Алексееву для Добровольческой армии.
Когда, по свидетельству генерала Деникина, в высших кругах Добровольческой армии зародилось неудовольствие атаманом Калединым за отсутствие у него «дерзания» в борьбе с большевиками, председатель Союза донских дворян Леонов, по полномочию, как он говорил, старейших дворян Донского войска из военной среды, пришел к П.Х. с предложением «взять в свои руки атаманский пернач, если нужно, насильственным путем при помощи юнкеров и поддержке донских дворян», которых якобы поддержит «все донское офицерство», П.Х. просто выгнал Леонова, предупредив, что если он сделает такое предложение кому-нибудь другому, то будут арестованы и повешены юнкерами все причастные к этой попытке переворота.
Когда до атамана Каледина стали доходить слухи, что Добровольческая армия собирается покинуть пределы Дона, то он командировал в Ростов генерала Попова, чтобы он в «личной дружеской беседе выяснил бы планы ген. Корнилова». В Ростове он не застал генерала Корнилова, а в штабе Добровольческой армии его заверили, что «слухи неверны». Факт командирования П.Х. к генералу Корнилову для «дружеской беседы» с ним свидетельствует об их взаимной симпатии, и недаром генерал Попов о генерале Корнилове говорил, что «он был не из породы недотеп», а генерал Корнилов при «Ольгинском споре» поддерживал план Походного атамана Попова.
Когда 29 января 1918 года в Атаманском дворце происходило трагическое совещание атамана с Войсковым правительством о дальнейшей борьбе с большевиками, П.Х., предчувствуя «недобрые решения», с раннего утра находился в штабе Походного атамана, где совещался с начальником штаба полковником Сидориным «о надвигающейся беде». Когда из дворца сообщили, что атаман и правительство сложили свои полномочия и атаман приказал Походному атаману генералу Назарову «прекратить огонь – больше ни одного выстрела», П.Х. первым звонит генералу Каледину, который решительно ответил: «Вопрос решен – другого выхода нет» и сообщил, что в районе хутора Малый Нецветай появился сильный отряд красных с артиллерией и что нечем прикрыть это направление. П.Х. немедленно послал туда для разведки взвод юнкеров.
Когда появившийся в штабе Походного атамана войсковой есаул Янов сообщил подробности трагического заседания и высказал мысль о возможности самоубийства атамана Каледина и что нужно подумать о спасении атамана, П.Х. советовал полковнику Сидорину вызвать начальника атаманского отряда полковника Каргальского, отряду которого предлагалось, быть может, даже силой «спасти» атамана. Узнав, что во дворце бесповоротно решен вопрос о передаче власти городской думе, станичному правлению Новочеркасской станицы и военно-революционному комитету, П.Х. на это твердо заявил, что «допустить передачи власти нельзя, что борьба не может быть прекращена, нужно выиграть время, что с уходом Добровольческой армии из Ростова необходимо отойти от железной дороги, может быть, уйти в степи, но борьбу так или иначе продолжать». Его поддержал полковник Сидорин. Генерал Назаров по телефону сообщил атаману Каледину мнения П.Х., Сидорина и свое. Атаман Каледин, не выслушав до конца, раздражительно ответил: «Поступайте как хотите, я уже не атаман». Не прошло и полчаса, как из дворца сообщили, что атаман Каледин застрелился.
Акт о передаче власти подписан не был. П.Х. считал до самой своей смерти, что «покойный Каледин не исчерпал всех средств и сдался преждевременно». На вопросы «что ж теперь будет?» П.Х. отвечал: «Никому власть не может быть передана. Будет избран новый атаман, и борьба будет продолжаться». И пользуясь положением почетного члена правления Новочеркасской станицы, он поднял в ее правлении «сполох». Когда соборный колокол извещал горожан о смерти атамана, «сидельцы» станичного правления и юнкера созывали народ для решения вопроса об атаманской власти и о судьбе Дона. По «сполоху», поднятому генералом Поповым, громадное здание станичного правления к вечеру было набито битком. Люди сидели на открытых окнах, на деревьях, заполнили тротуары. Неутомимый М.И. Бояринов[80] размещает, уплотняет и на вопрос, кто будет атаманом, отвечал: «Атаманом быть П.Х. Попову». Когда последний появился в зале – со всех сторон крики: «Просим быть Войсковым атаманом». Полковник Сидорин сделал краткий доклад о положении, из которого следовало, что оно не так уж плохо, что борьба может продолжаться. После него говорил генерал П.Х. Попов: «Выборы атамана – прерогатива Круга. Круг собирается только 4 февраля. Войско не может оставаться ни одной минуты без атамана. Существует принцип преемственности власти, в силу которого власть Войскового атамана должен взять на себя Походный атаман генерал Назаров. Вот наш новый атаман», – закончил П.Х., указывая на входящего генерала Назарова и, чтобы не смущать собравшихся своим присутствием, передает председательствование полковнику Бояринову, а сам уходит на обмывание тела погибшего атамана.
Генерал Назаров сообщил, что получена телеграмма от генерала Корнилова, что Добровольческая армия задерживается в Ростове, что это дает возможность продолжать борьбу, но и казаки должны помочь партизанам. Собравшиеся предлагают сейчас же начать запись в «боевую дружину», обещают атаману всестороннюю помощь и поддержку в создании армии для борьбы с большевиками и просят генерала Назарова принять пост Войскового атамана до Войскового круга. Войсковой старшина Н.И. Тарарин[81] объявляет, что предварительная запись в «боевую дружину» уже дала около 200 человек. А.М. Назаров соглашается принять «тяжелый крест» до собрания Войскового круга и всем записавшимся в дружину предлагает немедленно отправиться в Кадетский корпус. Затем отправляет офицеров-добровольцев в ближайшие станицы поднимать «сполох» для защиты Дона путем организации станичных дружин, направляя их в Новочеркасск. Сам он отправляется в Кадетский корпус, где вместо записавшихся 200 человек находит… всего около 30.
В 6 часов утра генерал Назаров вызывает к себе в штаб Походного атамана генерала П.Х. Попова, которому сообщает: «Собрание казаков просило меня взять на себя обязанности Войскового атамана. Я согласился. Вы здесь свой человек. Дон в опасности. Прошу мне помочь и принять пост Походного атамана». Так же кратко П.Х. ему ответил: «Знаю, дорогой Анатолий Михайлович, что Дон в опасности. Не смею отказываться».
Сразу приступили к делу. Первым актом было обращение к войску, в котором говорилось: «Помогите партизанам! Спасайте честь Родины и старого Дона! Пушки гремят уже под Сулином…»
Как в первые дни революции, в атмосфере развала, анархии, распада и разнузданности, так и в дни казачьих трагедий, самоубийства Каледина, в момент растерянности, когда казалось, что все потеряно, все рухнуло, борьба проиграна, П.Х. был в творческой роли организатора, советника, духовного руководителя, вдохновителя и борца за интересы и идеалы казачества. И сам он в эту столь критическую, тяжелую и почти безнадежную минуту при отсутствии воинской силы, при всеобщем упадке духа, когда другие не хотели брать никакой ответственности, он ее не убоялся, смело стал во главе горсти партизан, с глубокой верой, что казаки опомнятся и рано или поздно придут на помощь партизанам.
31 января атаман Назаров поехал в Ростов к генералу Корнилову. Генерал Корнилов просил помощи в 2000 бойцов в течение 10 дней. 1 февраля в его распоряжение с Новочеркасского фронта направлены отряд полковника Краснянского, Чернецовский отряд под командой есаула Лазарева, отряд сотника Хоперского, добровольно формируется дружина казаков Гниловской станицы, которая выступает на помощь корниловцам под ст. Хопры. В район армянских поселений в Ростовском направлении направлены отряд есаула Назарова и дружина Александровской станицы. Ольгинская станица выставляет свою дружину в сторону Батайска, станицы Аксайская и Грушевская выставляют свои дружины из «фронтовиков» для защиты юртов своих станиц. Эти же станицы посылают дружины стариков в Новочеркасск, куда идут и дружины из других станиц. Походный атаман генерал П.Х. Попов лично посещает 7-й Донской казачий полк и остатки 16-го и 17-го полков. Так как в 7-м полку было много казаков Новочеркасской станицы, он обещает выступить. В 16-м и 17-м полках людей почти нет, но офицеры этих полков есаул Боков, есаул Власов, войсковой старшина Мартынов, есаул Бобров и подъесаул Аврамов формируют свои отряды. Формируются также и новые партизанские батареи.
В ожидании прибытия в Новочеркасск станичных дружин П.Х. обратился к начальнику Донского офицерского резерва генералу Грудневу с просьбой выделить для формирования этих дружин нужное количество офицеров. Генерал Груднев отказался, указывая, что это не его дело, а дело войскового штаба. А войсковой штаб, в свою очередь, утверждал, что если дружины составлены из добровольцев, то и командный состав также должен был быть из них. По просьбе П.Х. было созвано собрание офицеров резерва, на котором П.Х. произнес большую речь, призывая офицеров организовать офицерские дружины и идти в организуемые станичные дружины. Поговорили и разошлись… Почему? По свидетельству полковника Добрынина, «одни из чувства простого самосохранения, другие не могли и не хотели этого делать из-за самолюбия, оскорбленного незаслуженным недоверием широких казачьих масс…», а генерал Деникин пишет: «Донское офицерство, насчитывающее несколько тысяч, до самого падения Новочеркасска уклонялось вовсе от борьбы: в донские партизанские отряды поступали десятки, в Добровольческую Армию – единицы, а все остальные, связанные кровью, имущественно, земельно с Войском, не решались пойти против ярко выраженного настроения и желания казаков-фронтовиков». И в результате офицеров для станичных дружин не нашлось. Офицеров на местах в станицах было мало, и больше молодых, которые не хотели идти в командиры к старикам, да и старики рассчитывали, что командиров им дадут в Черкасске.
Когда в Новочеркасск стали прибывать станичные дружины, кстати сказать значительно поредевшие по пути, часть их была помещена в Кадетском корпусе, в Военном училище и других учебных заведениях, но главная масса была помещена по частным квартирам. Те, кто попали в корпус или училище, жили как кадеты и юнкера и так же питались, то есть так, как не всегда питались дома. Большевистские агитаторы использовали это для пропаганды, говоря, что не напрасно за ними так ухаживают, дружинники им поверили, что «тут не все чисто», и постепенно стали «возворачиваться» домой. Те, что попали в другие учебные заведения, довольствие должны были получать через начальника снабжения, где всякие мелкие чиновники, не сочувствовавшие борьбе с большевиками, всячески тормозили дело питания. В обстановке того времени бороться с этим было трудно, и эти дружинники также под влиянием большевистской пропаганды стали возвращаться в свои станицы. Те же, кто оказались размещенными по частным квартирам, оказались не в лучшем положении. Если призывы атаманов Назарова и Попова всколыхнули станичных казаков старших возрастов, то они не коснулись многих городских обывателей, которые думали лишь о своем личном благополучии, предоставляя другим подставлять свою грудь под пули большевикам, так же как кормиться и одеваться за свой счет. Зажиточный городской элемент мог и был обязан поддержать подъем «серой» казачьей массы, но эта масса не только не встретила сочувствия, но подчас чувствовала и вражду за принудительный постой на квартирах и особенно за пользование кухнями. Предоставленные сами себе дружинники эти подверглись усиленной большевистской пропаганде, стали постепенно «остывать» и распыляться.
Кроме всего этого, при всем желании, особенно в условиях того времени, за два-три дня из необученной массы нельзя было «сколотить» хотя бы относительно боеспособную часть, а посылать людей просто на «убой» атаман Назаров и генерал Попов не могли себе позволить. В результате атаман Назаров не смог выполнить требований Добровольческой армии оказать ей помощь людьми. Об этом хорошо знали и в штабе Добровольческой армии, так как уже 5 февраля там снова был решен вопрос об оставлении Ростова. Атаман Назаров, узнав об этом случайно, поехал в Ростов 7 февраля и сообщил, что всенародного ополчения не получилось, что он больше того, что уже дал, ничего дать не может и поэтому благодарит Добровольческую армию за все ею сделанное и больше задерживать ее не может.
В ночь на 9 февраля Добровольческая армия покинула Ростов, а 10-го закончила переправу через Дон, уводя с собой и донские партизанские отряды, бывшие на Ростовском фронте. Новочеркасск со стороны Ростова оказался неприкрытым. Походный атаман генерал Попов перебросил в станицу Аксайскую 2-ю сотню Новочеркасской дружины, вторую часть Чернецовского отряда под командой ротмистра Курочкина и просил генерала Корнилова задержать в Аксайской отряд полковника Краснянского.
Возвращаюсь немного назад. 31 января генерал Назаров сдавал штаб Походного атамана генералу Попову. Офицеры штаба, так же как и офицеры войскового штаба, были собраны в одной из комнат штаба Походного атамана. Атаман Назаров довольно пространно обрисовал картину общего положения, затем закончил словами: «Все вы знаете П.Х., прошу выслушать и его».
Генерал Попов сказал почти дословно: «Вы меня знаете, знаю и я вас всех за отдельными исключениями. Но не все офицеры как Войскового, так и штаба Походного атамана присутствуют здесь. Это плохая примета. Значит – не все сочувствуют делу борьбы с большевиками и, вероятно, собираются от нее уклониться. Предупреждаю, что борьба будет продолжаться до полной победы над большевиками и никаких компромиссов. Сил у нас немного, но тот, кто сражается на фронте, имеет сильный дух и непреклонную волю к борьбе до победы. Этим мы и победим. Красная гвардия сильна числом своих людей и вооружением, но слаба духом. Красное командование старается привлечь на свою сторону казаков. Если ему удастся это сделать, хотя бы временно – это будет казачьей трагедией. Чтобы не устраивать бойни между казаками, быть может, нам придется на какое-то время покинуть Новочеркасск. Но этим борьба не будет закончена. Мы уйдем в степи и там переждем исцеления казаков от нейтралитета. Придет весна, казак поймет, где правда и право, и встанет на их защиту». Дальше призывал не терять веру в то, что казаки не потерпят советского рабства, и «мы, офицеры, должны помочь им скорее разобраться в сущности большевизма».
П.Х. уже тогда допускал возможности оставления Новочеркасска, все свои планы строил на выздоровлении казаков от «нейтралитета» и уже тогда думал о Задонских степях как о временном пристанище для тех, кто не желал признавать советской власти и готов был бороться до конца.
По оставлении Ростова, естественно, вставал вопрос об оставлении Новочеркасска. Поэтому еще 5 февраля атаман Назаров, когда Круг постановил вести борьбу до победы, «на всякий случай» командировал в станицу Константиновскую генерала П.Н. Краснова с задачей приготовить на месте прием войсковых учреждений, партизанских отрядов и Войскового круга. Круг, со своей стороны, командировал туда же особую комиссию во главе с полковником С.К. Бородиным[82]. А Походному атаману было приказано подготовить план эвакуации Новочеркасска.
Войска северной группы генерала Ф.Ф. Абрамова[83] и войска северо-западного направления генерала А. В. Черячукина в неравных боях, цепляясь за каждую пядь земли, постепенно отходили к Новочеркасску. К 9 февраля генерал Абрамов подошел к Персиановке, всего в 12 верстах от Новочеркасска, а генерал Черячукин с незначительными силами подошел к ст. Грушевской в 15 верстах от столицы Дона.
По данным разведки штаба Походного атамана, красные Антонова-Овсеенко, окружавшие Новочеркасск, не считая Ставропольской группы, принявшей участие во взятии Ростова, имели свыше 30 тысяч бойцов, свыше 200 пулеметов, больше 30 легких орудий и 4 тяжелых, несколько бронеавтомобилей и 2–3 бронепоезда. Больше половины красных войск было с северной и северо-западной стороны Новочеркасска.
Казачьи революционные полки Голубова, не вступившие еще в бой и находившиеся в районе Александре-Грушевской, в любой момент могли занять станицу Разд орскую, Мелиховскую и Бесергеневскую и тем отрезать путь партизан на Константиновскую.
Против всей этой массы красных в распоряжении Походного атамана официально числилось около 3000 человек, находившихся как на боевых участках, так и в Новочеркасске. В это число входили малонадежные: Новочеркасская и Константиновская дружины, 7-й Донской казачий полк, две сотни студенческой дружины, фельдшерские и общеобразовательные курсы; малочисленные и совершенно небоеспособные остатки дружин из стариков Аксайской, Гниловской и других станиц. Все это составляло около 1500 человек. На формировании в Новочеркасске находилось несколько партизанских отрядов, главным образом из учащейся молодежи – около 500 человек. И только около 1000 вполне боеспособных и надежных партизан было на фронте. На вооружении всей этой «армии» было около 10 орудий (трехдюймовых), около 50 пулеметов и один примитивный бронепоезд.
Положение Новочеркасска стало критическим. В то время в городе возник слух, что Голубов передал кому-то записку с предложением впустить его казаков в город, чем якобы гарантировалась полная безопасность населения от произвола, самосудов, насилий и грабежей. Эти его обещания смутили горожан и немалую часть офицеров, проживающих в Новочеркасске, и весь день 9 февраля атаман Назаров и штаб Походного атамана были засыпаны недоуменными вопросами отцов города и офицеров – неужели город может стать ареной кровопролитий, когда Голубов предлагает такие заманчивые условия? Слухи об этом проникли и в Войсковой круг и нашли здесь сторонников, которые начали сначала осторожно, а потом все смелее говорить о необходимости послать делегации к красным главковерхам Голубову, Сирвесу и Саблину.
Войсковой и Походный атаманы, насколько могли, удерживали Круг от этого, но Круг не внял их голосу и уже 9 февраля послал свои делегации в Ростов в штаб Сиверса и в Александре-Грушевскую к Голубову.
В такой обстановке генерал Назаров и генерал Попов должны были подумать как о дальнейшей борьбе, так и о судьбе партизан. Вечером 9 февраля ими были собраны все начальники отрядов, дабы посвятить их в подробности создавшейся обстановки и выработать дальнейший план действий.
Собрание, на которое были приглашены и президиум Круга, и некоторые общественно-политические деятели, началось с доклада Войскового атамана. Генерал Назаров обрисовал обстановку, указав, что Круг еще 5 февраля постановил перенести свою работу в Константиновскую. Туда же, по мнению генерала Назарова, нужно эвакуировать и золотой запас, интендантские склады, войсковые учреждения, госпиталя и т. д. Главная же задача вооруженных сил – воссоздание Большого Войскового круга и через него возрождение войска и его освобождение от советской власти. Ближайшая же задача, сосредоточив в одном кулаке все силы, – разбить красных на северном Персиановском направлении, потом повернуть на Константиновскую для осуществления поставленных задач. Сам генерал Назаров предлагал лично руководить всеми боевыми операциями и даже лично водить войска в атаку. План этот отличался необыкновенной простотой и был полон рыцарского порыва.
Он не встретил почти никаких возражений со стороны начальников отрядов, хотя было очевидно, что он не отвечал создавшейся обстановке. Времени для столь громоздкой эвакуации было мало, да и путь на Константиновскую мог быть отрезан в любой момент (что и случилось уже 11 февраля). Маленькая армия детей-партизан понесла бы такие потери, восстановить которые было бы невозможно. Но молчаливое согласие начальников отрядов, идейных людей, решивших скорее умереть в открытом бою за честь Родного Края, чем искать пощады у врага, было также понятно. Это был все же какой-то выход.
Генерал Попов предложил несколько иной план. Он указал, что решение вопроса должно строго логически вытекать из задания, поставленного войскам, – воссоздание Большого Войскового круга и возрождение Дона. Но большевистская зараза в создавшейся обстановке захватывает уже и станицы, и, следовательно, выполнение основного задания – задача будущего, а в данное время нужно больше всего думать о выигрыше времени, необходимого станицам и еще уцелевшим полкам для выздоровления от большевистского угара. Параллельная задача – сохранение хоть маленькой, но реальной силы, на которую станицы могли бы опереться в момент пробуждения Дона для дальнейшего создания мощной Донской армии, для окончательного очищения Дона от красных. Пробуждение же Дона наступит через полтора-два месяца, с наступлением весны и началом полевых работ.
При выполнении же плана генерала Назарова большевики, несомненно, попытаются втянуть Голубовских казаков в боевые действия, и партизанам придется драться со своими же казаками, которые в скором времени могут превратиться из Савлов в Павлов и тоже выступить против красных.
Отсюда вытекает дальнейший план действий: не подвергая несомненному риску уничтожения в неравном бою крошечной армии партизан, необходимой для будущей борьбы, вывести ее в такое место, где она бы оставалась вне всякой зависимости от станиц, могла бы выждать полтора-два месяца, а когда обозначится отрезвление станиц, прийти к ним на помощь и приступить к осуществлению основной задачи. Для этого нужно вести партизан не на Персиановку, где они, вероятно, сложат свои головы, а в Задонские степи, в район зимовников, где найдется все необходимое для их существования. А Кругу переехать в Константиновскую, там продолжать свою работу, захватив все ценное и безусловно необходимое, так же как и раненых, и поддерживать связь с партизанами. К осуществлению такого плана нужно торопиться, так как окружение красными Новочеркасска заканчивается, абсолютно открытым остается лишь направление на Старочеркасскую станицу, которое временно обеспечивается остановкой в Ольгинской Добровольческой армии. Из Старочеркасской перейти за Дон, откуда можно перейти и в Константиновскую.
Предложение генерала Попова было горячо поддержано всеми начальниками отрядов и генералом Назаровым, сказавшим: «П.Х. прав. Не нужно подвергать армию риску».
Но командующими фронтами генералом Абрамовым и генералом Черячукиным высказалось иное мнение: всякая борьба, если она не поддержана казаками, должна быть прекращена, а партизаны распущены, так как надежды на «выздоровление казаков» проблематичны, в степях партизаны могут быть уничтожены. Им может быть предложено или остаться в городе, или в одиночном порядке, кто как пожелает, присоединиться к Добровольческой армии.
На другой день после совещания Походный атаман, с разрешения Войскового атамана, заменил генерала Абрамова на посту командующего Северным фронтом полковником Мамонтовым. При оставлении Новочеркасска генерал Абрамов уехал в свою станицу, а генерал Черячукин остался в городе.
Всю подготовку по оставлению Новочеркасска атаман Назаров возложил на Походного атамана, так как сам должен был все время проводить на беспрерывных мучительных заседаниях Круга, который все не мог решить – уходить ли ему из города или оставаться? Но между генералом Назаровым и генералом Поповым было решено оставить город 11-го вечером. Поэтому генерал Попов уже в ночь на 10 февраля принимал все необходимые меры. И в ночь на 11 февраля приказал с раннего утра начать погрузку золотого запаса, интендантского имущества, продовольствия, огнеприпасов, раненых и т. д.
Всю ночь 11 февраля на Круге шла борьба между сторонниками ухода Круга с партизанами и сторонниками того, чтобы остаться в городе «для защиты населения от кровавой расправы, грабежей и насилия». Главным застрельщиком последнего решения был член Круга Маркин. К наступлению дня Круг решил остаться в Новочеркасске, и в тот же день от него посылается делегация к красному главковерху Ю. Саблину.
Когда шла агония Новочеркасска, в Александре-Грушевской казаки Голубова митинговали. 10 февраля вечером на собрании делегатов от частей ими было принято решение: оказать самую энергичную поддержку советским войскам в борьбе за взятие Новочеркасска. В параграфе 3 по настоянию Голубова было: «Для противодействия агитации Донского Войскового Правительства и занятия более удобного места для военных действий перейти ближе к Новочеркасску и Дону».
Комиссар Голубовского отряда Пугачевский в своих воспоминаниях пишет, что параграф 3 рассматривался в штабе Саблина как попытка казаков «уйти из-под нашего влияния» и что это вызвало там тревогу, так как там «боялись измены казаков». И этим он объясняет свое назначение в отряд Голубова с заданием «следить за поведением и настроением казаков, предотвратить возможную измену и их выступление против советской власти». В последнюю минуту 10 февраля Антонов-Овсеенко дал ему задачу: «Вести казаков в охват Новочеркасска по маршруту Шахты – хутор Ягодин – станица Раздорская». Пугачевский договорился с Голубовым выступить из Шахт в 2 часа дня 11 февраля, но в 12 часов узнал, что Голубов с казаками рано утром ушел из Шахт к Дону. Он бросился вдогонку. В Ягодине он встретил красную артиллерию отряда Петрова, от которой узнал, что Голубов в Ягодин не заходил. По дороге в Разд орскую догнал обоз Голубова и от обозников узнал, что Голубов пошел прямо на Мелиховскую, не заходя в Раздорскую. Пугачевский помчался туда и через некоторое время увидел: «…прекрасное, никогда не виданное, незабываемое зрелище – во всю ширь степи, теряясь в предвечерней мгле и снегах, шла донская кавалерия. Сзади пулеметы и артиллерия… которая неудержимым потоком стремилась к Новочеркасску…» Голубов объяснил комиссару, что он получил из Новочеркасска «добавочные сведения, по которым пришлось ускорить марш». Видимо, эти сведения доставила делегация Круга к Голубову, посланная в ночь на 10 февраля. Но об этом он умолчал. Когда Голубов шел в Мелиховскую, чтоб там переночевать, к Ю. Саблину спешила новая делегация Круга.
Прибытие отряда Голубова в Мелиховскую, о чем стало известно в штабе Походного атамана, в ту же ночь изменило положение Новочеркасска, и единственным путем отхода партизан осталось направление на Старочеркасскую.
Когда Круг 11 февраля послал свою делегацию к Саблину, атаман Назаров приказал Походному атаману остановить эвакуацию города до его особого распоряжения. И вместе с генералом Поповым продолжал уговаривать Круг уйти из города вместе с партизанами.
Одновременно принимались меры, чтобы из города ушло возможно больше казаков и тем более офицеров. Для этого еще 10 февраля Походный атаман вызвал генерала Груднева, начальника Донского офицерского резерва, и предложил ему подготовить резерв для оставления города. Генерал Груднев на это ответил, что он ничего «готовить» не будет, но с офицерами «поговорит» и предложит желающим уйти с партизанами. Небольшую группу он действительно собрал 11-го вечером, сообщил им предложение Походного атамана, но добавил, что лично он остается, а другие пусть поступают как хотят.
В тот же день, 10 февраля, генерал Попов побывал в правлении Новочеркасской станицы и просил его предложить казакам станицы создать особую дружину для ухода из города; по его же распоряжению в тот же день было создано офицерское собрание в Епархиальном училище, на котором он призывал офицеров не оставаться на милость победителей, а уходить, записываясь в партизанские отряды. Офицеры поговорили и разошлись, только единицы записались в отряд Гнилорыбова[84], который нес охрану атамана, Войскового круга, Областного правления и казначейства. Побывал он и на собрании общественных деятелей, представителей разных организаций, учреждений города и т. д. И там говорил о том же. Им было сообщено и в казачьи воинские части, расположенные в городе, о предстоящем уходе, а начальникам частей было предложено поговорить с казаками о желательности их ухода с партизанами.
11 февраля утром по приказанию Походного атамана было собрано еще одно собрание всех офицеров Новочеркасска. Собралось свыше 3000 человек. Начальник штаба Походного атамана полковник Сидорин призывал всех покинуть город. Наиболее решительные высказывались за отход всем офицерам сильной вооруженной группой под начальством Походного атамана, но раздавались и иные голоса – о необходимости вступления в переговоры с Голубовым. Поговорили и разошлись. «Решительных» оказалось мало. Одни из них вошли в состав Штаб-офицерской дружины, а другие, покинув город в одиночку, вошли в состав Конно-офицерского отряда в хуторе Арпачине.
В тот же день, когда Круг выбирал делегацию к Саблину, П.Х. уговаривал Круг этого не делать и уходить с партизанами, обещая Кругу «продержаться» в Новочеркасске до вечера 13-го или даже до утра 14-го. Но и это никого не соблазнило.
11-го же по просьбе Походного атамана было созвано еще одно совещание в Областном правлении из начальников отрядов, президиума Круга, представителей городской управы и Новочеркасской станицы, разных общественных и гуманитарных организаций и казачьих воинских частей. Генерал Попов обрисовал положение: хутор Протопоповский Аксайской станицы и станица Александровская заняты большевиками; хутор Каменный Брод Грушевской станицы занят матросами Мокроусова. Красные в непосредственной близости к Новочеркасску, ими заняты Несветайские хутора, и они на подступах к Персиановке. Голубов вошел в станицу Мелиховскую. Войсковой круг, вероятно, останется в городе – Бог ему судья. Но пусть не задерживает Войскового атамана. Эвакуация города задержана. Средств для эвакуации раненых нет. Кто о них позаботится здесь? Партизанские отряды уйдут за Дон. Если они задержатся в городе, то нет гарантий, что он не подвергнется бомбардировке. Если на какое-то время город останется без власти, могут быть выступления черни, грабежи и насилия. Кто это предотвратит? Студенческая дружина самораспустилась. Если Круг останется, он должен совместно с разными общественными организациями взять на себя заботу о раненых. Сотни Новочеркасской дружины, которые не собираются покидать города, должны привлечь в свой состав других горожан и совместно с остающимися воинскими частями составить отряды самообороны и принять на себя охрану войсковых складов, учреждений и т. д. Придут большевики – будет расправа. Казаки Голубова от нее не спасут. Все те, кто не хотят быть ее жертвами и кто верит в Дон и его светлое будущее, должны уйти с партизанами.
Говорил генерал Попов более часа при абсолютной тишине. Президиум Круга заявил, что заботу о раненых партизанах он берет на себя, а представители станицы, дружины и казачьих частей обещали взять на себя караулы и поддержание порядка в городе. В тот же день генерал Попов приказал своему начальнику штаба послать в госпиталя, где находятся раненые и больные партизаны, полковника Грузинова для снабжения их на всякий случай деньгами из средств штаба. Распоряжение это было выполнено рано утром 12 февраля. В ночь на 12 февраля П.Х. снова выступает на Круге все по тому же вопросу – оставаться ли Кругу в городе или нет?
Ранним утром 12 февраля Походный атаман дает распоряжения об охране города со стороны Кривянки отряду есаула Боброва с приданными ему остатками станичных дружин Аксайской, Гниловской и др. «Бронепоезд» есаула Упорникова[85] послать в Персиановку. Сотням 7-го Донского казачьего полка, находившимся у Несветаевских хуторов, к 12 часам дня отойти к Новочеркасску, к Татарской слободке, где и охранять подступы к городу. Отрядам войскового старшины Яковлева и есаула Бокова к этому времени выдвинуться к Краснокутской роще и кладбищу с одним орудием батареи есаула Неживова[86]. Для охраны города со стороны ст. Грушевской и хутора Мишкина отряду сотника Хоперского занять позицию у Новой Тюрьмы. Инженерной сотне полковника Макеева[87] у полустанка Александровский взорвать железнодорожное полотно и завалить его вагонами. Атаманскому отряду полковника Каргальского[88] со 2-м орудием батареи есаула Неживова перейти за реку Аксай у мельницы Цикунова и наблюдать за дорогой из Кривянской в Старочеркасскую, а так как по городу «поползли слухи», что местные большевики готовят выступление, чтобы помешать уходу партизан, то отряды – юнкерский есаула Слюсарева и партизанские есаула Назарова[89] – назначены для патрулирования по городу, особенно со стороны Хутунка.
Атаман Назаров, видя, что решения Круга все затягиваются, а обстановка с каждой минутой ухудшается для партизан (разъезды голубовцев уже появились у Кривянской) и что при дальнейшем промедлении не удастся вывести части с Персиановского направления в 8 часов утра, разрешил сделать предварительные распоряжения и подготовления к уходу. По прямому проводу было приказано полковнику Мамонтову в Персиановке: его отряду и отряду войскового старшины Мартынова[90] отойти в Новочеркасск и занять позицию в сторону Кривянки у железнодорожного вокзала и у мельницы Цикунова, а другие части в Персиановке подготовить к отходу. Генералу Черячукину в ст. Грушевской было приказано: отряду полковника Упорникова[91] и Баклановскому отряду есаула Власова отойти к Новочеркасску, поручив охрану ст. Грушевской местной дружине.
Кроме того, с подробными инструкциями отхода из Новочеркасска были посланы в штаб полковнику Мамонтова Генерального штаба капитан Говоров, а в штаб генерала Черячукина – есаул Губарев.
12 февраля с раннего утра, в холодном тумане, беспрерывной рекой тек поток беженцев из Новочеркасска в Кривянскую и Старочеркасскую. А у Мелиховской отряд Голубова, развернувшись в боевой порядок, двинулся к Новочеркасску. Скоро его движение стало видно с церковной колокольни и со сторожевого кургана в Александровском саду. К 12 часам дня голубовцы расположились в Кривянской.
Узнав о движении отряда Голубова, Войсковой круг послал ему навстречу напросившегося есаула Сиволобова, который должен был договориться с Голубовым о занятии его отрядом Новочеркасска не ранее 5 часов вечера.
После его посылки, в 12 часов дня, Походный атаман получил записку от атамана Назарова об оставлении города партизанами: «Войсковой круг выслал делегацию в Бесергеневскую станицу для переговоров с 10-м и 27-м Донскими полками, чтобы возложить на них охрану города. Приказываю сосредоточить войска для отвода их в избранном направлении. Отвод войск должен быть законен не раньше 5 часов, т. е. так, чтобы до подхода 10-го и 27-го полков город не был бы без прикрытия. 12.2.1918». Только после этого генерал Попов отдал распоряжение отходить на Старочеркасскую по мосту через Аксай у лесного склада Цикунова. Первыми двинулись отряды есаула Боброва, полковника Хорошилова и есаула Назарова. Последнему было приказано прикрывать Старочеркасскую со стороны Богаевской и Семикаракорской.
Во избежание образования «пробок» в городе и на переправе отрядам были указаны часы отхода и указаны направления. Одни должны были отходить по Троицкому спуску – Московской улице – Платовскому проспекту и дальше мимо областной больницы к переправе, другие – по Железнодорожной улице и по Крещенскому спуску мимо вокзала, чтобы в случае надобности при давлении со стороны Кривянки прикрыть переправу. Обозам было приказано закончить переправу не позже 2 часов, пехоте и артиллерии – к 3 часам. Отряды Мамантова и Мартынова должны были оставаться на позиции у вокзала и мельницы Цикунова фронтом на Кривянскую до нового распоряжения. Отряды Бокова, Власова и Яковлева должны были оставаться на своих местах до 4-х, а потом идти к переправе. Конные Семилетовские сотни должны были задержаться до 4 часов на окраине города в сторону Персиановки, а потом идти к реке Аксаю. Сотням 7-го полка оставаться на их участке до 4 часов, а дальше поступать по своему усмотрению. Юнкерский отряд есаула Слюсарева получил приказание нести патрульную службу в городе до 4 часов, а после поступить в личное распоряжение Походного атамана на переправе через Аксай. Отряд войскового старшины Гнилорыбова должен был охранять заседания Войскового круга и Войскового атамана, находясь в распоряжении последнего, и покинуть город по его распоряжению, то есть в последнюю минуту (поэтому он именовался «Сотней смерти»). Атаманский отряд полковника Каргальского должен был оставаться на прежнем месте, до его замены юнкерами Слюсарева, а затем идти в Старочеркасскую. Создавшаяся штаб-офицерская дружина генерала Базовова должна была немедленно идти в Старочеркасскую. Бронепоезду есаула Упорникова было приказано выдвинуться к Персиановке и беспокоить красных артиллерийским огнем до 4 часов дня, а затем отойти к переправе, где испортить орудия и, погрузив пулеметы на подводы, которые будут ждать у переправы, идти туда же. Все отряды, бывшие в стадии формирования, и Константиновская дружина должны оставить город одновременно с артиллерией. Однако бронепоезд оставил свою позицию раньше и прибыл в Новочеркасск между 3 и 4 часами, и команда его разошлась. Часть офицеров с есаулом Измайловым присоединилась к партизанам, уходящим в Старочеркасскую, а пулеметная команда с есаулом С.Н. Красновым[92] с одним пулеметом через ст. Аксайскую пошла в ст. Ольгинскую, остальные разошлись по домам в Новочеркасске.
В этот же день генерал Попов посетил самораспускающиеся сотни Студенческой дружины и призывал студентов временно пополнить сотни Новочеркасской дружины, чтобы составить охрану города до вступления казаков Голубова. А затем советовал студентам разъехаться по станицам для подготовки восстаний против советской власти.
С этой же целью он посетил Военно-фельдшерские курсы и общеобразовательные курсы урядников и остающиеся в городе сотни Новочеркасской дружины. Последних благодарил за «службу» и просил сменить, то есть заменить партизан на караулах, на складах, учреждениях и т. д. до прихода голубовцев. Просьбу эту дружинники выполнили.
А в это же время полковник Сидорин с начальником особого отделения (политического) Д.М. Афанасьевым в штабе Походного атамана инструктировали лиц, оставляемых для секретной работы в Новочеркасске, Ростове и других местах области, снабжая их деньгами и соответствующими документами. Таких лиц было оставлено в Новочеркасске около двадцати человек, главным образом студентов и молодых офицеров. Одни из них погибли, другие блестяще выполнили возложенные на них задания.
К 3 часам дня генерал Попов был вызван атаманом Назаровым, передавшим ему «на всякий случай» наспех набросанную им точную и определенную задачу, которая в главных чертах сводилась к следующему: увести партизан в Задонские степи, где и сохранить их для будущей борьбы; поднять на Дону восстания против советской власти, объединить их и руководить ими; при первой возможности созвать Войсковой круг для решения вопросов власти на Дону и выборов Войскового атамана; придя в Старочеркасскую, посетить в Ольгинской генерала Корнилова и договориться с ним о подробностях совместных действий на основе уже рассмотренного им и генералом Корниловым плана дальнейшей борьбы.
Когда шла переправа партизан через Аксай и пока они шли к этой переправе под злобное шипение, улюлюканье большевизанствующих, под молчаливую неприязнь умеренных, под насмешки знакомых, называвших уходящих Дон Кихотами и под слезы матерей – Войсковой круг во главе с Войсковым атаманом и председателем Круга в 3 часа дня отправились в Войсковой собор отслужить молебен о спасении города и жителей его от грабежей и насилий. Генерал Попов, как бы охраняя Круг и атамана, скромно шел сзади во главе своего штаба. После молебна владыка Митрофаний благословил Походного атамана и в его лице и всех партизан на ратный подвиг копией иконы Покрова Пресвятой Богородицы, которая была у казаков во время Азовского сидения. Служба затянулась почти до 4 часов.
После атаман Назаров с Кругом пошли на последнее в этот период и в его жизни столь печальное и трагически закончившееся заседание Круга. Походный атаман и полковник Сидорин пошли в свой штаб, чтобы по телефону проверить, сняты ли все отряды охранения, приказать отряду полковника Мамонтова уходить сейчас в Старочеркасскую, а отряду Мартынова в 5 часов снять офицеров-наблюдателей на колокольнях Войскового собора, Троицкой церкви и пожарной каланчи, так же как и дежурного офицера на почтовом телеграфе, сотника Н.А. Аомакина, который, кстати, доложил полковнику Сидорину, что красные заняли Персиановку и что их комендант говорил с ним по аппарату, предлагая скорее «убираться» из города, и предупредил, чтобы не чинили сопротивления при входе красных войск в Новочеркасск.
Сейчас же после 4 часов со стороны вокзала послышалась ружейная и пулеметная стрельба – то партизанская сотня войскового старшины Мартынова встречала огнем наступавших голубовцев. Стрельба была услышана на заседании Круга, и атаман Назаров приказал войсковому старшине Гнилорыбову снять охрану Круга и уходить в Старочеркасскую, а в отряд Мартынова прискакал член Круга и на словах передал приказание атамана «прекратить огонь» и тоже уходить туда же. Так как Мартынов имел приказ Походного атамана «сняться с позиции» в 5 часов, а до того охранять город от голубовцев со стороны Кривянской, то он послал своего адъютанта с тем же членом Круга к Походному атаману, который приказал Мартынову прекратить огонь и отходить к переправе.
К 4 ч. 30 в городе не осталось «брошенных» или «забытых» партизан. Ушли все, кто хотел, остались по своей вине одиночки, задержавшиеся дома, куда они «зашли», чтобы проститься с родными. В последнюю минуту из Новочеркасска в Добровольческую армию выехал ее представитель генерал Складовский[93] и редактор «Нового Времени» Н. Суворин[94], а в Старочеркасскую члены Государственной думы А.Ф. Аладин и Араканцев, а за ними через Аксайскую в Ольгинскую с группой партизан быховец, автор книги «Жертвы вечерние» – есаул Родионов[95].
Член Круга есаул Сиволобов, вернувшись от Голубова, доложил Кругу, что Голубов вступит в город в 6 часов вечера и гарантирует неприкосновенность атамана и Круга. По мнению другого члена Круга, Н.Д. Дувакина, «или Голубов обманул Сиволобова, или Сиволобов обманул Круг и атамана». А комиссар Голубовского отряда Пугачевский свидетельствует, что Голубов из Мелиховской «двигался шагом, не спеша», в Кривянской отряд «расположился по квартирам, как будто на ночевку». И что Голубов все время твердил, что «город еще сильно занят противником и что он со своими силами, понеся большие потери, может его не взять». И все время советовал Пугачевскому «не спешить», и что, наконец, в 4 часа он, сам Пугачевский, без ведома Голубова «поднял» отряд и «повел его сам на Новочеркасск». Догнавший его Голубов вновь советовал «в город не входить в конном строю, т. к. город сильно занят противником». Тут Голубов или обманывает Пугачевского, чтобы сдержать данное Сиволобову обещание, или, не зная сил генерала Попова и даже имея донесение своих дозоров, ведших наблюдение за дорогой на Старочеркасскую и видевших движение туда партизан из Новочеркасска, видимо, все же боялся «засады». Возможно, Голубов не знал, что Походный атаман оставляет город без боя потому, что считал этот бой бесполезным для данного момента и вредным для будущего.
Как известно, Голубов, заняв город, ворвался с Пугачевским на заседание Круга, который на его окрик «сволочь, встать!» встал как один человек, кроме атамана Назарова, хотя среди членов Круга, кажется, было большинство офицеров и в почтенных чинах, хорошо знавших Голубова, как и он знал многих. Все члены Круга не только встали, но никто, кроме нескольких рядовых казаков-стариков, не протестовал на грубое обращение и арест атамана и председателя Круга, а подобострастно спрашивали, что он прикажет делать, и, получив ответ: «Мне некогда возиться с вами, убирайтесь все к черту!» – поспешили «убраться».
Новочеркасск оставлен. Партизаны начали свой легендарный поход.
Л.Падалкин
Степной поход и начало казачьих восстаний на Дону
Между 2 и 4.30 12 февраля 1918 года донские партизанские отряды под водительством Походного атамана генерала П.Х. Попова ушли из Новочеркасска в Степной поход.
Подробной его истории до сих пор по разным причинам, а главным образом материальным, не написано. За недостатком места и из-за отсутствия подробной и точной документации и я не берусь этого сделать. Но тем не менее, нам необходимо напомнить об этой славной странице истории Дона и всей Гражданской войны на Юге России.
Цели Степного похода изложены на предыдущих страницах. 13 февраля генерал Попов в станице Ольгинской безуспешно пытался задержать Добровольческую армию на Дону.
Если бы не было Степного похода, то, возможно, не было бы так скоро и казачьих восстаний на Дону, что отметила не только казачья эмигрантская литература, но и советская. Так это понимали и руководители этих восстаний, считая, что партизаны – это «допинг» для казачьего повстанческого движения и что существование партизанских отрядов было лучшим моральным стимулом для колеблющихся. Так это понимал и Круг спасения Дона, и Большой войсковой круг февральской сессии 1919 года, отмечая заслуги степняков и их вождя. Но если бы не было казачьих восстаний, то и судьба партизан могла бы быть печальной. Это отлично понимали руководители Степного похода, и особенно генерал Попов, который при помощи особого отделения своего штаба руководил всей работой по подготовке казачьих восстаний, не жалея никаких средств и не упуская ни одной возможности. Первые результаты сказались уже 4 марта, то есть через 20 дней после оставления Новочеркасска, и скоро началось стихийное народное движение сопротивления советской власти по всей Области. Но чувствовалась невидимая руководящая «рука» Походного атамана и его штаба, что известно мне лично и что отмечает советская мемуарная и историческая литература, для которой, несомненно, в советских архивах имеется соответствующая документация. В то время я был скромным чиновником для особых поручений особого отдела штаба Походного атамана. Фигурально выражаясь – маленьким винтиком сложного механизма, его большого ведущего колеса, но был у самого его центра, поэтому мог видеть его работу лучше других, оставшихся в живых. В походе вел дневник, а после ознакомился с архивом Союза партизан-степняков, с литературой, относящейся к походу и казачьим восстаниям, и собрал богатый материал не только о событиях и военных операциях, но и о настроениях, мыслях, переживаниях, надеждах партизан и восстающих казаков. К сожалению, размер журнала не позволяет останавливаться на этом подробно.
Партизаны, двигавшиеся из Новочеркасска в Старочеркасскую, видели «маячившие» дозоры голубовцев, наблюдавших за их движением и подходивших так близко, что они могли перекликаться с партизанами. Но они друг друга не трогали, каждый шел своей дорогой, быть может размышляя, что деление на «кадет» и «трудовых казаков» – явление временное и поэтому не стоит «обострять отношений».
Ночь на 13 февраля партизаны провели в хорошо их принявшей Старочеркасской станице, а рано утром начали переправу по льду через Дон в Задонье. Из станицы некоторая часть партизан под влиянием пропаганды председателя Союза донских дворян Леонова ушла в Ольгинскую, в Добровольческую армию: отряды есаула Бокова, Баклановский отряд есаула Власова, группа «новоиспеченных» партизан полковника Краснянского под командой войскового старшины Дударева[96], группа офицеров-казаков и не-казаков, покинувших Новочеркасск в одиночном порядке. Частично «самораспустилась» 2-я сотня Новочеркасской дружины, бывшая на «фронте» в Аксайской и пришедшая прямо в Старочеркасскую после последней перестрелки с рабочими Аксайского стеклянного завода Добровольского у Плавного моста через Аксай.
В станице Старочеркасской председателем Союза донских дворян А.П. Леоновым, очевидно, под влиянием сторонников Екатеринодарского направления среди высших чинов Добровольческой армии, чтобы увести донских партизан в станицу Ольгинскую в распоряжение генерала Корнилова, был задуман «переворот», имевший целью армию Походного атамана генерала Попова присоединить к добровольцам и передачу его власти новому лицу. Таким лицом намечался полковник Мамонтов, которому в хуторе Арпачине и было сделано соответствующее предложение. Полковник Мамонтов отклонил предложение и доложил о нем Походному атаману. Леонов, зная крутой нрав генерала Попова, уехал в станицу Ольгинскую под крылышко генерала Алексеева.
В хуторе Арпачине была объявлена дневка для подсчета сил партизан, производства реорганизации отрядов, установления количества имеющихся запасов и количества совершенно небоеспособного элемента – частных лиц, последовавших за партизанами. Из 16 отрядов, из которых некоторые имели по 30–40 человек, были организованы более крупные соединения (6 отрядов были лишены самостоятельности), способные на выполнение самостоятельных боевых задач. Все отряды были сведены в «Отряд Вольных Донских Казаков», то есть независимых от советской власти.
В Арпачине тоже был «отлив» и «прилив». Ушла в свою станицу Константиновская дружина, а из одиночных офицеров, ушедших из Новочеркасска с партизанами, была организована Конно-Офицерская сотня полковника Чернушенко. По данным, хранившимся в Союзе партизан-степняков, в «Отряд Вольных Донских Казаков» вошли:
1. Отряд полковника Э.Ф. Семилетова состоял из двух конных и трех пеших сотен, подрывной и пулеметной команд, двухорудийной батареи, медицинского околодка и обоза. В основной его отряд вошли отряды: войскового старшины Мартынова, сотника Хоперского и остатки Новочеркасской дружины. Помощниками-заместителями полковника Семилетова были: 1-м полковник Лысенков, командовавший пешими сотнями, 2-м войсковой старшина Ленивов[97], командовавший конными сотнями. Командирами сотен были: конных – 1-й подъесаул Галдин, 2-й – подъесаул Зеленков[98]; пешими последовательно командовали: 1-й есаул Пашков (убит у Казенного моста), капитан Балихин (убит у Ал. Грушевска) и войсковой старшина Ретивов; 2-й есаул Тацин, 3-й – войсковой старшина Мартынов; начальником пулеметной команды был подъесаул Кундрюков, батареи – капитан Щукин, обоза – капитан Виноградов, комендантом и начальником комендантской команды – есаул А.В. Губарев. Из хутора Веселого отряд вышел в составе 701 человека при 13 пулеметах.
2. Отряд сотника Ф.Д. Назарова состоял из двух конных сотен, подрывной команды при пяти пулеметах и околодка. 252 человека.
3. Отряд полковника Мамонтова – из двух пеших сотен, при четырех пулеметах в 205 человек. В основной его отряд входили отряды: полковника Яковлева (смешанный) и полковника Хорошилова (детский). Помощником Мамонтова был полковник Шабанов, который командовал группой отрядов.
4. Юнкерский конный отряд есаула Н.П. Слюсарева – в 96 человек при трех пулеметах. Помощником Слюсарева был есаул В.С. Крюков.
5. Атаманский конный отряд полковника Г.Д. Каргальского с заместителем войсковым старшиной Хрипуновым – 92 человека при трех пулеметах.
6. Конно-Офицерский отряд полковника Чернушенко с заместителем есаулом Дубовсковым – 85 человек при трех пулеметах.
7. Штаб-Офицерская пешая дружина генерала Базавова («песочники» и дети) с заместителем его полковником Ляховым. Сюда входил пеший ученический отряд есаула Боброва (48 человек), в Великокняжеской переведенный в отряд полковника Семилетова. Всего в отряде было 116 человек при двух пулеметах.
8. Офицерская боевая конная дружина войскового старшины Гнилорыбова – 106 человек при трех пулеметах.
9. Инженерная сотня генерала Моллера[99] – 36 человек при одном пулемете и одной полевой радиостанции.
10. 1-я Отдельная батарея есаула Неживова – два трехдюймовых орудия и два пулемета Льюиса: 38 человек.
11. 2-я Отдельная батарея есаула Кузнецова – одно орудие и 1 «льюис»: 22 человека.
В хуторе Веселом все отряды были сведены в «Отряд Вольных Донских Казаков» в 1727 человек боевого состава, из которых 1110 человек было пехоты, 617 – конницы при 5 орудиях и 39 пулеметах, под общим командованием Походного атамана генерала Попова.
В Великокняжеской присоединилось около 200 человек учащейся молодежи, а позднее, в Восточных коневодствах, отряд пополнился четырьмя калмыцкими сотнями, в 620 конницы при четырех пулеметах, под общим командованием генерала И.Д. Попова (командиром 1-й сотни был полковник Абраменков, 2-й – войсковой старшина Кострюков, 3-й – подъесаул П.М. Аврамов[100], 4-й – калмык сотник Яманов), что увеличило общую численность отряда до 2850 человек.
В нестроевой части отряда было 251 человек, распределяющихся следующим образом.
Штаб отряда – адъютантом Походного атамана был полковник Кучеров[101], офицерами-ординарцами войсковой старшина Н.И. Тарарин и войсковой старшина Розов.
Начальником штаба был полковник В.И. Сидорин, его помощником и начальником оперативного отделения – есаул Сутулов, казначеем отряда – есаул М.И. Тарарин, начальник хозяйственной части – есаул Платонов, начальник службы связи – полковник Кудинов, обязанности начальника разведывательного и контрразведывательного отделений выполнял начальник военно-следственной комиссии генерал Жерве, обязанности коменданта отряда – полковник Мамонтов. Всего обслуживающего персонала штаба было 31 человек при одном пулемете.
Особое место при штабе занимало особое отделение штаба Ростовского военного округа под начальством инженера Д.М. Афанасьева, с помощником на должности чиновника для особых поручений А.П. Падалкиным и 16 секретных сотрудников.
Артиллерийское управление и его обоз, возглавляемое начальником донской артиллерии генералом Астаховым[102], с адъютантом управления есаулом Е.А. Федоровым[103], в 36 человек при одном пулемете. В обозе находилось 200 артснарядов, 300 тысяч ружейных патронов, около тысячи ручных гранат, 5 пулеметов, около 500 винтовок и некоторое количество военного снаряжения.
Походный госпиталь – 21 человек обслуживающего персонала, кроме сестер милосердия.
Калмыцкая группа членов Донского Войскового круга и духовенства – 22 человека, очень способствовавших привлечению в отряд казаков-калмыков.
Группа общественных деятелей во главе с членами Государственной думы казаком Араканцевым и не-казаком Аладьиным – 18 человек.
В отряде было рядовыми партизанами, сестрами милосердия и отрядными поварихами 78 женщин и девушек.
Наибольший численный состав отряда к 28 марта доходил до 3000 человек.
С 20 марта по 5 апреля в порядке распыления из отряда ушло около 150 человек и было уволено около 50 (китайцы сотника Хоперского).
С 5 апреля по 4 мая в отряд вступило 500 новых добровольцев, в Константиновской присоединился партизанский отряд есаула Димитриева, из учащихся этой станицы – около 100 человек.
Общие кровавые потери с 12 февраля по 25 марта были убитыми и умершими от ран – 81 человек, ранеными – 211.
Каждый отряд имел свой значок: штаб Походного атамана – русский национальный трехцветный флаг; отряд Семилетова – синее поле с золотой оторочкой, с одной стороны серебряный Георгиевский крест, с другой – золотая буква «С»; отряд войскового старшины Мартынова, вошедший в Семилетовский, – черное поле с серебряной оторочкой, с одной стороны четырехконечный степной крест, с другой – серебряная буква «М»; Мамонтовский отряд – белое поле с золотой оторочкой, с одной стороны шестиконечный золотой крест, с другой – золотые буквы «О.М.»; юнкерский отряд – голубое поле с серебряной оторочкой и серебряные буквы с двух сторон «ЮН.ОТ.»; Назаровский отряд – синее поле с золотой оторочкой, с одной стороны золотые лучи восходящего солнца, с другой – золотые буквы «О.Н.»; Атаманский отряд – значок А.-Гв. Атаманского полка; Офицерская боевая дружина Гнилорыбова – белое поле с золотой оторочкой, с обеих сторон золотые буквы «О.Б.Д.»; Конно-офицерская сотня Чернушенко – синее поле с серебряной оторочкой, с обеих сторон серебряные буквы «К.О.С.»; инженерная сотня – белое поле с красной оторочкой и серебряные буквы, с одной стороны «ИН.», с другой – «СОТ.»; Штаб-офицерская дружина генерала Базавова – черное поле с серебряной оторочкой и с одной стороны буквы «Ш.О.Д.»; управление начальника артиллерии – синее поле с красной оторочкой и с одной стороны красные буквы «У.Н.Д.А.»; батарея Неживова – белое поле с красной оторочкой и с двух сторон красные буквы «Б.Н.»; батарея есаула Кузнецова – синее поле с красной оторочкой и с двух сторон красные буквы «Б.К.»; калмыцкие сотни – желтое поле с красной оторочкой и с двух сторон литеры «1 К.С., 2 К.С.» и т. д. – всего четыре сотни.
14 февраля в хуторе Арпачине был произведен смотр маленькой партизанской армии. На «смотр» партизаны пришли с песнями, веселые и улыбающиеся. Собравшиеся жители хутора говорили, одни полные сочувствия: «И как они, бедные дети, будут воевать?», другие, злобные духом: «Ироды окаянные, кадеты проклятые, передушить бы вас всех!», третьи, наиболее многочисленные, относясь совершенно безразлично: «Подумаешь, вояки тоже!» В своем слове генерал Попов, спокойный и уверенный, что показывало его уверенность в партизанах, напомнил об их доблести в предыдущих боях и указал задание, возложенное на них Войсковым атаманом. «В настоящее время трудно сказать – каким путем это удастся осуществить, путь – укажет обстановка». Далее он отметил, что Добровольческая армия генерала Корнилова для совместных действий с партизанами идет другой дорогой. В заключение генерал Попов потребовал соблюдать в отрядах полный порядок, дисциплину, без всяких комитетов и митингов; пьянство, игра в карты, грабежи, обиды местного населения будут строго караться «вплоть до изгнания из отряда». Требовал также бережливости казенного имущества и указал, что в целях сбережения денежных средств «жалованье до поры до времени» выдаваться не будет. Все это вызвало одобрительное выражение на лицах партизан и реплики среди жителей: «Вот это хорошо, правильно сказал атаман…» Сам генерал Попов показывал пример экономии и нетребовательности, приказав войсковому старшине Тарарину купить за его личный счет «лантух», который был бы покрышкой на сено во время ночевок вповалку с чинами его штаба.
Первое боевое столкновение после переправы через Дон произошло поздно вечером 13 февраля: инженерная сотня, шедшая в хутор Арпачин после того, как повзрывала лед на Дону, на месте переправы была обстреляна казаками-фронтовиками Маныческой станицы, обстрелявшими уже юнкерские разъезды в ночь на 13 февраля.
При движении на Арпачин и далее на хутор Веселый боковым охранением главных сил со стороны Дона был конный отряд Назарова, а со стороны степи – юнкерский отряд. Когда главные силы ночевали в Арпачине, отряд Назарова ночевал в Маныческой, где казаки станицы держали себя вызывающе, а посланный Назаровым наутро 14 февраля разъезд на станицу Богаевскую был там обстрелян ружейным и пулеметным огнем. Потом это объясняли тем, что «кадеты вырезали» станицу Маныческую и ее два хутора. Назаров объявил, что это неверно, что партизаны – казаки и с казаками не воюют, и предложил «богаевцам» послать делегатов в Маныческую проверить слухи, что и было сделано. После станица партизан не трогала, и их разъезды свободно разъезжали по юрту Богаевской станицы 14 и 15 февраля. Слухи о том, что партизаны «вырезают» целые поселения, сопровождали их во время всего похода, и командование для их опровержения неоднократно направляло в «вырезанные» места делегатов из запуганных поселений.
15 февраля главные силы перешли на хохлацкий хутор Веселый в 60 верстах от Арпачина. Партизаны, еще не втянувшиеся в переходы, едва тянулись, уже на первой половине пути и в Веселом было много больных, главным образом с кровавыми натертыми мозолями. Походный атаман проявил особенную заботливость о «пострадавших».
В хуторе Веселом Походный атаман был принужден учредить при отряде судебно-следственную комиссию и отрядный суд. Вызвано это было тем, что из группы полковника Биркина[104] из офицеров, кадет и казаков Донского кадетского корпуса, остававшихся в Новочеркасске после оставления его партизанами и приехавших в Арпачин уже после того, как партизаны выступили на Веселый, в желании скорее их догнать, при требовании от хуторского атамана обывательских подвод войсковой старшина Тихонов случайно убил из винтовки хуторского казака. Отец убитого приехал в Веселый с жалобой к Походному атаману. Генерал Попов знал лично Тихонова, допускал возможность несчастного случая, но, чтобы эти «случаи» не повторялись и не клали бы пятна на партизан, приказал произвести расследование и виновника предать суду. Отец-старик был удовлетворен, но в ту же ночь группа полковника Биркина, а с ней и войсковой старшина Тихонов, ушла в Добровольческую армию, что вызвало впечатление, что она бежала от ответственности. Это вызвало негодование партизан.
Генерал Попов всегда придавал большое значение, как одному из видов борьбы с красными, пропаганде и политической разведке в их стане. Пользуясь трехдневной стоянкой в Веселом, приказал начальнику особого отделения Д.М. Афанасьеву собрать всех сотрудников и провести с ними двухчасовую «беседу» об их работе среди местного населения, где будут проходить партизаны, в среде Красной гвардии, о казачьих настроениях, о мероприятиях советской власти на Дону и т. д. и просил Афанасьева два раза в неделю представлять ему сводки «казачьей температуры». В этом отношении он оказался очень требовательным и никогда не довольствовался сухими докладами, но требовал материалы, на основании которых эти доклады основывались, и глубоко вникал во все слышанное. Основываясь на полученных сведениях, он сам вел особые таблицы по округам, отмечая изменение казачьих настроений и мероприятий советской власти, и, принимая то или иное решение, всегда пользовался собранным у него материалом.
Во время стоянки главных сил в Веселом почти что все конные отряды были расположены на хуторах в 10–15 верстах от Веселого. Один из этих отрядов имел перестрелку у хутора станицы Богаевской, где укрылись мужики хутора Веселого во главе с Думенко. Оставшиеся же жители хутора говорили партизанам: «Уходите от нас… Большевики люди хорошие, зла нам не сделают».
В том же хуторе один партизан не-казак, называвший себя офицером, за игру в карты, а главное, за кражу револьвера у другого партизана отрядным судом был приговорен к смертной казни. Но генерал Попов приговора не утвердил, сказав: «Зачем убивать дурака? Выгнать его из отряда. Пусть идет на все четыре стороны. Удастся ему «там» спастись – его счастье, нам его крови не нужно», и этот партизан был изгнан.
При подготовке операции против Великокняжеской начальник штаба отряда полковник Сидорин по приказанию Походного атамана послал не только конные разъезды для производства глубокой разведки, но посылал в станицу и агентов особого отделения. Так, 18 февраля хорунжий Калмыков сообщил, что Великокняжеская занята красным отрядом Кулакова.
19 февраля из Веселого партизаны широким фронтом двинулись через хутор Хомутец, зимовники Демина, Пишванова и т. д. Отряд Чернушенко выбил Красную гвардию Думенко с зимовника Орлов-Подвал.
20 февраля весь отряд сосредоточился на зимовниках Пишванова, Королькова, Жеребкова, Орлов-Подвал и др. Штаб Походного атамана был в районе зимовника Королькова, и отсюда в ночь на 21-е был послан в глубокую разведку в Великокняжескую юнкерский взвод с есаулом В. Крюковым. Задача была им выполнена блестяще, но два юнкера было ранено. Это были первые раненые у партизан после оставления Новочеркасска.
20 февраля на зимовник Королькова казаком из отряда Голубова было доставлено письмо от него самого к «братьям-партизанам», в котором он предлагал вернуться в Новочеркасск, гарантируя всем жизнь, чтобы «отстоять Дон от красных». По распоряжению генерала Попова письмо это, чтобы «не смущать людей», не было передано брату Голубова Алексею, партизану Гнилорыбовского отряда. Казак этот рассказал о расстрелах в Новочеркасске, после того как Красная гвардия Ю. Саблина 13 февраля вошла в Новочеркасск, как командующий революционными казачьими войсками сотник Смирнов с казаками 10-го и 27-го Донских казачьих полков спасали раненых партизан. Но спасти всех не удалось, много было расстреляно или выброшено из окон госпиталей. Рассказывал о том, что в Кривянской Красной гвардией Петрова были расстреляны студенты В. Стефанов и С. Ершов, оставленные в Новочеркасске для подпольной работы. Это были первые жертвы подпольщиков-партизан.
В тот же день по просьбе калмыков Платовской станицы помочь им в борьбе с Красной гвардией из местных крестьян генерал Попов выделил особый сводный отряд полковника Мамонтова. 21 февраля этот отряд с успехом выполнил поставленную ему задачу: разбить красные отряды Никифорова и Думенко у хуторов Соленый и Шара-Булук. Отряд Чернушенко побывал в хуторе Казюрине и, «проскочив» до Орловки, имел там бой, а отряд Назарова добирался до Мартыновым, где тоже имел бой. Другие отряды почти без боя заняли станицу Платовскую, где генерал И.Д. Попов приступил к формированию калмыцких сотен.
С зимовника Орлов-Подвал Походный атаман командировал в северные калмыцкие станицы есаула Холмского и прапорщика Куркусова с задачей организовать в этих станицах калмыцкие партизанские отряды.
Выполняя эту задачу, есаул Холмский с дороги послал вперед прапорщика Куркусова в район станиц Батлаевской и Ново-Алексеевской, чтобы подготовить сбор партизан. Позднее выяснилось, что Куркусов, прибыв в станицу Ново-Алексеевскую, просил своих верных друзей собрать тайно людей, которые готовы были бы пойти в отряд, обещая через несколько дней вернуться с новыми определенными инструкциями и указаниями «начальника», то есть есаула Холмского. Тайная запись в «партизанский отряд» в станице Ново-Алексеевской быстро дала сотню людей на прекрасных конях, готовых в любой момент присоединиться к партизанам генерала Попова, но… плохо вооруженных. Прошло два-три дня, в станицу Ново-Алексеевскую не явились ни Холмский, ни Куркусов, то есть они были пойманы большевиками, рыскавшими по калмыцким станицам, и расстреляны.
Почти одновременно с этим в районе северных калмыцких станиц, пользуясь еще поручением атамана Назарова организовать калмыков для борьбы с большевиками, прибыл полковник Мангатов[105] в сопровождении войскового старшины Болдырева, есаула Макарова и сотника Абушинова, большевики, напав на их след, безуспешно охотились за ними, так как калмыки их тщательно укрывали. К концу февраля полковник Мангатов со своими помощниками приехал в станицу Ново-Алексеевскую в санях, запряженных четверкой хороших коней. Остановились они в доме Уланова, где устроили летучее совещание с местными активными антибольшевиками. Это была их последняя «организационная» деятельность. Отсюда они все четверо направились с докладом к Походному атаману.
В Ново-Алексеевской к ним присоединились десятка два вооруженных калмыков. Отсюда Мангатов с группой до 25 человек направился в станицу Великокняжескую, рассчитывая там «поймать» партизан атамана Попова, но… опоздал. Партизаны оставили Великокняжескую и двинулись в восточные коневодства. У станицы Великокняжеской группа Мангатова нарвалась на сильный красногвардейский отряд. Полковник Мангатов был убит. Группа его рассеялась, и часть ее во главе с сотником Абушиновым по одному-два человека присоединилась к отряду генерала Попова, который через некоторое время командировал Абушинова в северные калмыцкие станицы с группой калмыков для организации в этих станицах калмыцких восстаний, что через некоторое время и увенчалось успехом.
21, 22 и 23 февраля главные силы партизан занимают зимовники Янова, Жеребкова и др. Семилетовский отряд занимает Михайловку, откуда высылаются разъезды к Казенному мосту, где они имели столкновения с разъездами красных.
24 февраля партизаны вели наступление на Казенный мост. Об этом мною написано в № 50 «Родимого Края». Было взято много пленных, среди них комиссар Чесноков, два орудия и три пулемета. У партизан было убито 9 человек и 40 раненых. Был убит и командир 2-й пешей Семилетовской сотни, офицер редкой храбрости и хладнокровия есаул Пашков. Это была большая потеря. После занятия Казенного моста отряд Семилетова ночевал на зимовнике Меснякина, куда из Великокняжеской прибыла делегация из трех казаков, сообщивших, что ночью красные оставили станицу.
25 февраля была занята без боя Великокняжеская, в которой было захвачено шесть орудий, значительное количество патронов и снарядов, много военного имущества (в том числе и полевая радиостанция), но очень мало винтовок, которые все были отправлены генералу И.Д. Попову для вооружения калмыков. Первыми вошли в станицу юнкера есаула Слюсарева и отряд войскового старшины Гнилорыбова. 26 февраля отряд Мамантова оставил Платовскую под защиту калмыцких сотен генерала И.Д. Попова и также пришел в Великокняжескую. Здесь были получены сведения о расстреле Войскового атамана Назарова и семи генералов и офицеров. С этого момента Походный атаман генерал Попов является и временно исполняющим должность Войскового атамана, то есть носителем верховной власти на Дону.
На станичном сборе Великокняжеской, на котором присутствовало много казаков из ближайших хуторов и станиц, генерал Попов рассказал о последних днях атамана Каледина и призывал к борьбе с большевиками, указав на то, что несет казакам советская власть. Многое обещали, но ничего не решили. На другой день на сборе казаки выразили готовность присоединиться к партизанам, но при условии, что станица не будет ими оставлена. Генерал Попов разъяснил, что остановка партизан в Великокняжеской может быть только временной, так как «усидеть» на железной дороге под угрозой красных и с севера, и с юга, не имея тыла и пополнений, трудно, и что партизаны в случае нажима большевиков от Царицына и Торговой, чтобы не делать станицу ареной боев, перейдут в восточные коневодства, где будут не только ожидать всеобщего пробуждения казаков, но и будут беспокоить большевиков своими набегами, напоминая казакам о своем существовании. Все это казаков не удовлетворило, и из ополчения станицы ничего не вышло. А когда подписывался станичный приговор о необходимости поддержать партизан, то из 500–600 человек, бывших на сборе, подписалось лишь 28 человек, да и то в большинстве представители хуторов.
Из захваченных в Великокняжеской советских газет, воззваний, декретов и пр. видно было, что советская власть чувствует себя на Дону не твердо, что казаки на местах воздерживаются от применения советских декретов, а больше тяготеют к казачьим «обыкновениям». Во многих станицах на требование центральной власти заменить атаманов выборными Советами станичные правления переименовывались в Советы, а атаманы в их председателей. Во многих местах области, начиная с Новочеркасска, появились подпольные казачьи организации.
О работе этих организаций впоследствии писал г-н Олин в «Донской Волне» («Тайные работники»), в то время Походный атаман приказал начальнику особого отделения увеличить кадр чинов его отделения для их посылки во все округа для установления связи с подпольными организациями и другой работы того же характера. Кадр был увеличен на шесть человек из числа партизан, имевших склонность к «сильным ощущениям» (два было из Юнкерского отряда, по одному – из Назаровского и Гнилорыбовского и два из Семилетовского).
Из советских газет стало известно, что основные силы красных, занявших Новочеркасск, – отряды Сиверса, Саблина и Петрова под общей командой Антонова-Овсеенко – переброшены на Украину, чтобы задержать движение туда немецких войск. На их место организуются отряды Красной гвардии из местных рабочих и крестьян, причем последние, в большинстве, не идут в эти отряды.
26 февраля на казачьих собраниях выступали войсковой старшина Гнилорыбов, полковник Мамантов и есаул Ф.Д. Назаров. На их призыв отозвалось примерно около 200 человек учащейся молодежи во главе с учителем реального училища И. Дудкой.
27 февраля Конно-Офицерский отряд Чернушенко после коротких боев занял хутора, лежащие на север от железнодорожной линии Великокняжеская – Двойная. В этот же день на станцию Эльмут (в 18 верстах на север от Великокняжеской) прибыл из Царицына красный бронепоезд и несколько эшелонов Красной гвардии. Несколько эшелонов было обнаружено и на ст. Двойная. В первом завязавшемся бою у ст. Эльмут участвуют отряд Назарова и часть Семилетовского отряда.
28 февраля красные подвезли новые части. На усиление Назарова посланы остатки семилетовцев и отряд Гнилорыбова. Временами бой доходил до рукопашного. Красные отходили, потом вновь шли в атаку. На ст. Великокняжеская была захвачена телеграмма, что от Торговой движется бронепоезд и несколько эшелонов пехоты. Так как в план Походного атамана не входило долго задерживаться в Великокняжеской, то он приказал начать отход в глубь восточных коневодств, а для взрыва железнодорожного полотна на Торговую был послан сотник Е. Ковалев. При оставлении Великокняжеской 1-й Семилетовской конной сотне пришлось вести упорный бой у хутора Н. Кундрюческого.
За время пребывания в Великокняжеской отряд Чернушенко сделал набег на хутор Каменский, а Юнкерский и Атаманский отряды – на хутора Кундрюческий и Тавричанский.
Поздно ночью на 1 марта все отряды собрались на зимовниках Михайлюкова, № 1 и № 2 и Егора Пишванова, у которого были уничтожены красные разъезды, где и простояли весь день. Наблюдение за Великокняжеской, которую заняли красные, вели юнкера Слюсарева. В этот же день калмыцкие сотни Платовской станицы под напором больших красных сил во главе с генералом И.Д. Поповым отошли на зимовник Орлов-Подвал.
2 и 3 марта партизаны ведут усиленную разведку в глубь восточных коневодств и вокруг своего расположения. Отряд Чернушенко имел значительный бой с большевиками у хутора Эльмутинского, когда он совершал новый набег на хутор Каменский.
4 марта партизаны заняли в восточных коневодствах широкое расположение на 40–50 верст в глубину, заняв зимовники С. Безуглова, Полкопаева, В. Безуглова, Н. Безуглова и др.
Еще в Великокняжеской, в штабе Походного атамана, были получены сведения от сотника X., бежавшего из Новочеркасска, что там после занятия Красной гвардией 6-й пеший казачий батальон не разошелся по домам, для того чтобы по возможности противодействовать власти большевиков, что этот батальон, так же как и 10-й казачий революционный полк, скрыли в своих рядах много офицеров-партизан под видом рядовых казаков, что много студентов, учащейся молодежи, слушатели фельдшерских курсов разъехались по станицам для подготовки восстания казаков против советской власти. Позднее выяснилось, что все это было результатом работы людей, оставленных в Новочеркасске генералом Поповым и в особенности сотника Кузнецова. Результатом этого – уже 4 марта в ст. Грушевской была организована дружина в 150 человек из учащихся, молодых офицеров и казаков, выступившая на хутор Рыгин под командой сотника Леонтьева, чтобы содействовать перевороту в станице Каменской, намеченному 2-м Донским казачьим полком и каменскими казаками. Однако на хуторе Рыгине выяснилось, что распоряжением командующего революционными донскими казачьими полками сотника Смирнова 2-й полк переведен в Константиновскую. Переворот был отложен, но в ночь на 13 марта дружина произвела набег на оружейный склад в Каменской, в результате которого было увезено в Грушевскую несколько сот винтовок, несколько пулеметов и значительное количество патронов, но при возвращении в Грушевскую сотник Леонтьев в стычке с красными был убит.
4 марта прибывший в Сальский округ Голубов с небольшим казачьим отрядом в станице Денисовской, арестовав М.П. Богаевского, увез его в Платовскую, направляясь в Новочеркасск. Об этом стало известно в штабе Походного атамана позднее. А 5 марта Голубов, оставив М.П. в Платовской под охраной местной Красной гвардии, со своими казаками дал знать о своем желании «разговаривать» с партизанами. Есаул Назаров и полковник Захаревский[106] сообщили об этом в штаб Походного атамана. Там вспомнили о письме Голубова к его брату, партизану А.М. Голубову, и, вопреки мнению Походного атамана, вместе с Назаровым и Захаревским настаивали на вступлении в переговоры с Голубовым через брата Алексея. Последний был вызван в штаб, но категорически отказался от встречи с братом. Переговоры не состоялись.
В ночь на 5 марта Конно-Офицерская сотня, бывшая в набеге, имела бой в районе хутора Каменского. В тот же день калмыцкая полусотня отряда И.Д. Попова из зимовника Орлов-Подвал совершила набег на один из хуторов Платовской станицы, где разогнала отряд Красной гвардии; одновременно с восточных окраин Сальского округа хорунжий Абуша Алексеев привел 200 конных вооруженных калмыков.
К утру 5 марта партизанские отряды располагались следующим образом: на зимовнике Подкопаева – семилетовцы со своей батареей капитана ЕЦукина, на зимовнике С. Безуглова – штаб Походного атамана, отрядный госпиталь, управление начальника артиллерии генерала Астахова с его обозом, отрядный обоз под командой есаула Платонова, инженерная сотня полковника Макеева, штаб-офицерская дружина генерала Базавова, на зимовнике В. Безуглова – отряды есаула Назарова, полковника Мамонтова, войскового старшины Гнилорыбова и батарея есаула Неживова, на зимовнике Н. Безуглова – отряды полковника Чернушенко, Атаманский полковника Каргальского, Юнкерский есаула Слюсарева и одно орудие есаула Кузнецова. Предполагалось время стоянки использовать на боевую подготовку партизанской молодежи. Но в Гашунском районе появился красный отряд Кулакова, поэтому на заре 6 марта было приказано совершить набеги Назарову с батареей Неживова на хутор Мокрый Гашун и Церковный; отряду Чернушенко – на зимовник Михайлюкова 2; Атаманскому и Юнкерскому с орудием есаула Кузнецова – на село Новоселовка; отрядам Гнилорыбова и Базавова перейти на зимовник Н. Безуглова. Все набеги увенчались большим успехом, и все отряды почти без потерь, но с большой добычей ночью вернулись на свои стоянки.
Когда донские партизанские отряды, придя в район восточных коневодств, «устраивали» свое расположение в зимовниках, Оренбургское и Уральское войска, не зная о том, что партизаны оставили свою столицу и ушли в степи, старались связаться с Новочеркасском и получить помощь с Дона.
Атаман Оренбургского войска полковник А.Н. Дутов из Верхнеуральска 5 марта послал на Дон своих гонцов: донского офицера, бывшего при нем для связи, есаула Дмитриева и партизана Червя с письмом к М.П. Богаевскому, в котором писал об оставлении Оренбурга, что об общем положении доложат гонцы, и просил прислать ему оружия, огнеприпасов, офицеров и главное – денег.
Гонцы, прибыв в Новочеркасск, донских партизан там уже не застали. Оренбуржец Червь вернулся к атаману Дутову, а есаул Дмитриев уехал в ст. Константиновскую и приступил там к организации партизанских отрядов из учащейся молодежи.
Почти одновременно с гонцами от Оренбургского атамана атаман Уральского войска Мартынов[107] тоже послал на Дон своего гонца есаула А.И. Потапова[108], чтобы установить связь с силами, борющимися с большевиками на Дону, ознакомить их с положением в Уральском войске и, может быть, выработать общий план борьбы. Однако, пока есаул Потапов добрался до Дона, Добровольческая армия ушла на Кубань, а донские партизаны – в степи. Имя генерала Корнилова больше привлекало восточные казачества, и есаул Потапов пытался «догнать» добровольцев, но попал в Ставрополь и, возвращаясь оттуда на Урал через Донское войско, намеревался связаться там с Походным атаманом генералом Поповым и для этого с Тихорецкой поехал на Царицын. Но в это время в районе железной дороги Котельниково— Ремонтная донские партизаны вели бой с красными, и он, едва вырвавшись от красных, не связавшись с генералом Поповым, вернулся на Урал.
6 марта из Великокняжеской были получены сведения, что там большевики расстреляли священника Проскурякова и двоих его сыновей-студентов, арестовали много казаков и грабят население. Увезенных арестованных на одном из зимовников – есаула Макарова с братом и отцом, учителя Черепахина и ряд других лиц – расстреляли.
Чтобы освободить арестованных и наказать большевиков за расстрелы и грабежи, Походный атаман послал 7 марта в Великокняжескую «карательную» экспедицию (1-я конная и 1-я пешая сотни семилетовцев под командой капитана Балихина), которая в ночь с 7-го на 8-е ворвалась на железнодорожную станцию Великокняжеская, разгромила стоявшие там эшелоны красных, испортила железнодорожные стрелки, телефон и телеграф. Ворвавшись в станицу, партизаны освободили арестованных из тюрьмы, которые к ним присоединились, разогнали местную Красную гвардию, расстреляли комиссаров и, пройдя по станице с песнями, к вечеру 8 марта, имея всего трех легко раненных, вернулись на свою стоянку на зимовник Подкопаева, приведя 20 пленных.
8 марта с зимовника Орлов-Подвал двинулся к главным силам партизан генерал И.Д. Попов с двумя калмыцкими сотнями Платовской станицы хорунжих Боринова и Барманджинова. Они присоединились к главному отряду 10 марта, и генерал И.Д. Попов доложил Походному атаману об аресте Голубовым М.П. Богаевского и о неудачной попытке его освобождения. Богаевский был переведен в Великокняжескую.
В тот же день отряд Назарова совершил набег на ст. Граббевскую, откуда привел две сотни вооруженных калмыков, а разведка от отряда Гнилорыбова установила, что в районе села Ремонтное Ставропольской губернии прибыл из Царицына хорошо вооруженный и многочисленный отряд красных под начальством ростовского рабочего Тулака.
Показателем казачьих настроений в то время было то, что казаки Луганской станицы 8 марта разобрали железнодорожный путь на 4–5 верст к Луганску, для того чтобы отбить направленных на Луганск из Каменской в Чека 34 офицера. Луганская дружина, окружив остановившийся поезд, освободила арестованных. Против луганцев был выслан красный карательный отряд, Луганская дружина, бедная оружием, должна была уступить силе, и освобожденные офицеры вновь попали в руки большевиков. Бежал только один подъесаул К., присоединившийся в Н. Курмоярской к партизанам. А 9 марта станица Хомутовская прогнала отряд красных, присланный для установления советской власти. Дон начинал выздоравливать от «нейтралитета».
Узнав, что, видимо в предвидении больших боев, большевики в Манычевской грязелечебнице оборудовали госпиталь, и так как в партизанском лазарете был большой недостаток медикаментов, перевязочных средств, постельного белья и одеял, отряд Слюсарева совершил туда удачный набег, и утром 10 марта партизанский лазарет получил все нужное. Привезли с собой в качестве «языка» мобилизованного доктора, который сообщил немало ценных сведений о возможном в ближайшем времени серьезном наступлении большевиков.
10 марта в Новочеркасске председатель Исполкома Медведев и «Совет пяти» настаивают на ликвидации офицеров. Казаки 6-го батальона послали в Исполком делегацию с требованием оставить офицеров на свободе и прекратить регистрацию, угрожая в противном случае их защитить с оружием в руках. К ним присоединились казаки 10-го Донского казачьего полка, часть 27-го и вся артиллерия «Голубовской революционной дивизии». Исполком медлил с ответом, тогда эти казаки вышли вооруженными на улицу, навели орудия, заряженные боевыми снарядами, на здание, где заседал Исполком, и угрозой разнести его артиллерийским огнем заставили Исполком уступить. А Медведев должен был покинуть Новочеркасск. Это была первая ощутительная победа над советской властью. Дон оживал…
Расположившись в зимовниках, партизаны из-за группировки вокруг них больших сил красных по приказанию Походного атамана вырыли небольшие окопы и усилили охранение. Сам генерал П.Х. Попов объехал их расположение и для их одобрения проводил с ними «беседы». Из-за разбросанности отрядов в них велась пропаганда неизвестно как проникающей советской агентуры. Чтобы сеять панику среди них, распускались слухи, что весь отряд Мамантова «вырезан», что посланный туда отряд Гнилорыбова, потеряв в бою половину своего состава, разбежался и т. д.
К Походному атаману приезжали коннозаводчики с просьбой, чтобы партизаны оставались в коневодствах «все время», предлагая за это даже деньги. Генерал Попов ответил, что этого обещать он не может, а от денег отказался, заявив, что партизаны не наемники и пришли сюда не для охраны коневодств. После этого отношения между ними создались «странные»: коннозаводчики, как будто сочувствовавшие партизанам, отказывали им в самых мелких вещах, объясняя это тем, что если партизаны уйдут, то они будут расплачиваться за «добрые отношения» к ним. На все обращения они обычно отвечали: «Берите все, что хотите, но берите сами – силой. Вы будете иметь все необходимое, и мы будем гарантированы, когда придут большевики». То есть получалась та же картина, что в свое время в Ростове и Новочеркасске, где никто не хотел ничего давать добровольно.
11 марта было произведено перемещение отрядов – штаб Походного атамана перешел в центр расположения на зимовник Н. Безуглова, а отряд Слюсарева имел значительный бой с красными у зимовника Байздренкова. Весь день шел дождь со снегом, так что семилетовская сотня, бывшая в дальнем охранении, вернулась на свою стоянку в раскисших и вытянувшихся «кожухах», рукава вытянулись до пола и т. д.
12 марта отряд Семилетова с зимовника Подкопаева переходил на зимовник В. Безуглова. Во время перехода теплая погода сменилась холодом. Мелкий дождь замерзал, покрывая людей и лошадей коркой льда. Благом было еще то, что Семилетов мобилизовал все коннозаводческие «возилки», запряженные волами. Ехали медленно, без остановок, но «удобству» мешал замерзающий дождь, который всех сидящих на «возилках» сковывал своим ледяным покровом (это был своего рода «ледяной поход»). На зимовнике В. Безуглова на весь отряд не хватило теплых, приспособленных для жилья помещений, часть людей в замерзших кожухах разместилась в конюшнях, поэтому наутро обнаружились десятки больных партизан.
С появлением партизан в коневодствах большевистская агитация и провокации захватила не только Сальский округ, но проникла и в глубину Астраханской и Ставропольской губерний. Распространялись самые невероятные слухи, нервируя население, что «кадеты вырезают все население», не щадя даже детей, сжигают села и в своем варварстве не знают границ. Чтобы этому противодействовать, особое отделение отправило своих лучших пропагандистов вахмистра Иванова в Ставропольскую губернию и хорунжего А. – в Астраханскую.
Красный главковерх Тулак поднял против партизан астраханских и ставропольских крестьян, которые из сел за 200–300 верст от границы Дона спешили на выручку «обижаемых» товарищей, в то время как главное внимание Походного атамана было обращено на запад, в сторону железной дороги Царицын – Торговая, где шло спешное формирование красных отрядов.
Когда партизаны атамана Попова подошли к Ставропольской губернии, то большевистские власти все местные красные отряды, разбросанные по уездам, направили в распоряжение Тулака, а в губернии началось антибольшевистское движение, особенно ярко выразившееся в Медвежинском уезде под руководством коренного ставропольца капитана В. Жукова. По свидетельству последнего, оно началось именно под влиянием действий донских партизан у границы Ставрополья, которые отвлекли внимание красных властей от местных дел. Это дало возможность населению Ставрополья не только свободно жить по своему усмотрению, но к половине апреля 1918 года организовать четырехтысячный отряд самообороны для защиты от Красной гвардии, возглавителем которого и был избран капитан Жуков. Действия донских партизан у себя на Дону, на общем собрании медвежинцев, были одобрены, и предполагалось послать к Походному атаману делегацию, но к этому времени донские партизаны ушли далеко от границ Ставрополья и она послана не была. По свидетельству капитана Жукова, добровольческое командование, начав свой 2-й Кубанский поход, не использовало ставропольские отряды самообороны и они были распущены.
Чем спокойнее держались партизаны, тем смелее становились красные, и мелкие стычки перешли в бои. Так, против отрядов Мамонтова были собраны отряды местного донского формирования Т.П. Круглякова, Мокро-Гашунский отряд Скибы, зимовниковский отряд Савина, Куберловский Кулишенко, Мартыновский Ковалева и др., общей численностью свыше 3000 под общим командованием Кулакова.
А между тем в Новочеркасске на требование Исполкома выдать находящихся в Кривянской офицеров станица ответила, что не только их не выдаст, но что если красные что-либо сделают с офицерами, то казаки в свою очередь устроят резню большевикам. Последние не реагировали, так как видели, что с каждым днем в войске для них становится все тревожнее. Считая, что одной из главных причин этого является наличие в Задонских степях партизан, Тулаку было приказано во что бы то ни стало их ликвидировать, распространив заранее слухи среди казаков об окружении и уничтожении отряда генерала Попова и на Кубани армии генерала Корнилова.
12 марта Тулак начал свое наступление. Первыми боями были бои отрядов Каргальского и Чернушенко у зимовника Байздренкова. Атаки красных были отбиты. Но так как в этот же день началось скопление красных у Маныческих грязелечебниц, то есть в противоположном направлении, отряды Слюсарева и Гнилорыбова с орудием есаула Кузнецова произвели удачный ночной набег. Взята была большая добыча, пленные, за исключением комиссаров, были отпущены, и в итоге красные в этом направлении были надолго обезврежены. После в штабе Походного атамана было решено нанести ряд коротких ударов в районе зимовника Королькова, занятого крупными силами красных, для чего был создан сводный отряд полковника Мамонтова из отрядов Мамонтова, Каргальского, Гнилорыбова, Чернушенко, Назарова, Граббевской калмыцкой сотни, батареи Неживова и орудия есаула Кузнецова. Ночью на 13-е сводный отряд выступил с зимовника С. Безуглова к зимовнику Королькова. Зимовник Байздренкова, оставшийся незанятым, 13 марта на заре был занят красными, что поставило под угрозу правый фланг отряда Мамантова.
13 марта после столкновения разъездов в Стариковой балке около зимовника Королькова около 9 часов начался бой на подступах к зимовнику. Он продолжался до самого вечера, с переменным успехом, в весьма тяжелых условиях для партизан: все время шел то град, то снег – люди промокли, поле превратилось в непролазную грязь. Пехота Мамонтова и спешенные партизаны Назарова и Гнилорыбова несколько раз ходили в атаку. Каргальский и калмыки действовали жиденькой цепью на флангах. Все атаки были отбиты красными, занимавшими удобную позицию. Три партизанские пушки с открытых позиций вели бой с шестью орудиями красных, находившихся в хорошем прикрытии. Но три красных орудия были подбиты. С темнотой партизанам удалось сбить красных с занятой ими возвышенности, они стали отходить, оставляя горы трупов. Темнота и поднявшаяся снежная метель помешали их полному разгрому, а в последний момент, из-за плохой видимости, отряд Каргальского атаковал отряд Чернушенко, приняв его за красных. В последнюю минуту ошибка обнаружилась благодаря отрядным значкам. К 7 часам вечера партизаны заняли зимовник. Красные при своем отходе отравили всю воду немногочисленных колодцев сулемой – было несколько случаев отравления среди партизан, быстро оправившихся благодаря своевременно оказанной медицинской помощи, но лошади пострадали. Озлобленные этим партизаны беспощадно расстреливали красных, прятавшихся на сеновалах и в скирдах соломы.
Утром 14 марта Чернушенко и Каргальский после короткого боя овладели зимовником Сергеева в 6 верстах на юг от зимовника Королькова, но 2-я Платовская калмыцкая сотня, занимавшая зимовник Пишванова, была атакована красными, но отбила все атаки. Красные, разбитые у зимовника Королькова и Сергеева, и после неудачной атаки зимовника Пишванова отошли к хуторам Совоськину и Курьячему, где были их значительные резервы, оттуда стали обстреливать артиллерией зимовник Пишванова.
Несмотря на серьезность положения на фронте, который был фактически со всех сторон, Походный атаман командировал в Великокняжескую хорунжего А., чтобы выяснить возможность «отбить» М.П. Богаевского у Голубова, и для этой цели, в ущерб «фронту», предназначались значительные силы. Однако хорунжий А., вернувшись, доложил, что Богаевский увезен в Новочеркасск.
15 марта была произведена перегруппировка расположения отрядов: штаб Походного атамана, госпиталь, артиллерийский и интендантский обозы под прикрытием штаб-офицерской дружины генерала Базавова и «детского» отряда полковника Хорошилова перешли на зимовник С. Безуглова, Чернушенко с зимовника Сергеева перешел на зимовник Байздренкова, оставленный красными, туда с зимовника Я. Королькова перешли отряд Гнилорыбова и орудие Кузнецова. Отряд Семилетова сосредоточился на зимовнике Пишванова, а Слюсарева – на зимовнике Н. Безуглова.
А в войске дела шли своим чередом: 15 марта большевики созвали в Ростове «Областной Съезд Советов», на две трети состоявший из большевиков. На нем должен был быть решен вопрос о «национализации» земли явно во вред казакам, и станицы всего войска стали готовиться к смертному бою, рассчитывая на помощь партизан.
Утром 16 марта войсковой старшина Семилетов, дабы прекратить обстрел красными зимовника Пишванова, по собственной инициативе предпринял наступление на большевиков в хуторе Савоськине. 3-я пешая сотня атаковала «в лоб», 2-я Платовская конная сотня пошла в обход левого фланга красных, которые оказали сильное сопротивление. Лишь когда на правом фланге рассыпалась в лаву конная сотня есаула Зеленкова, они поспешно оставили хутор, и поздно вечером партизаны вернулись на зимовник Пишванова.
В этот день рано утром было приказано полковнику Мамонтову с отрядами Мамантова, Гнилорыбова и Назарова с батареей Неживова, оставив 1-ю Граббевскую сотню и орудие есаула Кузнецова на зимовнике Я. Королькова, занять зимовник Трубникова, выбив оттуда красных. Но так как после их ухода против зимовника Королькова появились сильные отряды красных, то Походный атаман приказал отряду Назарова вернуться. Назаровский отряд при своем движении к зимовнику Королькова встретил отставшую батарею Неживова. При встрече он попал под артиллерийский обстрел. Батарея Неживова отвечала. Атака красных была отбита. Не имея представления о сложившейся обстановке, Назаров вместе с батареей Неживова пошел не на зимовник Королькова или Трубникова, а на зимовник Безуглова, куда и пришел поздно вечером.
16 марта был днем больших событий в отношении дальнейшего пребывания партизан в степях. Генерал Попов сделал Неживову и особенно Назарову строгий выговор, несмотря на то что очень ценил их боевую деятельность, за неисполнение боевого приказа и за самовольное прибытие на зимовник Безуглова. Назаров счел себя обиженным и подал «непочтительный» рапорт. Походный атаман назначил следственную комиссию, чтобы выяснить причины невыполнения приказа. Назаров же заявил, что никаких показаний он комиссии давать не будет и предпочитает этому «отделиться» от «Отряда Вольных Донских Казаков», уйти в станицы и действовать там со своим отрядом на свой страх и риск. При этом обвинил войскового старшину Розова, офицера-ординарца штаба Походного атамана, в шпионаже в пользу большевиков. Для расследования этого дела Походным атаманом к этому времени была уже назначена следственная комиссия, работой которой, до ее заключения, Назаров был неудовлетворен. Самочинно арестовав Розова, он создал свою комиссию, которая в несколько минут заставила Розова сознаться, что он не офицер, а вольноопределяющийся одного из запасных ростовских полков – Симановский и что действительно он был большевистским агентом. 17 марта он был расстрелян партизанами Назарова. А «дело» Назарова о неисполнении боевого приказа было предано забвению.
К этому неприятному «делу» прибавилось еще и то, что под влиянием большевистской пропаганды, проникнувшей в отряды, может быть, при помощи того же Розова, стали говорить о необходимости найти выход из положения и даже о необходимости распыления. Небольшая группа ушла уже с зимовника Трубникова, говоря, «чтобы пробраться к генералу Корнилову». Пошли разговоры: «Довольно в степях сидеть и ждать, пока казаки восстанут. Нужно что-то предпринять». Больше всего таких разговоров было в отрядах Чернушенко, Каргальского, Гнилорыбова и Базавова, то есть в отрядах, состоявших главным образом из офицеров. Эти мысли поддерживал и Назаров.
По этому вопросу 16 марта на зимовнике С. Безуглова состоялось совещание начальников отрядов и их помощников и общественных деятелей под председательством Походного атамана. Совещание, обсудив положение, признало его очень тяжелым. Начиная с младших и кончая старшими, были предложены ряд выходов, из коих были: 1 – Пробиваться в Персию к англичанам. 2 – Пробиваться в Румынию или Польшу. 3 – Распылиться по станицам и хуторам мелкими группами для организации борьбы на местах. 4 – Распылиться отрядами, чтобы поднимать станичные восстания. 5 – Искать возможности соединиться с Добровольческой армией. Большинство же старших чинов высказалось в том духе, что решение вопроса должно принадлежать Походному атаману, как заместителю Войскового атамана, получившего от него определенное задание, которое он должен выполнить по своему разумению, учитывая общее положение, которое многие не знают.
Генерал Попов, подводя итоги вышесказанному, дал такую оценку: Персия, Румыния, Польша – шкурная авантюра, распыление группами – это то, к чему призывают большевики, организация борьбы на местах – мысль недурная, но «не зная броду, не суйся в воду» и что «поспешность хороша при ловле блох», соединение с Добровольческой армией – старая негодная песнь с опозданием на месяц.
После начальник особого отделения Афанасьев сделал доклад о положении на Дону на основании советских газет, показания населения, пленных и наших агентов. Основываясь на этом докладе и его резюмируя, генерал Попов определенно заявил, что «поход близится к концу, что нужно еще потерпеть, и что скоро партизаны потребуются Дону, и что все фантастические планы должны быть отброшены». Члены совещания без возражения разъехались по своим частям с верою в близкий конец «сидения в степях».
Как бы подтверждая сказанное Походным атаманом, 16 же марта из села Ремонтного, что на границе с Астраханскими степями, в штаб Походного атамана приехали делегаты от астраханских сел района Райгород и от района Кисты, заявившие, что они представители 18 пограничных сел, которые на своем съезде для самообороны организовали ряд отрядов, которые по зову новоселов из Сальского округа пришли на границу Донского войска, чтобы не допустить «кадет», все уничтожающих на своем пути, в свои края. Приехали они сегодня для того, чтобы выяснить цели «кадетов», их требования и, быть может, прийти к мирному соглашению. Генерал Попов прежде всего предложил им убедиться на месте во лжи новоселов. Оказалось, что это было уже сделано, а потому делегаты и приехали для переговоров. Походный атаман заверил их, что партизаны никаких захватнических целей не преследуют, что они ведут борьбу с Красной гвардией в Донском войске, что если крестьяне Астраханской и Ставропольской губерний оставят их в покое и разойдутся по домам, то и партизаны не будут переходить границы войска Донского, что крестьяне Сальского округа также призываются оставить партизан в покое и приступить к мирному труду и что в случае насилия разных шаек грабителей, именующих себя Красной гвардией, он обещает свою помощь обижаемому населению. Все это делегаты просили изложить на бумаге и послать своих делегатов в село Ремонтное, они обещают, что крестьяне астраханских и ставропольских сел разойдутся по домам, войны с партизанами вести не будут. Делегатами генерал Попов отправил есаула Сутулова и члена Государственной думы Аладьина, выехавших в Ремонтное 17 марта.
На боевых участках в этот день также были перемены: зимовник Лисицкого, занятый наблюдательным постом партизан для наблюдения за железнодорожной линией Торговая – Царицын, был захвачен красными. Хорунжий Егоров и Васильев были там зверски замучены. Зимовник Подкопаева, занятый конно-подрывным взводом Семилетовского отряда, тоже был оставлен под давлением той конницы, что была на зимовнике Лисицкого.
Отряды Мамантова и Гнилорыбова выдержали два сильных боя с различными группами большевиков, но овладели зимовником Трубникова в крайнем углу Донской области, на стыке с Астраханской и Ставропольской губерниями.
18 марта в связи с общей обстановкой штаб Походного атамана, лазарет, артиллерийский и интендантский обозы, штаб-офицерская дружина, отряд полковника Хорошилова и юнкерский отряд перешли на зимовник Я. Королькова, куда должен был прийти и отряд Каргальского.
Из станицы Граббевской прибыли гонцы к Походному атаману с докладом, что ее хутора подвергаются грабежам красных, угоняющих скот и терроризирующих население, и с просьбой оказать им помощь. В этот же день восстала против большевиков Суворовская станица и, мобилизовав все население, способное носить оружие, в ночь на 19 марта под командой местного учителя сотника Алимова двинулась освобождать почти что с голыми руками окружную станицу Н. Чирскую. 19 марта, заняв ее, избрали окружным атаманом полковника Растягаева. К суворовцам присоединились станицы: Н. Чирская, Есауловская, Потемкинская, Верхне- и Нижне-Курмоярские, Нагавская и Филиповская. Восстание Суворовской станицы, по справедливости, должно считаться началом восстаний казаков на Дону против советской власти.
Одновременно с выступлением суворовцев в ст. Манычевской по инициативе сотника Кузнецова состоялся съезд станиц Черкасского округа, на котором присутствовали и делегаты 6-го батальона и Голубовских полков, 10-го и 27-го. Съезд этот дал возможность казакам обменяться мыслями, и из глубины души всех ораторов вырвался протест против крови, пролитой в Новочеркасске. В каждой речи чувствовалась глубокая любовь к родине, и каждый присутствующий был вправе сказать, что заря возрождающегося казачества разгорается. Съезд не вынес определенных резолюций, представители станиц разъехались с решением вновь собраться 1 апреля для окончательного решения и выяснения своего отношения к советской власти. Но каждый уезжал с сознанием, что на съезде ясно выяснилось, что если выступит против советской власти какая-нибудь станица, то ее дружно поддержат другие.
19 марта в станицу Граббевскую для защиты ее населения был послан отряд Назарова, имевший столкновение с красными у хутора Мокрый Гашун. Это столкновение красные главковерхи в селе Ремонтном Ставропольской губернии посчитали как нарушение переговоров и едва не учинили расправы над Сутуловым и Аладьиным. Из района Граббевской Назаров привел еще две сотни калмыков. С этого момента можно считать, что калмыки открыто выступили против большевиков, и, если бы в распоряжении Походного атамана было бы достаточно оружия, можно было, как полагал генерал Попов, сразу поднять все калмыцкие станицы.
Войсковым старшиной Семилетовым были получены сведения, что большевики готовят большое наступление на его отряд со стороны хутора Савоськина, и, чтобы предупредить их, он сам решил совершить набег. Бой разыгрался в так называемой Курячей Балке, вдоль которой расположены с запада на восток хутора Курячий, Савоськин, экономия Ладченко, зимовник Скороходова, экономия Байздренкова, зимовник Пишванова и зимовник Лисицкого. В ночь на 19-е Семилетов сосредоточил свой отряд за зимовником Скороходова, Байздренкова и Пишванова и легко очистил их от красных. Против него были большие силы красных под общей командой Тулака. Значительные их силы занимали хутор Савоськин и зимовник Нечаева. Рано утром 19-го семилетовцы сбили красных и загнали их в хутор Савоськин. Тулак бросил против партизан отряд Кулакова, силы которого во много раз превышали силы партизан. Этот бой известен под названием «бой на Курячей Балке». Он не только был описан много раз в казачьей эмигрантской литературе, но и в советской, так что описывать его не буду. В этом бою красные потеряли более 1000 человек убитыми, а партизаны до 200 убитых и раненых, что для них было значительной потерей (бой описан и в № 15 «Родимого Края»).
К вечеру 19 марта семилетовцы сосредоточились на зимовнике А. Королькова, в 11 верстах от Курячей Балки, чтобы быть поближе к войскам Тулака.
Начиная с ночи 17 марта в штаб Походного атамана начали возвращаться посланные в разные концы войска агенты особого отделения. Первым вернулся хорунжий А. из 2-го Донского округа. Из его доклада было ясно, что округ «созрел» для восстаний и что почин могут сделать Суворовская или Потемкинская станицы. Из сказанного выше известно, что почин сделали суворовцы. 18 марта вернулся ветеринарный фельдшер Ф., который нарисовал картину казачьих настроений в южных станицах 2-го Донского и северных станицах 1-го Донского округов. Докладывал он также и о событиях в Черкасском округе, но по слухам. В ночь на 19-е вернулся калмык Н. из калмыцких станиц района Андреевской. Он рассказал, что еще в конце первой половины марта казаки Андреевской станицы совершили удачный набег на ст. Котельниково для добычи оружия. Станица готова к выступлению в любой момент. 20-го утром вернулись из Донецкого округа студент П. и из Верхне-Донского юнкер С., которые доложили о том, что достаточно маленькой искры, чтобы в округах вспыхнули восстания. Были также агенты в Хоперском, Усть-Медведицком, Ростовском и Черкасском округах, но они еще не вернулись. С особенным нетерпением Походный атаман ожидал агентов из Черкасского округа, так как считал, что освобождение Дона нужно начинать со столицы. Из донесений агентов и из подробного доклада особого отделения о казачьих настроениях во всем войске, доклада, основанного на советских газетах, опросе пленных, населения и т. д., генералу Попову стало ясно – температура «поднялась до вспышки». Все эти сведения были ясными признаками казачьего отрезвления, нужно было поддержать его, вдохнуть в зародыш движения струю уверенности. Настало время партизанам приблизиться к станицам, дабы своим присутствием дать казакам поддержку, импульс, составить рычаг, на который мог бы опереться весь переворот. Поэтому 20 марта Походный атаман снова созвал военный совет на зимовнике Королькова, который в это время обстреливался артиллерией красных, на котором и рассказал о положении на Дону в данное время. Генерал Попов в Степном походе смотрел на партизан не как на боевую силу для освобождения Дона, а как на моральную, предназначенную для моральной поддержки выздоравливающего от нейтралитета казачества. После обрисовки положения на Дону генерал Попов почти буквально сказал: «Наше сидение в степях кончилось. Наступил момент выполнения нашей основной задачи, и для этого нам нужно двигаться к Дону, т. е. в пределы Войска, к станицам». На совещании никто не вспомнил о фантастических проектах, никто речей не произносил, все были зачарованы близкой возможностью напоить коней в Тихом Дону. Задавались только отдельные вопросы атаману и начальнику особого отделения, касающиеся деталей происходящего на Дону. Но день 20 марта был праздником только для чинов военного совета, так как генерал Попов считал это военным секретом и просил пока об этом не говорить. Военный совет молчаливо принял решение «идти к Дону». Партизанские же отряды в это время находились на границах войска на стыке Астраханской и Ставропольской губерний и Донской области.
В этот же день, 20 марта, в Черкасском округе большевики отправили в станицу Егорлыцкую карательный отряд. Егорлычане, мобилизовав все мужское население вплоть до 70-летних стариков, наголову разбили красных, захватив винтовки, два пулемета и много патронов.
21 марта Походный атаман, чтобы обмануть красных и создать у них впечатление, что партизаны намереваются уйти с Донской земли в астраханские или ставропольские степи, приказал всем отрядам сосредоточиться в крайнем углу Донской области на зимовнике Трубникова. К этому времени астраханские и ставропольские крестьяне, приходившие из своих сел для борьбы с партизанами, покинули «фронт» и ушли в свои деревни.
На зимовнике Трубникова, за отсутствием достаточного количества помещений, партизаны располагались под открытым небом. Была прекрасная весенняя погода, и расположение партизан представляло красивое, незабываемое зрелище или табора цыган, или полчищ татар, остановившихся на привале. Только отрядные значки, развевавшиеся при легком степном ветре в разных местах расположения, да русский национальный флаг, обозначавший штаб Походного атамана, напоминали о том, что здесь расположился «Отряд Вольных Донских Казаков». Партизаны с оживлением обсуждали вопросы – почему их всех собрали в одном месте и куда их поведут отсюда? Начальники на эти вопросы молчали и только давали понять, что «сидение в степях» кончено.
Красные потеряли «контакт» с партизанами и начали поиски их конными разъездами, появившимися на виду у зимовника Трубникова только к полудню 22 марта. Концентрирование партизанских отрядов на зимовнике Трубникова действительно обмануло большевиков, которые вместо того, чтобы преградить пути к Дону, стали сосредотачивать большие силы на территориях Астраханской и Ставропольской губерний, дабы преградить путь в этом направлении.
К вечеру же 22 марта на зимовник Трубникова вернулись из села Ремонтного есаулы Сутулов и Аладьин, а с ними и новая делегация военно-революционного комитета штаба главковерха Тулака. Делегация эта была с большими требованиями: требовалась сдача отряда и выдача всех партизанских начальников, до взводных командиров включительно, рядовым же партизанам «гарантировали» сохранение жизни. Вела она себя нахально, с цинизмом, не знавшим предела. Ответ Походного атамана был весьма вразумительным: отпустив крестьян-заложников, он приказал повесить комиссаров-коммунистов.
К этому времени большевики вновь окружили партизан, оставив свободным только небольшое расстояние в северном направлении, охраняемое небольшими их силами. 23 марта, в 2 часа ночи, бросив все лишние повозки и ненужный груз, оставив на зимовнике лишь юнкерский отряд для наблюдения за красными, ведомые опытными проводниками-калмыками по степным дорогам, партизаны двинулись на… север, то есть туда, где большевики их совсем не ожидали. Фланговым маршем они вышли из окружения, не потеряв ни одного человека. Шли они и остаток ночи, и весь день 23 марта.
А в Черкасском округе большевики 23 марта послали карательные отряды против станицы Кагальницкой и против Хомутовской. На помощь этим станицам Маныческая и Богаевская отправили свои отряды – объединенными силами красные были разбиты. В округе настали дни тревожного ожидания большевистской мести и расправы. Станицы готовились к отпору и самозащите.
23 марта юнкера Слюсарева после небольших стычек с красными разъездами оставили зимовник Трубникова.
24 марта главные силы партизан, дойдя утром до хутора Хуторского, после короткого привала круто повернули на запад, на станицу Граббевскую. Красные вновь «потеряли» партизан, и только после обеда 24 марта их авангард имел короткий бой с арьергардом партизан у хутора Хуторского. Главные силы партизан уже ночевали в Граббевской.
23 марта, когда партизаны генерала Попова «продвигались» к станицам, в одном из хуторов Баклановской станицы были задержаны красными партизанами четыре партизана-степняка, поддавшиеся пропаганде о необходимости распыления и ушедшие в свою Баклановскую станицу. После ареста они были доставлены на станцию Ремонтная. Хутор поднял тревогу и стал просить помощи у станицы. Чтобы спасти обреченных станичников, наутро 24 марта собралось 70 всадников, которые двинулись к Ремонтной. По дороге к ним присоединился поголовно соседний хутор Жуков. Присоединились и казаки других хуторов, и к вечеру 24 марта у Ремонтной стоял отряд казаков, более чем 300 человек, потребовавших освобождения партизан. Комиссары Ремонтной уступили – партизаны были спасены. Спасители вернулись в станицу и, окрыленные бескровной победой, подняли вопрос о поголовном восстании против захватчиков власти. К 25 марта организован отряд в 600 человек. По дороге в Ремонтную он пополняется казаками с соседних хуторов, со станицы Андреевской (300 всадников). Ремонтная взята лихой атакой пешими казаками. Узнав о выступлении баклановцев, к Ремонтной подошли дружины других станиц, что увеличило число восставших до 3000 человек, но винтовок было всего 300, всего один пулемет и ограниченное количество патронов. Ими была разрушена железная дорога как на Царицын, так и в сторону Котельникова. Но красные, исправив путь, обстреливают станцию артиллерийским огнем, несмотря на это, весь день 26 марта восставшие казаки под общей командой есаула Андрианова удерживают ее в своих руках.
На заре 25 марта главные силы партизан-степняков покидают ст. Граббевскую, оставив сильный авангард, и двигаются на ст. Бурульскую. Отряд Назарова, находившийся с батареей Неживова на хуторе Мокрый Гашун, неожиданно был атакован значительными силами красных. Во время артиллерийской перестрелки есаул Неживов был убит на своем командном посту, на крыше дома. При оставлении Граббевской последним партизанским отрядом Семилетова он также был атакован значительными силами большевиков, отбил несколько атак и сам ходил в контратаку с песней «Смело мы в бой пойдем».
В силу настойчивого преследования партизан красными, на походе была произведена перегруппировка войск. На переправе через Гашун был оставлен заградительный отряд под командой полковника Мамонтова – из его пешего отряда под командой полковника Шабанова, конный отряд Гнилорыбова, 2-я калмыцкая Платовская сотня и батарея Неживова. Отряд, прикрывая отход, выдержал сильный бой, понеся значительные потери, среди которых прапорщику Лапшину были оторваны ноги, а сотник А.А. Пятницын тяжело ранен. Авангард, заняв ст. Бурульскую, выдвинулся к станице Еркетинской. В Бурульской к главным силам партизан присоединилась бурульская калмыцкая сотня – около 150 человек.
26 марта главные силы партизан выступили на ст. Еркетинскую, выдвинув авангард к зимовнику Бакбушева. Арьергардные бои произошли у Бурульской.
На полпути к Еркетинской к партизанам подъехал разъезд казака Ромашкина с «летучкой» от полковника Растегаева[109] из Н. Чирской, в которой сообщалось о восстании казаков 2-го Донского округа и занятии ими Н. Чирской, об избрании его окружным атаманом. Полковник Растегаев просил Походного атамана спешить на помощь восставшим, также и материальной помощи. В тот же день генерал Попов отправил разъезд Ромашкина обратно вместе с офицером для связи, которому была передана денежная помощь для восставших и была обещана помощь людьми и оружием.
Движение к Бурульской изменило всю обстановку: партизаны стали двигаться на юг, приближаясь к казачьим станицам. Генерал Попов считал, что было крайне важно задержаться в Бурульской, чтобы оказать давление на астраханские и ставропольские села, понудив их к выступлению против большевиков, но определенные сведения, что в придонских станицах началось движение против красных, заставили его спешить с движением вперед – в глубь области.
27-го утром главные силы двинулись на Еркетинскую. По дороге генералу Попову было доставлено частное письмо от полковника А.И. Бояринова[110] из Н. Курмоярской станицы, сообщавшее, что правобережные станицы «созрели» для восстаний и что партизанам необходимо спешить за Дон, чтобы «поднять их». Это письмо свидетельствовало о том, что сведения о движении партизан к Дону уже широко распространились и даже перебросились за Дон. Бояринов писал: «Сознание необходимости освобождения от советской власти вполне созрело в станицах, но нет оружия, нет ядра, около которого казаки организовались бы. Нужна неотложная помощь, как в моральном, так и в материальном отношении». Становилось ясно, что нужно спешить к берегам Дона, чтобы раздуть первые искры в пламя пожара, и генерал Попов решил из Еркетинской двигаться к Андреевской и там переправиться через реку Сал. К вечеру главные силы расположились в Еркетинской, арьергард остался в Бурульской, Чернушенко занял зимовник Бакбушева, а юнкера и Атаманский отряд заняли Андреевскую. Чтобы не была прервана связь между Еркетинской и Бурульской, что было возможно, так как появились крупные силы красных, между ними были посланы калмыцкие разъезды.
У самой Андреевской станицы протекает река Сал, на которой не было никаких переправ. А у партизан был огромный обоз раненых и больных, интендантский, отрядные обозы и т. д. Начальником переправы был назначен войсковой старшина К.А. Ленивов, а командиру инженерной сотни было приказано организовать техническую сторону переправы; при помощи казаков Андреевской станицы он соорудил свыше десятка плотов на бочках. Андреевцы оказали большую помощь при переправе.
Переправа началась в 2 часа дня 27-го и тянулась до позднего вечера 28-го. Арьергард Мамантова из-за непрерывных атак красных и начатого ими обходного движения оставил Бурульскую и к вечеру отошел в Еркетинскую. Так как он в течение двух дней был в непрерывных боях, то был сразу направлен к переправе в Андреевскую, а оборона Еркетинской и переправы была поручена Семилетову. Сначала для этого в его распоряжении был его отряд в составе 1-й пешей сотни войскового старшины Ретивова, 2-й пешей сотни есаула Тацина, 1-й конной сотни есаула Балдина, 2-й конной сотни подъесаула Зеленкова, конного взвода и остатков 3-й пешей сотни войскового старшины Мартынова, батареи капитана Щукина и приданных двух калмыцких сотен 1-й полковника Абраменкова и 2-й войскового старшины Кострюкова.
Некоторую задержку в переправе внес отряд Чернушенко, который 27-го утром ушел от зимовника Бакбушева, потребовал переправы вне очереди и, переправившись, направился к Дону. Уход Чернушенко потребовал переброски к зимовнику Бакбушева юнкеров есаула Слюсарева из Андреевской.
С переправой штаба Походного атамана в Андреевскую стало известно во всех подробностях не только о восстании в Баклановской и других станицах, но и о том, что восставшие, 25 марта заняв Ремонтную, 26-го ее оставили и отошли на хутор Минаев, что 26-го же восставшие узнали о нахождении в ближайших калмыцких станицах партизан и было решено во что бы то ни стало установить с ними связь и просить у них помощи. Однако до 28-го руководители восстания ничего в этом отношении не сделали, и восставшие, после оставления Ремонтной, настояли перед своим командованием немедленно идти на соединение с партизанами и 27-го двинулись на юго-восток. В это время Ремонтная с востока была обстреляна отрядом Чернушенко, что остановило движение восставших, и они установили связь с Чернушенко, остановившимся на ночлег в 12 верстах от станции на степном хуторе. Чернушенко, под предлогом спешности своего движения со специальной задачей от Походного атамана, заявил, что не может оказать поддержки восставшим, но передал им два пулемета с командой своих партизан и значительное количество патронов.
Получив эти сведения, Походный атаман приказал отряду полковника Каргальского с орудием есаула Кузнецова выступить на заре 28-го, чтобы помочь восставшим вновь занять Ремонтную, что и было выполнено – станция вновь была занята. Красная пехота с Ремонтной отошла на юрты Власовской станицы. А через некоторое время со стороны Котельникова и Царицына появились красные бронепоезда, а с юга полк красной кавалерии. Подтянулась и пехота с Власовских юртов. Среди восставших велась усиленная пропаганда против дальнейшей борьбы с большевиками, особую энергию в этом отношении проявлял сотник Бояринов. В результате часть восставших ушла в свои станицы, а большинство оставшихся вновь оставили Ремонтную и сосредоточились на хуторе Минаеве. Партизаны вернулись в Андреевскую. Обстановка менялась ежеминутно, и штаб Походного атамана в зависимости от этого принимал необходимые и выполнимые для него меры.
28-го, когда уже ушла помощь к Ремонтной, Походный атаман получил записку от начальника восставших есаула Андрианова с просьбой оказать помощь, а через некоторое время получил записку такого же содержания из района ст. Котельниково от полковника Бородина. Все это дает известные указания в вопросе дальнейшего движения к Дону, и генерал Попов намечает «резать» железнодорожную линию между Котельниковом и Ремонтной, на переезде южнее станции Семичная. В Андреевской к Походному атаману приезжали представители 11 восставших станиц, заявившие, что они признают в его лице верховную войсковую власть.
Когда в ночь на 29 марта партизаны вернулись с Ремонтной в Андреевскую и полковник Каргальский доложил о положении и настроении восставших, генерал Попов, считая, что положение поправимо, приказал Назарову на заре 29-го с его отрядом и батареей Неживова отправиться на хутор Минаев и помочь восставшим восстановить положение – занять Ремонтную. Однако, как увидим ниже, Назаров приказания не выполнил.
28-го с раннего утра группа Семилетова вела упорный бой за Еркетинскую и, оставив станицу к 12 часам, заняла позицию в трех верстах от Андреевской. Здесь к ней присоединился отряд юнкеров, оставивших зимовник Бакбушева. Тут же была ему придана штаб-офицерская дружина Базавова. Батарея капитана Щукина, переправившись через Сал под прикрытием батареи Неживова, заняла рядом с ней огневую позицию на станичном кладбище. Примерно до 2 часов дня, когда закончилась переправа обозов, Семилетов отбивал все атаки красных, а затем стал постепенно выводить из боя подчиненные ему части, переправляя их через Сал в Андреевскую. Последними, до сумерек, оставались калмыцкие сотни Абраменкова и Кострюкова и юнкера Слюсарева, неоднократно ходившие в атаку. Происходили горячие схватки. Последней атакой отогнав красных на пару верст от переправы, под прикрытием ураганного огня четырех партизанских орудий, они переправились вплавь. Красные отошли в Еркетинскую и… исчезли.
По позднейшим сведениям, начиная от Граббевской, партизан преследовала сводная группа красных свыше 6000 человек, имея два конных казачьих полка полного боевого состава. Эта масса могла партизан просто «раздавить», но, по тем же сведениям, начальником штаба этой группы «по мобилизации» был казак есаул С. Он-то все время «сдерживал боевой порыв» красных и тем противодействовал разгрому партизан. В итоге в ночь на 29-е все партизанские силы сосредоточились в Андреевской.
А в Черкасском округе шли свои события. 28 марта большевики отправили в Кривянскую грузовик с матросами. Кривянцы их перебили. 29-го Кривянская с нарочными отправляет эстафету в станицы Заплавскую, Бесергеневскую, Мелеховскую, Раздорскую и Богаевскую: «27 марта, вечером, красная гвардия вошла в Новочеркасск. Режет и убивает мирных жителей. Станица Кривянская восстала. Начальником отряда избран Фетисов[111], помощником Говоров. Мобилизуйте 20 годов».
29-го же марта Богаевская приглашает представителей станиц, участвовавших на съезде 18 марта, на свой станичный сбор. Собрались представители 11 станиц. К этому времени Богаевская уже выслала подкрепление в Кривянскую, и это в полном единении с иногородними станицы. На этом импровизированном съезде был кликнут клич «К оружию», создан «Комитет Общественного Спасения» и вынесено постановление о необходимости «беспощадной борьбы с советской властью за освобождение Дона и организации краевой власти».
В Андреевской же 29 марта к партизанам присоединилась станичная дружина. Половину ее для «психологической поддержки» генерал Попов отправил в распоряжение есаула Андрианова, а половину полковнику Бородину.
Решая из Андреевской двигаться к Дону, Походный атаман был намерен, перерезав железную дорогу, остановиться на один-два дня на хуторе Королева и на Верхне-Яблочном, откуда при нужде легко было помочь и Андрианову на ст. Ремонтная, и Бородину к ст. Котельниково. Чтобы помочь Андрианову и обеспечить переход партизан через железную дорогу, генерал Попов приказал юнкерскому отряду Слюсарева с наступлением темноты 29 марта совершить набег на ст. Семичная для взрыва полотна железной дороги, а 2-й конной сотне Семилетова – взорвать полотно железной дороги на высоте хутора Королева.
Из Андреевской партизаны выступили в ночь на 30 марта, и рано утром Семилетовский отряд расположился на хуторе В. Яблочном, а остальные отряды на хуторе Королева. Около 8 часов утра со станции Котельниково появился красный бронепоезд, но был отогнан огнем партизанских орудий. В хуторе Королева из отряда Мамантова был выведен отряд полковника Яковлева и, пополненный остатками отряда Чернушенко, снабженный небольшим количеством винтовок для станичных дружин, был отправлен к ст. Котельниково, на помощь полковнику Бородину. Был и другой «отлив»: ушла часть партизан отряда Назарова и единицы из других отрядов по своим станицам.
30 марта в Королев приезжали полковник Бородин и есаул Андрианов, доложившие Походному атаману, что казаки их станичных дружин митингуют, бросая позиции, уходят в свои станицы и что никакие убеждения начальников на них не действуют. При этой встрече выяснилось, что отряд Назарова не помог дружинам есаула Андрианова. Назаров этот факт объяснил усталостью отряда, желанием его партизан скорее попасть в свои станицы за Дон и т. д., но обещал выступить «сейчас же». В то время применять «крутые» меры не всегда было разумно, и генерал Попов, сказав Назарову, что вместо него послан другой отряд, просил его не «беспокоиться». А есаулу Андрианову обещал прислать семилетовцев. И действительно, рано утром 31 марта в хутор Минаев были отправлены под командой есаула Балихина 2-я конная и 1-я пешая сотни Семилетовского отряда, калмыцкая сотня есаула Аврамова и батарея Неживова. Но оказалось, что уже поздно – дружины таяли не по дням, а по часам. Не помогали ни увещания начальников, ни предупреждения Походного атамана, что своим распылением дружины приведут в свои станицы красных и навлекут на свои дома и семьи весь ужас их злобы и произвола. При отъезде Бородина и Андрианова генерал Попов благодарил казаков за их выступление от имени войска, его лично и партизан, подчеркнув, что казаки своим выступлением в некоторой степени облегчили переправу партизан через Сал, «сковав» красных на железной дороге одним своим присутствием.
31 марта, когда группа капитана Балихина выступила на хутор Минаев, к Походному атаману прискакал гонец есаула Андрианова, сообщивший, что его отряд уже рассыпался и могущие прибыть в Минаев партизаны положения не исправят.
К этому времени вернулись из командировки в Черкасский и 1-й Донской округа агенты особого отделения студент К. и вахмистр Иванов, сообщившие, что эти округа на границе восстания и там все упования на партизан. К этому времени все партизанские силы были сосредоточены на хуторе Кривом, куда из станичной почты Нижне-Курмоярской сообщили о начавшихся восстаниях в районе станиц В. и Н. Кундрючевских и Екатерининской и что зреют восстания в Донецком округе. А после обеда на моторной лодке прибыли гонцы из станицы Богаевской от сотника Кузнецова – подъесаул Бардышев и старший урядник Цыпкин, с сообщением о положении в Черкасском округе и с просьбой спешить с партизанами. Генерал Попов командирует туда вместе с возвращающимися гонцами, для организационной работы, полковника Ляхова и полковника Монакина[112] и агента особого отделения хорунжего А. Получив от полковника Бородина записку, рисующую развал его дружины в таких же мрачных красках, как и есаул Андрианов, Походный атаман приказал полковнику Яковлеву и капитану Балихину идти на соединение с партизанами в хутор Кривой. Когда к нему в хутор Кривой приезжали от есаула Андрианова с вопросом – что ж им теперь делать, генералу Попову ничего не оставалось как ответить: «Сами начинали – сами кончайте» и предложить Андрианову и Бородину с остатками их дружин уходить вслед за партизанами на правую сторону Дона.
И. Степной в журнале «Донская Волна» в очерке «Баклановцы», описывая восстания своего района, пишет, что «прекрасно начатое дело борьбы с большевиками (в этом районе. – А. П.) умирало… Пали духом станичники», «ехали они по домам» и там собирались на сход обсудить вопрос – как выйти с честью из создавшегося положения, выхода не было, и отдал сходный приказ – «винтовки зарыть в землю», но что «все сознательно мыслящие, не желавшие гнуть шею под ярмом большевизма, оставляли родные станицы, кров, семью и… шли на правый берег Дона, чтобы там с винтовкою в руках стать на защиту казачьей воли».
Действительно, с партизанами ушло немало казаков Баклановского района и почти все офицеры. Из них были сформированы дружины, принявшие участие в борьбе с красными в Черкасском округе, в частности под командой есаула Ф.Е. Перфилова. 18 апреля 100 человек их принимало участие в карательной экспедиции в ст. Семикаракорскую на пароходе «Вольный Казак». Часть их ушла к восставшим казакам района Н. Чирской станицы.
1 апреля рано утром была начата переправа на правый берег Дона в станицу Н. Курмоярскую. Она производилась на паромах и лодках, днем и ночью и закончилась к полудню 2 апреля. Штаб переправился на одном из первых паромов. Первое, что доложили в станице Походному атаману, это было сообщение с местной почты, что в Донецком округе в районе Гундоровской действует против большевиков партизанский отряд есаула Сухаревского, что Гундоровская для самозащиты от красных организовала отряд под командой есаула Рытикова, что в районе Бело-Калитвенской станицы началось движение под руководством полковника Быкадорова, а в районе Екатерининской станицы под командой войскового старшины Старикова[113] и есаула Позднышева[114].
2 апреля был отдан приказ о расформировании «Отряда Вольных Донских Казаков». Из отдельных партизанских отрядов был сформирован «экспедиционный» отряд под командой полковника Мамонтова, в который вошли отряды Мамонтова, Гнилорыбова, Каргальского и два орудия. К его штабу был прикомандирован есаул Сутулов с задачей произвести разведку в Усть-Медведицком и Хоперском округах и поднимать там восстания. Введения из этих округов в штабе Походного атамана были весьма скудны. Отряд Мамонтова из Н. Курмояр-ской выступил в Н. Чирскую 4 апреля.
Две калмыцкие сотни были оставлены отдельными сотнями: одна как конвой штаба Походного атамана, а вторая в распоряжении генерала И.Д. Попова, назначенного командующим войсками 1-го Донского округа. Остальные калмыцкие сотни были сведены в калмыцкий полк под командой войскового старшины Суворова, а после его ранения полк принял есаул Н.П. Слюсарев. Отряд Назарова был расформирован, и его партизаны влиты в другие отряды. Штаб-офицерская дружина также была расформирована, чины ее оставались в распоряжении штаба Походного атамана и предназначались для станичных формирований. Инженерная сотня превратилась в управление инженерной части штаба Походного атамана. Другие партизанские отряды были влиты в Семилетовский отряд. Отряд Хорошилова (малолетние кадеты) был расформирован, дети сначала были переданы на попечение Цымлянской станицы, потом на попечение окружного управления 1-го Донского округа, а оттуда затем отправлены в Новочеркасск. Все раненые были переданы сначала в Цимлянскую больницу, потом перевезены в Константиновскую.
Позднее, по донесениям есаула Сутулова и агентов особого отделения, в Усть-Медведицком округе антибольшевистское движение началось в конце марта: старогригорьевцы еще 28 марта послали свою делегацию во главе с Кременсковым в Н. Чирскую, чтобы выяснить «что к чему», а 8 апреля вместе с соседними станицами постановили «присоединиться к восставшим против советской власти и мобилизовать станицы». Начальниками районов обороны были избраны подъесаул Каласков и сотник Седов, командование отрядами поручено хорунжему Федорову и прапорщику Маринину. Примерно в это же время начальниками обороны станиц Трех-Островянской и Сиротинской был выбран войсковой старшина Иванов. Тоже в конце марта в Усть-Хоперской по инициативе сотника Веденина образовался «Совет Вольных Станиц и Хуторов». В районе Усть-Медведицкой были созданы партизанские отряды есаула Алексеева и сотника Долгова. Формально восстание в Усть-Медведицком округе произошло с 28 на 29 апреля, когда усть-хоперцы под общим руководством войскового старшины Голу бинцева с боем заняли Усть-Медведицкую, а к ним присоединились станицы Ново-Александровская, Распопинская и Клетская.
В Хоперском округе уже с 31 марта действуют партизанские отряды Дудакова[115] Урюпинской станицы и есаула Сонина Зотовской, которые 1 апреля на один день заняли Урюпинскую. По ее оставлению оба отряда объединились в Зотовско-Урюпинский отряд во главе с есаулом Кривовым при начальнике штаба есауле Моргунове. Узнав обо всем этом, Походный атаман для связи, инструктирования, с агитационной литературой и своими приказами отправляет есаула А. в Усть-Медведицкий округ и есаула Чувашина в Хоперский.
В Н. Курмоярской Походный атаман получил дополнительные сведения, что 20 марта большевики потребовали от Гундоровской выдачи дружины Сухаревского, офицеров и оружия, послали туда карательную экспедицию, часть которой была гундоровцами уничтожена, а другая взята в плен. Туда был командирован есаул Х., от которого позже стало известно, что 14 апреля красные большими силами повели наступление на Гундоровскую, которая, мобилизовав в станице и хуторах всех казаков до 70 лет, под командой полковника Гусельщикова разбила большевиков. 15 апреля они бросили на станицу новые силы под командой Щаденко, но тоже были разбиты. Гундоровцы, ожидая новых наступлений красных, послали свою делегацию в город Луганск и нашли там немцев, которые обещали свою помощь. Однако гундоровцы принуждены были отойти на левый берег Донца, где митякинцы тоже вступили в борьбу с большевиками. Здесь казаки вместе с немцами 19 апреля разбили красных наголову. Полковник Гусельщиков Походным атаманом был назначен начальником обороны Гундоровско-Митякинского района.
5 апреля в Н. Курмоярскую приезжал хорунжий Х., гонец подъесаула Дрынкина, атамана Мигулинской станицы, чтобы узнать положение дел в 1-м и 2-м Донских округах, сообщивший, что на 17 апреля созывается станичный сбор с участием хуторов, так как в станице зародилась мысль «отмежеваться» от станицы Каменской, объявить войну большевикам. Генерал Попов командирует туда полковника Алферова[116].
16 апреля Тираспольский отряд 1-й Социалистической армии выгрузился на станции Шептуховка, чтобы походным порядком идти в Воронежскую губернию. 17 апреля он остановился на ночлег в хуторе Сетракове. Мигулинцы быстро мобилизовались (до 50 лет), захватили большевиков врасплох, забрали всю артиллерию, а красногвардейцев прогнали на север. 20 апреля в Мигулинской состоялся съезд, на котором полковник Алферов был избран окружным атаманом и командующим войсками округа.
Так, 2 апреля он отдает приказ с целью расширить районы восстаний вниз по Дону, об общей мобилизации и создании районов обороны, из четырех-пяти станиц, чтобы каждый район мог составить отряды в 1200–1500 человек, способных для самостоятельных оборонительных и наступательных операций и достаточно подвижных для переброски в соседние районы на случай совместных действий. Назначает туда начальников обороны и офицерские кадры. В зависимости от обстановки на местах, в некоторых районах он оставляет для большей устойчивости и как ядро для формирований партизанские отряды. Так, в Н. Курмоярской была оставлена такая группа под командой полковника Антонова.
5 апреля в Н. Курмоярской генерал Попов созвал совещание членов Круга всех созывов для обсуждения вопроса о его созыве. Присутствовало до 100 человек, большинство считало, что Круг нужно созвать в Новочеркасске. Здесь впервые предстоящий Круг был назван «Кругом спасения Дона». Совещание признало единогласно за Походным атаманом временную верховную власть, как законного заместителя Войскового атамана Назарова.
За время пребывания партизан в Н. Курмоярской 3 апреля 2-я конная Семилетовская сотня есаула Зеленкова захватила вблизи станицы пароход «Венера», шедший из Ростова в Калач, на котором было захвачено до 200 красногвардейцев. 4 апреля 1-я конная сотня есаула Галдина и 2-я пешая сотня есаула Тацина, совершив набег с одним орудием капитана Щукина на ст. Нагавскую, разбила там красный отряд под командой сотника Бояринова, захватив два орудия, но и партизаны понесли значительные потери.
4 апреля, получив дополнительные сведения о том, что в районе В. и Н. Кундрючевских и Екатерининской станиц действуют повстанческие отряды полковника Быкадорова и войскового старшины Старикова, генерал Попов командирует туда для связи сотника Кузнецова, назначив полковника Быкадорова командующим войсками, а войскового старшину Старикова начальником обороны. Позднее в Цимлянскую оттуда для связи со штабом Походного атамана приезжал есаул Позднышев.
18 апреля войска полковника Быкадорова, разбив красных у станции Тацино, захватили богатую добычу: около 5 тысяч снарядов, пулеметы, винтовки и до двух миллионов патронов. А войсками войскового старшины Старикова, на одном из хуторов Екатерининской станицы, были захвачены остатки 27-го Донского казачьего революционного полка, во главе с командиром полковником Седовым, который после доставки его в Константиновскую станицу умер от разрыва сердца.
Еще 1 апреля в Константиновской начались заседания окружного съезда Советов, на котором должен был рассматриваться и вопрос отношения к советской власти. Чтобы он принял решение в нужном смысле, Походный атаман отправил туда 2 апреля генерала И.Д. Попова с его калмыцкой сотней. Генерал И.Д. Попов явился на заседание съезда в полной генеральской форме, при орденах, в сопровождении двух калмыков, георгиевских кавалеров. Через полчаса съезд был переименован в Окружной круг, а генерал И.Д. Попов избран окружным атаманом. Круг постановил выступить активно против советской власти и приступить к организации дружин для борьбы с ней. Походный атаман был признан единственным законным главою войска, в руках которого должна находиться вся военная и гражданская власть.
3 апреля утром штаб Походного атамана получил сведения, что Новочеркасск занят восставшими казаками Черкасского округа. Радости не было конца, и нижне-курмоярцы широко угощали партизан «заветными» бутылками вина. Но она была омрачена 6 апреля, когда Походным атаманом были получены в ст. Цимлянской первые сведения об оставлении столицы Дона и 6-го же появились и первые беженцы оттуда.
В Черкасском округе за это время произошли следующие события. 31 марта Кривянская станица при поддержке Раздорской, Заплавской, Бесергеневской, Мелеховской и Богаевской, под общим командованием войскового старшины Фетисова, на рассвете 1 апреля заняла Новочеркасск. В это время в станице Маныческой под руководством М.В. Кузнецова[117] происходил окружной съезд станиц Черкасского округа, который происходил под тем же настроением, что и в Богаевской 29 марта. Председателем съезда был Ф.И. Бабкин[118]. Как и на съездах 18 и 29 марта, лишних слов сказано не было – царило сознание важности момента, было не до трескучих фраз. Съезд объявил себя временно верховной властью Черкасского округа и выделил районный штаб обороны, объявил беспощадную борьбу с советской властью. До организации войсковой власти признал за Походным атаманом, как за временным заместителем Войскового атамана, всю верховную, как военную, так и гражданскую, власть. Разъехались делегаты по своим станицам проникнутые единодушием и с радостной вестью, полученной во время заседания, что Новочеркасск в руках казаков. Эта весть окрылила всех надеждой на успех, это была уже не заря возрождающегося казачества, а солнце брызнуло своими лучами и разбудило донских казаков от короткого, но тяжелого сна.
Из Ростова, в предвидении Маныческого съезда, комиссары послали карательную экспедицию на тральщике «Св. Николай», дабы не допустить съезд, но маныческие казаки «атаковали» тральщик, и он вернулся в Ростов, не выполнив своей задачи. Задонские станицы (Кагальницкая, Хомутовская и др.) в это время тоже вели борьбу с красными под руководством генерала Семенова[119].
Накануне Маныческого съезда подпольная организация Аксайской станицы, руководимая ст. урядником Зацепиным, оставленным в Новочеркасске 12 февраля особым отделением, командировала его на Кубань, на поиск Добровольческой армии. По дороге он прихватил делегатов от задонских станиц, тоже искавших помощи в борьбе с большевиками. По дороге на Кубань они встретили разъезд Добровольческой армии полковника Барцевича[120], который проводил их в штаб генерала Деникина в станицу Успенскую Кубанского войска. Это решило вопрос о дальнейшем движении добровольцев.
Как Походный атаман в Новочеркасске, так и генерал Корнилов и генерал Алексеев в Ростове оставили секретных агентов для подпольной антибольшевистской работы. Во главе ее, в Ростове, стоял И.А. Добрынский, которому удалось организовать значительную офицерскую группу, которая поддерживала связь с Добровольческой армией через поручика Колю Х., оставшегося в Ростове раненым, и донскую казачку Валю Гайдукову, а главное, через капитана Натуса[121] – начальника команды связи Корниловского полка, который установил связь генерала Корнилова с Ростовом еще в начале марта.
Параллельно с Добрынским, в Ростове работали студенты-казаки, оставленные в Новочеркасске Походным атаманом, Свистунов и Коротков, бывшие членами ростовской студенческой казачьей организации. Им удалось создать в Ростове подпольную казачью организацию из учащейся молодежи, в которую вошло много и не-казаков, и привлечь на свою сторону Союз увечных воинов, городскую милицию и казаков Гниловской и Александровской станиц. Все это, по мысли руководителей, могло выступить в любой момент. Но время выступления мог назначить только Добрынский по соглашению «со своим штабом», как глава военной офицерской организации. Однако, когда восставшие казаки 1 апреля заняли Новочеркасск и подходили к Ростову, он не только не отдал соответствующие распоряжения, но и удержал «казачий центр» от выступления.
После занятия Новочеркасска 1 апреля там около 11 часов ночи по инициативе группы «политиканствующих» офицеров во главе с есаулом Яновым[122] был образован, как временная краевая власть, «Совет Обороны», в который уже потом был включен Маныческий «штаб обороны». Войска восставших казаков в Новочеркасске пополнялись очень слабо. Офицеры шли неохотно на командные должности, а те, кто присоединились, в большинстве пошли рядовыми под команду урядников и вахмистров.
Восставшие пытались освободить увезенного в Ростов М.П. Богаевского и подошли к Нахичевани. Большевики бросили против них все, что могли, даже членов донского съезда Советов. Представитель Походного атамана полковник Ляхов и Монакин, приехавшие в Новочеркасск поздно вечером 2 апреля, видя, что восстание уже началось без них, не стали «мешать» тем, кто начал его, хотя и видели, что в Новочеркасске шла уже борьба за верховную власть. Войсковой старшина Фетисов, избранный казаками, «Советом Обороны», был заменен генералом К.С. Поляковым[123] с присвоением титула «Командующего Донской Армией», а его начальником штаба был приглашен полковник С. В. Денисов, проживавший в станице Богаевской. В такой обстановке руководство боевыми операциями восставших и вообще организация всего дела, в силу разных обстоятельств, были не на высоте. В частности, для поддержки духа казаков не велось никакой пропаганды. Характерной особенностью было колебание настроений, как это было в Баклановском районе: от подъема к упадку и обратно. Многие представители восставших станиц допускали, что при таких обстоятельствах Новочеркасск может быть оставлен, и настаивали на необходимости заранее вывезти из города запасы золота, снарядов, патронов и пр., но им всегда отвечали, что об этом своевременно позаботится штаб.
В результате ряда причин казаки от Нахичевани отошли к Новочеркасску, а 4 апреля и он был ими оставлен с такой поспешностью и неорганизованностью, что ничего не было вывезено, даже деньги. «Совет Обороны» вывез всего 25 тысяч рублей. А в Заплавской станице, чтобы подбодрить казаков, им говорили: «Походный атаман везет золото, пушки, снаряды и патроны». Остатки «Донской Армии» сосредоточились в станице Заплавской, где началась их реорганизация.
К этому времени и командованию «Армией», и «Совету Обороны» было известно, что партизанская «армия» Походного атамана сосредоточена в Нижне-Курмоярской и что Маныческий съезд станиц Черкасского округа признал в лице Походного атамана верховную власть в войске, как военную, так и гражданскую. Однако «Совет Обороны», созданный в Новочеркасске после Маныческого съезда, с «благословения командования «Армии», чтобы вырвать власть у Походного атамана генерала П.Х. Попова путем образования Временного Донского правительства, 8 апреля объявил себя таковым, но в то же время продолжая рассматривать партизан Походного атамана как «допинг» для восставших казаков.
Во время стоянки партизан в Н. Курмоярской было замечено как характерное явление массовое передвижение со стороны Ростова, вверх по Дону, подозрительных групп и отдельных лиц красногвардейского типа, на всякого рода моторных лодках, так же как и эшелонов по железной дороге на Царицын из Торговой. Опрос задержанных или пленных красногвардейцев показал, что в Ростове советские власти встревожены не на шутку, так как казачье освободительное движение разрасталось с каждым днем все шире, а с другой – какая-то сила начала давить извне. Этой силой были немцы.
Станица Н. Курмоярская в истории Степного похода, как и вообще в истории первых дней антибольшевистского движения на Дону, была тем пунктом, откуда Походный атаман начал планомерную организацию борьбы в войсковом масштабе. Здесь, в его штабе, было положено начало плана формирования постоянной «молодой» Донской армии. Закончен он был в ст. Константиновской и Раздорской и полностью был принят и приведен в жизнь атаманом Красновым.
С вечера 4 апреля партизаны, частью баржами и пароходами, частью походным порядком, покинули Н. Курмоярскую. Несколько задержались в Цимлянской, где еще не прошел дух советского засилья и местный совет обороны, образовавшийся по приказу Походного атамана, занимал несколько странную позицию. Но чутко прислушивался – что скажет окружной съезд в Константиновской. Генерал П.Х. Попов не раз выступал и на станичном сборе, и на общем собрании, и в местном совете обороны. Отметим, что при выступлении из Н. Курмоярской Походный атаман приказал всем чинам особого отделения следовать походным порядком, чтобы по пути вести пропаганду.
В Цымлянской был захвачен пароход «Пустовойтов», переименованный в «Вольный Казак», который явился основоположником Донской военной флотилии. При следовании партизанской флотилии вниз по Дону население прибрежных станиц высыпало на берега Дона и приветствовало партизан и Походного атамана криками «Ура!». В некоторых местах «Вольный Казак», на котором находился Походный атаман, подходил к берегу, и тогда генерал Попов произносил краткие речи и принимал хлеб-соль. Движение партизан от Н. Курмоярской до Раздорской было сплошным триумфальным шествием.
8 апреля партизаны рано утром прибыли в Константиновскую. Здесь начинается новая фаза борьбы Дона с большевиками и новая организационная деятельность генерала П.Х. Попова. Здесь и в станице Раздорской все силы восставших казаков и партизан получают новую организацию. Создаются с подчинением штабу Походного атамана отдельные группы войск: Задонская, генерала Семенова, район действия – ст. Мечетинская – Кагальницкая, со штабом в Егорлыцкой; Южная, полковника Денисова, район действия – против Новочеркасска, со штабом в Заплавской; Северная, полковник Семилетова, – против Александро-Грушевска, со штабом в Раздорской. Кроме того, другие группы: Верхне-Донского округа, полковника Алферова, район действия – весь Верхне-Донской округ, со штабом в Мигулинской; 2-го Донского округа, полковника Мамонтова, район действия – весь 2-й округ, со штабом в Н. Чирской; 1-го Донского округа, генерала И.Д. Попова, район действия – весь округ, со штабом в Константиновской. Отдельные отряды: Донецкий, полковника Быкадорова, со штабом в ст. Екатерининской, с районом действия Лихая – Усть-БелоКалитвенская; Гундоровский, полковника Гусельщикова, со штабом в Гундоровской, район действия – Митякинская – Луганская; Хоперский, есаула Кривова, со штабом в Зотовской, район действия – в сторону Урюпинской; Усть-Медведицкий, войскового старшины Голубинцева[124], со штабом в Усть-Медведицкой, район действия – весь округ.
Было создано также около десятка районов обороны. Позже число их и их отрядов увеличилось, в частности, когда в 20-х числах апреля произошло восстание против большевиков крестьян хутора Сулина и казачьего хутора Сулинского-Кундрючевского. Начальником этой группы был назначен штабс-капитан Сычев, со штабом в ст. Владимирской. Все эти силы так или иначе были связаны со штабом Походного атамана и действовали до 5 мая по его указаниям, а в зависимости от военного положения меняли не только места стоянок, но и районы действий. Так, Донецкий отряд полковника Быкадорова с 1 мая действовал уже в Задонском районе, совместно с войсками этого района.
В Константиновской партизан поразило и вызвало недоумение отношение к казачьим восстаниям генерала Краснова, проживавшего в станице под немецкой фамилией. Когда к нему 2 апреля явилась депутация от казаков Константиновской, Разд орской станиц и 9-го полка, во главе с офицером 10-го полка, бывшим войсковым есаулом Сиволобовым, с просьбой принять на себя руководство восставшими казаками 1-го Донского округа, имея в виду объединить вокруг него все казачье антибольшевистское движение, генерал Краснов принял ее крайне грубо и на обращенную к нему просьбу ответил: «Я казакам не верю и никакого дела с ними иметь не желаю». И вообще в этот тяжелый, критический период жизни Дона генерал Краснов не проявил никакого желания участвовать в неблагодарной черной работе и рисковать ответственностью за возможные неудачи с поднятием казаками восстаний. При попытке Походного атамана иметь встречу с генералом Красновым для обсуждения вопросов борьбы с большевиками для освобождения Дона генерал Краснов, как говорили, считая себя бывшим командующим армией последних дней Временного правительства, считает себя старше Походного атамана и находит недопустимым первому делать визит к Походному атаману.
Когда 10 апреля в Константиновскую к Походному атаману приезжала делегация из Заплавской станицы от штаба «Донской Армии» и от «Временного Донского Правительства», то председатель правительства Г. Янов и начальник оперативного отделения армии И. Поляков, раньше чем видеть Походного атамана, «навестили» генерала Краснова. О чем у них была речь – неизвестно, но потом говорили, что они тоже предлагали генералу Краснову стать во главе казачьего движения и что он, по тем же мотивам, что и делегации Сиволобова, тоже отказал.
В Константиновской отдал себя в распоряжение Походного атамана 9-й Донской казачий полк, часть 2-го Донского казачьего полка и Константиновский партизанский отряд есаула Димитриева. Казаки 2-го полка были влиты в 9-й, что дало шестисотенный полк полного боевого состава при 20 пулеметах. Его командиром был назначен есаул Климов. Этот полк и отряд Димитриева были включены в группу полковника Семилетова.
В Константиновской же генерал Попов посещал заседания окружного Круга, чтобы выяснить его настроение и сообщить ему свое мнение о проведении определенных воззрений через делегатов Круга в станицы. С помощью Круга им был принят ряд мер по обеспечению Новочеркасска и Ростова хлебом и мясом после их освобождения, по созданию баз для довольствия казачьей армии. Для этого, по его совету, Кругом были выделены специальные комиссии, а он включил туда специалистов. Сюда, в Константиновскую, шло прямо паломничество делегаций из станиц почти всего войска. Отсюда была установлена связь со станицами, расположенными у железной дороги Лихая – Царицын и со станицами Донецкого округа, и здесь же было принято ряд важных решений.
Особым отделением штаба Походного атамана было разослано во все округа, по станицам и хуторам, воззвание войскового старшины Фетисова «К Великому Донскому Казачьему Войску» и приказ-обращение Походного атамана к донцам с призывом к восстаниям против советской власти. Не боясь уронить своего «престижа», Походный атаман приказал первым разослать обращение Фетисова, а потом свой приказ-обращение.
В Константиновской делегация «Временного Донского Правительства» и штаба «Донской Армии» – Г. Янов и И. Поляков добивались признания этого правительства до созыва Круга за верховную власть на Дону; признания права за Заплавской группой именоваться «Донской Армией», настаивали на том, чтобы генерал Попов оставался бы Походным атаманом «своих» партизан и чтобы он вел организационную работу повстанческого движения в других округах, а «Донской Армии», по праву ее «первородства», предоставил Черкасский округ, со всеми выходящими отсюда последствиями. Но генерал Попов ясно и определенно ответил, что он Походный атаман всех вооруженных сил Дона и что после гибели Войскового атамана Назарова он является его заместителем – верховной властью на Дону, впредь до разрешения этого вопроса Войсковым кругом. Ему не нужно никакого Временного правительства с правами верховной власти, но он готов работать с любой общественной организацией, независимо от ее названия, для освобождения Дона от большевиков. Он готов работать «рука в руку» с Временным Донским правительством, но не как с верховной властью, а как с общественной организацией по вопросам продовольствия, созыва Круга, по поднятию казаков на борьбу с большевиками и т. д., но что о всех своих мероприятиях Временное Донское правительство должно ему докладывать заранее. Член делегации А.М. Горчуков считал, что точка зрения Походного атамана «законна и логична», но Г. Янов и И. Поляков «по праву первых начавших борьбу» настаивали на своих требованиях. Вопрос остался открытым, и делегация вернулась в станицу Заплавскую.
В Константиновской был захвачен пароход «Москва», на нем поместился штаб Походного атамана. 9 апреля, погрузив на его борт и на баржи все, что можно, в 9 часов теплого, весеннего, солнечного утра, когда могучий Тихий Дон величаво катил свои мутные воды по широкой долине, украшенная русскими национальными флагами партизанская флотилия, вытянувшись в кильватерную колонну, производя чарующее и грозное впечатление, торжественно, под крики «Ура!» партизан и провожающих поплыла вниз по течению. Почти около каждой станицы, по какому-то таинственному сигналу, разносился вдоль по Дону колокольный звон из прибрежных селений, и народ сбегался к берегу. «Флотилия» замедляла свой ход, чтобы Походный атаман генерал П.Х. Попов мог принять депутации с приветствием и хлебом-солью. У всех праздничное настроение, все ликовало, хотя были последние дни Великого поста.
10 апреля флотилия подошла к Раздорской. Все ее жители, и стар и млад, бросились к пристани. Флотилия замедляет ход. Громовое «Ура!» и на судах, и на берегу. «Москва» плавно отделяется и идет к пристани. Из толпы встречающих выделяется депутация станицы, образовывая круг для приветствия Походного атамана. В центре ее – атаман станицы, по бокам – старики депутаты с традиционными хлебом-солью. Как только бросили мостки, Походный атаман, в форме, при оружии, быстрым шагом идет к депутации. Станичный атаман говорит краткое приветствие, старики подносят хлеб-соль. Дети, девочки, подносят цветы. Минута торжественная. В этот момент перед генералом Поповым бросается на колени член Назаровского Круга Макаров, много сделавший, чтобы Круг 12 февраля остался бы в Новочеркасске, и просит Походного атамана простить ему все зло, которое он причинил делу борьбы с большевиками. «Бог вам судья, кто старое вспомнит – тому глаз вон», – отвечает генерал Попов.
Через час началась разгрузка партизан, артиллерии, обозов. Конные части также триумфально шли походным порядком до Раздорской; особенно теплый прием им был в станице Богоявленской.
С прибытием партизан станица Раздорская превратилась в военный лагерь. Начали подходить и мобилизованные дружины соседних хуторов и станиц. Шла большая работа по организации частей, налаживался вопрос об их снабжении и т. д. А одновременно в штабе Походного атамана спешно заканчивался план создания постоянной Донской армии («Молодой»), которая смогла бы сменить на фронтах станичные дружины, а по очищению Дона от красных – создать надежную охрану его границ.
11 апреля Временное Донское правительство издало приказ № 3, в котором говорилось, что «после тяжелого похода в станицу Разд орскую прибыл во главе своего отряда Походный Атаман; что Временное Донское правительство в полном единении с доблестным командованием Донской Армии решило для пользы дела и успешности борьбы передать высшее командование и полноту военной власти Походному Атаману; что Временное Донское Правительство, избранное и облеченное доверием восставших казаков, оставляет за собой, до созыва Круга Спасения Дона, всю полноту гражданской власти и высший контроль по всем вопросам, связанным с успешностью борьбы с большевиками; что Круг Спасения Дона должен быть созван немедленно по освобождению столицы Дона от большевиков; что Временное Донское Правительство приступило к предварительной работе по созыву Круга, что о порядке выборов и дне созыва Временное Донское Правительство известит станицы, хутора, полки и дружины». Приказ этот был доставлен Походному атаману в тот же день частным лицом с сообщением, что он широко распространяется не только в войсках Заплавской группы и населении этого района, но послан и в другие станицы и хутора. Приказ этот, как и его распространение без ведома Походного атамана, вызвали у него горечь и раздражение. Старшие чины штаба, полагая, что издан он был не без согласия командования Заплавской группы, рекомендовали Походному атаману немедленное его смещение и роспуск Временного Донского правительства, указывая, что такая мера будет одобрена всеми командующими других групп. Но Походный атаман, в интересах борьбы с красными, не нашел возможным принять такие меры, но в тот же день, не объясняя мотивов, вызвал в Раздорскую генерала К.С. Полякова и полковника Денисова.
Временное Донское правительство, видимо не зная, что приказ № 3 уже известен Походному атаману, послало его ему с «командующим Донской Армией», и вместе с тем просило генерала Попова «при возможных переменах в командном составе оставить на ответственных постах генерала Полякова и полковника Денисова», подчеркнув, что «они пользуются доверием казаков».
12 апреля «командующий Донской Армией генерал К.С. Поляков и полковник С.В. Денисов приехали в Раздорскую, оставив за себя в Заплавах генерала Балабина[125] и подполковника И.А. Полякова». Генерал К.С. Поляков в разговоре относительно приказа просто заявил, что он не стремится быть не только «командующим Донской Армией», но и ни к какому командованию, что он принял его в тяжелую минуту, чтобы спасти – что можно, что он сделал – что мог, и теперь, с приездом Походного атамана, он ни на что не претендует, а просит его уволить в отставку, так как он не привык служить в атмосфере «дрязг», и рекомендовал вместо себя командующим Южной группой генерала Е.И. Балабина, временно уже его заменяющего в Заплавской группе и уже как известного генералу Попову по его работе в Макеевском районе в дни Каледина, но предупредил, что вероятно, и он, по тем же мотивам, тоже откажется. Походный атаман удовлетворил просьбу об отставке генерала К.С. Полякова и, чтобы не обижать полковника Денисова, назначил его командующим Южной группой и по просьбе последнего его начальником штаба назначил И.А. Полякова, но фактически эти обязанности выполнял генерал М. Свечин[126].
Новое командование Заплавской группы не изменило своего отношения к штабу Походного атамана, и, по свидетельству полковника Добрынина, это «неприязненное отношение» давало себя знать и «построено оно было на почве личного самолюбия Заплавского штаба», переоценившего свои достоинства и стремившегося обвинить штаб Походного атамана и его самого, «в неправильности решений, одухотворяющих действия предыдущего периода борьбы», и что на почве этих неприязненных отношений даже назревал развал в заплавских войсках, в тылу которых находились беспокойные станицы Мелиховская и Семикаракорская. По поводу встречи Походного атамана с командованием Заплавской группы в Раздорской председатель Временного Донского правительства в своем труде писал: «…состоялось довольно неприятное заседание, грозившее в будущем не объединением всех сил, а разъединением». Чтобы этого избежать, Походный атаман 13 апреля посетил войска Южной группы, где сказал казакам о необходимости продолжать начатую борьбу и верить в конечную победу. В Заплавской он имел «беседу» и с Временным Донским правительством. Пожурил его за приказ № 3, но в интересах борьбы и казачьего единства в борьбе никаких мер не принял, но потребовал «таких номеров больше не выкидывать». «Правительство» согласилось.
За время пребывания в войсках Южной группы Походный атаман обратил внимание, что не только казаки, но и большинство офицеров не только не носят погон, но не имеют и военной формы, и поэтому их не всегда можно отличить от красногвардейцев. Во избежание «недоразумений» во время боевых операций генерал Попов отдал приказ всем имеющим форму носить погоны, а кто ее не имел – нашить на головные уборы белые полосы, которые должны были их отличать от красных. Этот отличительный знак сохранился в Донской армии всю Гражданскую войну.
14 апреля главные силы Походного атамана составляли группы Северная (полковника Семилетова) и Южная (полковника Денисова). В первую входили: партизаны семилетовцы, яковлевцы, юнкера, Константиновский партизанский отряд Димитриева, сводный конный полк есаула Климова и Калмыцкий партизанский конный полк – всего примерно 3200 человек. Позиция была у Мокрого Лога. Во вторую входили Новочеркасский (А.П. Фицхелаурова[127]), Кривянский (Н.Г. Зубова[128]), Раздорский, Заплавский, Бесергеневский, Мелиховский и Богаевский (полковника Желтухина) пешие полки, 6-й батальон, 7-й Донской казачий (В.Н. Карпова) и сводный полк Туроверова – общей численностью до 6500 человек. Позиция их была на участке Бесергеневская – Кривянская. В резерве обеих групп были дружины Кочетовская, Камышевская, Зотовская и др., расположенные в тылах и находившиеся в стадии формирования. На правом фланге Северной группы в сторону железной дороги линии Лихая – Белая Калитва была Донецкая группа полковника Быкадорова из станичных дружин Усть-Белокалитвенской, Ермаковской, Екатерининской, Усть-Быстрянской, Владимирской, В. и Н. Кундрючевских – всего около 5000 человек. На левом фланге Южной группы была Задонская группа генерала Семенова, направленная в сторону железной дороги Ростов – Тихорецкая и Ростов – Торговая. В нее входили станичные дружины Егорлыцкая, Кагальницкая, Мечетинская и Хомутовская – всего около 3500 человек.
В это время разведка штаба Походного атамана установила поспешное продвижение огромного количества поездов с Красной гвардией со стороны Лихая – Зверево на Ростов, возвращавшихся обратно пустыми. В Сулине и в Александре-Грушевске усиленно проводилась добровольная и насильственная мобилизация рабочих на рудниках и заводах и в крестьянских поселениях. А в Звереве и Лихой были обнаружены признаки близкого присутствия немецких войск. Было известно также об их движении к Таганрогу.
По мнению Походного атамана, с имевшимися войсками в Южной группе можно было овладеть Новочеркасском в любой момент, но при сопоставлении всех имеющихся сведений было ясно, что при создавшейся обстановке Южная группа после занятия города попала бы в клещи огромных масс со стороны Ростова и Александре-Грушевска, что при не вполне устойчивом настроении станичных дружин было угрозой не только нового очищения казаками столицы Дона, но и в таком случае, может быть, и крушением самой идеи борьбы за освобождение края. Поэтому у Походного атамана напрашивался другой план: повременить со столь желанной атакой Новочеркасска, а временно центр внимания перенести на Александро-Грушевск. Поэтому он приказал полковнику Денисову из его группы, для усиления Северной, передать Разд орский, Богаевский и Мелиховский пешие полки полковнику Быкадорову, после оставления им Усть-Белокалитвенской выделить из его отряда Верхне- и Нижне-Кундрючевские дружины под общей командой войскового старшины Старикова и обеспечить ими не только правый фланг Северной группы, но и от возможного удара в тыл, в сторону Константиновской, а полковнику Семилетову приказывает 15-го атаковать Александро-Грушевск.
Наступление началось бодро и уверенно, правое крыло, где были партизаны и полк Климова, уже очистили ряд рудников, но на левом фланге, где были станичные дружины, с самого начала была заминка, а потом началась сумятица. Войсковой старшина Балихин, общий любимец и гордость партизан, руководивший на левом крыле, увидев колебание дружин, бросился наперерез уже отходившему их левому флангу, чтобы задержать его и тем устранить уже начинавшуюся панику в дружинах, но был тяжело ранен и не успел переломить колебания мелеховцев, «сдавших» сначала на левом фланге, а потом заставивших этим и всю группу отойти. Разд орский полк отошел к Заплавам, богаевцы и мелиховцы – к себе в станицы (причем мелиховцы привели в свою станицу красных фуражиров и даже снабдили их фуражом и провиантом, за что позже получили кличку «хлебосолов»). А партизаны, обойденные с левого фланга, понесли большие потери, особенно семилетовские пешие сотни.
Неудача под Александро-Грушевском не обескуражила генерала Попова. Он считал, что нервность и слабая устойчивость станичных дружин – дело поправимое, и приказал войскам Северной группы снова готовиться к наступлению, взяв в свои руки «сколачивание» рассыпавшихся частей. Работа кипела и день и ночь. Обстановка улучшалась. Подходили новые подкрепления из станиц, но был острый недостаток патронов и снарядов. Патронов было всего 10 тысяч, а снарядов – 40 штук на орудие.
К 17 апреля стало известно о движении к Дону с Кубани Добровольческой армии. 18 апреля прибыл от нее для связи донской партизан есаул Чеботарев.
А в Южной группе все велась пропаганда против Походного атамана и всех участников Степного похода, распространялись слухи, что
генерал Попов и партизаны 12 февраля бежали из Новочеркасска, бросив все и вся на милость победителей, бросили раненых и золото. Шли они из штаба Южной группы, и, чтобы их пресечь, нужно было сменить весь штаб. Походный атаман этого не делал по той же причине, по которой терпел и выходки Временного Донского правительства.
15 апреля командующий Южной группой прислал Походному атаману рапорт в ультимативной форме, требуя особого отношения к Южной группе. 16 апреля – его новый рапорт, что «вверенная ему группа стала совершенно небоеспособна», что «Бесергеневский и Заплавский полки в стадии начала разложения», что «конница совершенно небоеспособна по своей трусости», что требуются новые части, которые могли бы «послужить примером повиновения и долга» и т. д.
17 апреля Донецкий отряд у ст. Тацинской, заняв Усть-Белокалит-венскую и разрушив мост через Белую Калитву, захватил около 5 тысяч снарядов и до 200 тысяч патронов, что внесло большую панику в красное командование. Походный атаман, принимая во внимание обстановку, приказал Северной группе занять исходное положение для новой атаки Александре-Грушевска.
17-го же пароход «Венера», перевозивший из Раздорской в Константиновскую раненых, проходя мимо Семикаракорской, был обстрелян ружейным огнем, а раненые, бывшие в станице, брошены в Дон. Генерал Попов был принужден послать в Семикаракорскую карательную экспедицию на пароходе «Вольный Казак», под командой полковника Косоротова.
Из Ростова в этот же день были доставлены сведения о существовании там подпольных антибольшевистских сил, могущих выступить в любой момент и отдающих себя в распоряжение Походного атамана. Генерал Попов немедленно отправил туда на моторной лодке распоряжение начать выступление только по его приказу, которое будет приурочено к атаке Новочеркасска, чтобы одним ударом захватить оба города. Но позднее выяснилось, что не-казачья часть этих сил, под руководством Добрынского, выступила в 10 часов вечера на 20 апреля, не предупредив об этом станичные казачьи группировки в городе. Ими были захвачены ростовский порт, почта, пароход «Киев», тральщик «Феофания», ледокол «Фанагоря» и посыльный катер «Татарин». Но большевики быстро ликвидировали это выступление. Катеру «Татарин» удалось уйти в сторону Таганрога. На полпути бывшие на нем вышли на берег и присоединились к проходящему мимо отряду полковника Дроздовского. «Феофания» ушел в «Мертвый Дон», оттуда одна часть восставших ушла на соединение с Добровольческой армией, другая вернулась в Ростов, и лишь несколько казаков пришли в Раздорскую. Всего из 500–600 человек выступивших покинуло Ростов около 200 человек. Среди них донская казачка Константиновской станицы Шура Гайдукова, студентка Ростовского университета, которая немедленно поступила сестрой милосердия в Корниловский полк и была убита в первом же бою.
Ликвидировав это восстание, большевики разоружили Союз увечных воинов, милицию, произвели многочисленные аресты и расстрелы среди «Казачьего центра», подпольной казачьей студенческой организации. В результате двухмесячная работа пропала даром и организованных антибольшевистских сил в городе не осталось. Но несмотря на неуспех восстания, оно внесло дезорганизацию в советские войска, часть которых ушла в Батайск и дальше, а часть в Нахичевань и на ст. Кизитеринка. Это обстоятельство позволило отряду полковника Дроздовского без особого труда вечером 21 апреля занять Ростовский вокзал и дойти до центра города, броневик же капитана Нилова[129] доходил до Нахичевани.
18 апреля, рано утром, Северная группа начала вторую атаку Алек-сан дро-Грушевска. Правая колонна сосредоточенным ударом смела красных и на их плечах ворвалась на первые рудники. Но левая колонна из Новочеркасского и Разд орского полков, под командой полковника Фицхелаурова, атаковавшая с юга Бурасовский рудник, подавленная артиллерией красных, начала поспешно отходить, совершенно оголив левый фланг Северной группы. Этим воспользовались большевики, тотчас развив ураганный огонь во фланг и по тылам семилетовцев. Высланный для парирования охвата Калмыцкий полк, не поддержанный артиллерией Семилетова из-за отсутствия снарядов, не мог остановить нахлынувшую лавину красных. Группа Фицхелаурова отошла в Заплавы. Вторая атака Александро-Грушевска сорвалась…
Эта неудача была компенсирована тем, что красные в этот день сделали вылазку из Новочеркасска и были наголову разбиты Южной группой под командой генерала Балабина и конными сотнями есаула Сафронова и сотника Азарянского. Захвачено было до 5 тысяч снарядов, около 200 тысяч патронов и т. д.
19 апреля похоронили красу и гордость партизан войскового старшину Балихина. В этот же день была разоружена Кочетовская дружина, усмирены и приведены в порядок дружины Мелиховская и Богаевская и усмирена станица Семикаракорская.
20 апреля из Задонской группы генерал Семенов донес, что Добровольческая армия вошла в пределы Дона и бригада генерала А.П. Богаевского Донским Партизанским полком заняла Мечетинскую. В штаб генерала Деникина Походный атаман послал для связи полковника Манакина. Северная группа полковника Семилетова с утра была дважды атакована красными у Мокрого Лога. Обе атаки были отбиты, и было захвачено значительное количество снарядов, патронов и т. д. Потери Северной группы были незначительны, а красные на поле боя оставили множество трупов. Это очень подняло дух станичных дружин Северной группы, и казаки стали поговаривать о необходимости овладеть Александре-Грушевском ночной атакой.
Принимая все это во внимание, имея уже значительные запасы огнеприпасов, генерал Попов приказал Семилетову готовиться к третьей атаке Александро-Грушевска, а сам отправился в станицу Заплавскую, чтобы лично ознакомиться с настроением и состоянием войск Южной группы. Там в ночь на 21-е получил донесение своего начальника штаба полковника Сидорина, что, согласно докладу агента особого отделения вахмистра Иванова, вернувшегося из Ал. – Грушевска, там после кровавой «бани» началось разложение: мобилизованные крестьяне и рабочие уходят из Красной гвардии, уходят и проходящие эшелоны в сторону Ростова, в городе остается лишь местный гарнизон из горнозаводских рабочих, фронтовиков и местного населения. Сидорин просил Походного атамана 21-го снова атаковать город при помощи некоторой части войск Южной группы, но генерал Попов, в силу совокупности всех данных, приказал «повременить» с новым наступлением на Ал. – Грушевск и 21-го приказал командующему Южной группой готовить его войска к атаке Новочеркасска.
В ночь на 22-е полковник Сидорин донес Походному атаману, что в Раздорской задержана моторная лодка с бежавшими из Ростова служащими порта, сообщившими, что город занят каким-то офицерским отрядом и что немецкие части подходят к Ростову. 22-го утром конные разъезды сотника Азарянского и сотника Гавриленкова, высланные к Новочеркасску, донесли, что они дошли до окраин города, что красные по случаю наступающей Пасхи пьянствуют, охраны города почти нет и что много поездов выходят на Ростов. А вернувшийся из самого города агент особого отделения хорунжий А. дополнил, что, действительно, Ростов вечером 21-го был занят каким-то офицерским отрядом, красные частично отошли в Нахичевань и ст. Александровскую, часть за Дон – в Батайск и что для освобождения Ростова из Новочеркасска утром 22-го послано несколько эшелонов красной пехоты со значительным количеством орудий, конный полк, бронепоезд, два броневика и т. д. В силу этого Новочеркасский фронт сильно ослаблен, красное командование нервничает, чувствуя себя как в мышеловке, так как помимо общего положения на Дону, немецкие войска подходят или уже подошли к Ростову и Звереву. В силу этого пути отступления красным, не хотящим покидать железную дорогу на Воронеж и Царицын, или за Дон – через Ростов отрезаны.
Получив все эти сведения, Походный атаман приказал начальнику Южной группы полковнику Денисову в 3 часа ночи на 23 апреля атаковать Новочеркасск, а начальнику Северной группы – оставив заслон против Александре-Грушевска, партизанский отряд приблизить к правому флангу Южной группы фронтом на Персиановку, для усиления Южной группы – прислать в Заплавскую конный полк есаула Климова, а для символического участия партизан-степняков в атаке Новочеркасска прислать в Заплавскую же конную семилетовскую сотню есаула Зеленкова и офицеров-подрывников из юнкерского отряда. Но когда Походный атаман попросил начальника штаба Южной группы И.А. Полякова передать этот приказ в штаб Походного атамана для передачи командующему Северной группой полковнику Семилетову, Поляков заявил, что этого он сделать не может, так как красные заняли в тылу Южной группы Мелиховскую, прервали телефонную и телеграфную связь с Раздорской, связи с Семилетовым тоже нет и сильные разъезды красных находятся между Заплавской и Раздорской. Иначе говоря, с «занятием» Мелиховской красными создавалась угроза тылу Южной группы, готовящейся к атаке Новочеркасска. Генерал Попов, чтобы не отменять атаки, послал из своей конвойной калмыцкой сотни несколько разъездов с распоряжением полковнику Сидорину выслать требуемые части ликвидировать красных, «занявших» Мелиховскую. Калмыки на всем своем пути не встретили ни одного красного разъезда и установили, что Мелиховская красными не занята и не занималась. Все сказанное И.А. Поляковым оказалось его фантазией. Уже в эмиграции он сознался, что обманул генерала Попова. Его обман не только вызвал задержку прибытия в Заплавскую назначенных Походным атаманом частей из Северной группы, но мог и сорвать все наступление.
Меры, принятые генералом Поповым, позволили Южной группе вести атаку «без оглядки назад» и получить назначенные части для ее усиления. Они пришли усталые, но пришли вовремя – до начала атаки. Сотня Зеленкова была назначена на правый фланг Новочеркасского полка, полковник Климов оставлен как резерв в распоряжении Походного атамана, подрывники, в частности есаул Крюков, были назначены в левую группу, а поручик Кирсанов – в правую.
К 3 часам ночи на высоту у Кадамовских хуторов, недалеко от Перепаковки, где был командный пункт, приехали командующий группой полковник Денисов, Походный атаман с адъютантом полковником Кучеровым, штаб-офицером для поручений полковником В.А. Карповым, несколькими чинами особого отделения штаба Походного атамана с полусотней калмыков из конвойной сотни генерала Попова с есаулом П. Аврамовым. Ровно в 3 часа Походный атаман зажег сигнальную веху для начала атаки Новочеркасска.
Еще с вечера 22 апреля конница полковника Туроверова была отправлена в обход Новочеркасска с задачей содействовать его атаке, а с занятием города действовать в направлении Аксайской станицы, где, навербовав добровольцев, двигаться дальше на Ростов. Тогда же с вечера в Старочеркасскую была направлена «Донская флотилия» под командой партизана-степняка лейтенанта Тарасенкова[130], состоявшая из «адмиральского» парохода «Вольный Казак», вооруженного двумя пушками и шестью пулеметами «максим» (для «десантной операции» на нем было 200 человек «морской пехоты», часть которой были партизаны-семилетовцы), и несколько катеров с пулеметами «кольт». До рассвета «флотилия» укрылась за островом против Аксайской станицы. Тогда же на высоту хутора Мишкина и полустанка Александровский была выдвинута партия охотников для обеспечения левого фланга наступающих.
Когда атакующие части подошли к Новочеркасску, три конные сотни полка Климова выдвинулись в Хутунок, где обнаружили в казармах запасных полков значительные запасы огнеприпасов, которые немедленно были вывезены в Заплавскую. Другие три сотни полка Климова были выдвинуты к Кривянской, где укрылись в складках местности против Новочеркасского вокзала. К рассвету, после упорного сопротивления в самом городе, Новочеркасск был взят казаками. К 8 часам утра Заплавский и Бесергеневский полки прикрывали город со стороны хутора Мишкина, сотня Зеленкова – со стороны Грушевской, за Кадетским корпусом, Богаевский полк и 6-й батальон – со стороны Персиановки, Раздорский и Мелиховский – со стороны хуторов Большой и Малый Несветай.
Как только казаки заняли город, как по волшебству загудели пасхальными перезвонами соборные колокола, а им стали вторить колокола всех церквей. Со всех сторон слышалось радостное «Христос воскресе!». Жители, увидав въехавшего в город через Троицкий спуск Походного атамана, приветствовали его криками: «Ура партизанам!» Так как среди партизан сотни Зеленкова было почти 90 процентов жителей Новочеркасска, то он им позволил строем, поочередно, по полусотне совершить прогулку по городу. Жители, видя знакомые лица и узнав место их стоянки – в Кадетском корпусе, – бросились туда, одни – чтобы повидать своих родных, другие – чтобы узнать о судьбе тех, кого с ними не было. На Атаманском дворце, по приказанию Походного атамана, был поднят русский национальный флаг.
Некоторые командиры полков на радостях сравнительно легкого захвата города и, видимо полагая, что красные бежали далеко, с разрешения начальника штаба Южной группы отпустили своих людей «в отпуск по домам». В первую очередь это произошло в лучших полках – Новочеркасском и Кривянском.
В это время красные, установив у Новой тюрьмы артиллерию, открыли по городу огонь; три или четыре снаряда попали в купол собора, и под прикрытием огня они стали накапливать значительные силы. А по городу в это время бродили кучки казаков разных полков и ни одного командира. Походный атаман, проезжая по Московской улице, когда Платовский проспект и Дворцовая площадь осыпались гранатами красных, увидал около Торговых рядов одно орудие и около полусотни конных и пеших казаков. А командир одной из сотен Бесергеневского полка доложил ему, что в районе завода «Южная Бавария» неустойчиво и туда нужны подкрепления. Тут же «случайно» оказался артиллерийский офицер есаул Лобачев, которому Походный атаман приказал взять брошенное орудие и присоединить его к орудию, стоявшему у Михайловской церкви, открыть самый жестокий огонь и сбить батарею красных, что у Новой тюрьмы, а командиру Бесергеневской сотни – взять казаков, находившихся у Торговых рядов, и отвести их на угрожаемый участок у завода «Южная Бавария», обещая прислать еще людей, для сбора которых он проехал со своими офицерами-ординарцами по Платовскому проспекту, где бродили группы казаков, и направлял их туда же. По телефону он приказал есаулу Зеленкову с его сотней «прочистить» Краснокутскую рощу, а командиру своего конвоя, есаулу Аврамову, бывшему в Военном училище, с конвоем и двумя сотнями полка есаула Климова атаковать батарею со стороны кладбища. Батарея есаула Лобачева заставила красные орудия замолчать, а есаул Аврамов закончил дело, захватив красную батарею и пленных, в чем ему помог случайно подошедший из ст. Грушевской ее отряд. Положение было спасено.
Донская «флотилия» во взятии и удержании Новочеркасска тоже сыграла заметную роль: как только из Новочеркасска утром 23-го у Аксайской стали появляться бегущие эшелоны красных, флотилия вышла из-за острова и открыла по ним огонь, наводя панику не только на железнодорожной линии у Аксайской, но и на комиссаров в Ростове, что заставило красного командующего войсками Молова приказать немедленно уводить поезда с «нижней» ростовской железнодорожной линии в Батайск, на расстоянии 10 метров поезд за поездом. А появление «Вольного Казака» 24 апреля на виду у Ростова вызвало бегство оттуда многих частей Красной гвардии, что облегчило и немцам, и казакам взятие Ростова на 25 апреля.
В ночь на 24-е во дворец к Походному атаману со сторожевой заставы у Краснокутской рощи был доставлен «неизвестный», оказавшийся капитаном Благовским – офицером отряда полковника Дроздовского, который сообщил, что с вечера 21-го до утра 22-го дроздовцы занимали Ростов, где потеряли свыше 100 человек убитыми и ранеными, что сейчас отряд сосредоточен в селении Крым и что полковник Дроздовский, узнав, что казаки осаждают Новочеркасск, предлагает свой отряд в полное распоряжение старшего казачьего начальника. Генерал Попов немедленно отправил с капитаном Благовским к полковнику Дроздовскому офицера штаба Южной группы и предложил ему сосредоточить его отряд в ст. Грушевской.
24 апреля в штаб Походного атамана на автомобиле от полковника Дроздовского приезжали капитан Нилов и поручик Александров, которые получили от Походного атамана подробную ориентировку и просьбу продвинуться в ст. Грушевскую и нарисовали положение отряда Дроздовского.
24 апреля чинами особого отделения, по приказанию Походного атамана, был арестован сапожник, член красного «Совета пяти», подписавший сотни смертных приговоров «контрреволюционерам». По приказанию генерала Попова он подлежал военно-полевому суду. Однако, как позже выяснилось, во дни атаманства генерала Краснова он по протекции начальника штаба Донской армии И.А. Полякова был освобожден из тюрьмы, а после оставления Новочеркасска в конце 1919 года продолжал свою кровавую работу, подписав, вероятно, еще тысячи смертных приговоров казакам.
24 апреля по приказанию Походного атамана особой командой под руководством полковника Карпова были осмотрены все поезда на станции Новочеркасск и ее товарные склады. Было обнаружено такое количество снарядов и патронов, что никто не ожидал. Было приказано все это вывезти в арсенал. Кроме того, было обнаружено громадное количество награбленного красными добра. К нему были выставлены надежные караулы с тем, чтобы в будущем это добро передать в распоряжение Круга.
В этот же день красные делали попытки наступать на Новочеркасск со стороны Персиановки, но легко были отбиты. Несмотря на это, Походный атаман приказал выдвинуть специальный отряд к Земледельческой школе.
Появилась в городе и небольшая группа донских партизан, участников Кубанского похода Добровольческой армии. Сведения о них, о прибытии на Дон отряда полковника Дроздовского и немцев быстро распространялись по городу и проникли в войска. Это значительно подняло дух казаков, вместе со взятием столицы Дона вселило в них веру в свои силы и конечную победу, и они считали совершенно необходимым вести борьбу до конечной победы. А в это же время командование Южной группой, в лице командующего и его начальника штаба, уже 24 апреля предлагали Походному атаману начать с большевиками «мирные переговоры», послав к ним делегатов. Походный атаман не стал с ними обсуждать этого вопроса, а просто заявил: «Забудьте о переговорах, а если поднимете этот вопрос второй раз – предам военно-полевому суду». Этим ответом он нажил себе непримиримых врагов.
25 апреля с 10 часов утра большевики, теснимые с севера немцами и восставшими казаками, желая через Ростов скорее пробиться за Дон, со стороны Персиановки повели наступление широким фронтом на Новочеркасск. Казаки держались нетвердо, некоторые части их стали отходить, все больше принимая направление на Заплавскую. В городе появились паникеры, штаб Южной группы посылает Походному атаману панические сообщения о «грозности» обстановки и даже думает об эвакуации. Генерал Попов едет на командный пункт к Троицкой церкви и берет руководство боем в свои руки. Артиллерия, находившаяся вблизи Хутунка, вызывается в город и располагается в несколько ярусов, на спуске от Троицкой церкви, у артиллерийских казарм и по спуску Платовского проспекта с приказанием открыть самый убийственный огонь. Есаулу Климову было приказано спешить свой полк и занять позиции вдоль железной дороги, на насыпи, выставив все свои 20 пулеметов. Партизанскую сотню есаула Зеленкова и конную кривянскую сотню «укрыли» во дворе арсенала. Наспех собранный офицерский отряд под командой полковника Фарафонова[131] уступом располагается за полком Климова. Полагая, что отряд полковника Дроздовского уже в ст. Грушевской, туда посылается сотник Иловайский с приказанием отряду идти в Новочеркасск. Полковник Дроздовский, узнав о положении у Новочеркасска, по собственной инициативе немедленно присылает конно-горную батарею, конный казачий дивизион есаула Фролова, сформированный в ст. Ново-Николаевской и пополненный в Таганроге и попутных станицах, и капитана Нилова на броневике «Верный», обещая к вечеру привести в город весь отряд. Полковнику Семилетову было приказано ударить конными партизанами в тыл красным и пешими во фланг. Помимо всех принятых мер, город надежно обеспечивался разливом рек Тузлова и Аксая, и единственным подходом к нему была узкая гать от Хутунка к единственному мосту.
К 2 часам красные заняли Хутунок и солдатские казармы. Батарея Дроздовского с прикрытием есаула Фролова заняла позицию у скакового поля и открыла огонь по резервам красных. Казармы были зажжены казачьей артиллерией.
Большевики стали подаваться назад. «Верный» их преследовал. Появление на фланге и в тылу обходной колонны Семилетова и преследование отходящих полком Климова, казаками Фролова и конными сотнями Зеленкова и Кривянской обратили отступление в неудержимое и беспорядочное бегство. Преследование продолжалось до Перепаковки: «Верный» расстреливал красных «на выбор», казачья конница также «на выбор» их рубила. Разгром красных был полный, уцелевшие пробились через ст. Лихая на Царицын. В этот же день немцы и казаки полковника Туроверова заняли Ростов, выслав свои авангарды к Батайску и Ольгинской станице.
Вступивший в Новочеркасск отряд полковника Дроздовского для успокоения населения прошел с музыкой по городу. Дроздовцы за время пребывания в Новочеркасске, за счет его населения, увеличили свой состав до 3000 человек. Когда в 1-м Донском округе, в районе Константиновской, создалось неблагоприятное положение для казаков, то по просьбе Походного атамана туда были направлены конно-горная батарея, казаки есаула Фролова и броневик «Верный». Они действовали в сторону Великокняжеской; там был убит есаул Фролов. После избрания Донским атаманом генерала Краснова дроздовцы ушли в Добровольческую армию.
26 апреля Временное Донское правительство по-прежнему без ведома Походного атамана «решило» созвать Круг спасения Дона 28 апреля и в тот же день разослало сообщение об этом в станицы, хутора, дружины и полки. За два дня не только не могли приехать делегаты из далеких станиц 1-го Донского, Донецкого и других округов, но и само сообщение не могло попасть в эти округа. Поэтому на Круге не были представлены не только станицы, занятые красными, но и большинство освобожденных станиц. В последний момент число делегатов пополнялось случайными людьми из жителей Новочеркасска и из людей, случайно оказавшихся в городе. Попытки генерала Попова мирно изменить дату созыва Круга ни к чему не привели, а крайних мер, в интересах борьбы с большевиками, он не находил возможным применить.
26 апреля Походный атаман послал от Донского войска делегацию в Ростов во главе с полковником Гущиным, в которую были включены и представители Временного Донского правительства с разведывательной целью, после чего 27-го было назначено посольство на Украину для переговоров с Гетманским правительством и с немецким командованием. В его состав вошли от Временного Донского правительства И.Т. Семенов и М.А. Горчуков и от заместителя Войскового атамана, то есть от Походного атамана генерала Попова, его начальник штаба полковник Сидорин и полковник Гущин. Кандидатуры всех четырех лиц из руководящих деятельностью Временного Донского правительства были встречена недоброжелательно, но они приняли их, чтобы к моменту созыва Круга спасения Дона «убрать» из Новочеркасска. Позже посольство и его задачи были утверждены Кругом спасения Дона, то есть были одобрены мероприятия Походного атамана.
27 апреля в Новочеркасск приехал представитель Добровольческой армии генерал Кисляков[132], предложивший от имени генерала Деникина передать командование всеми антибольшевистскими силами ему – генералу Деникину. Генерал Попов ответил, что при настоящих условиях он этого сделать не может, а Временное Донское правительство и Круг спасения Дона на то же предложение ответили, что все войска, находящиеся на территории Дона, должны подчиняться только Донскому Войсковому атаману и в настоящее время его заместителю – Походному атаману.
Но когда генерал Деникин, не предупредив донское командование, направил из Добровольческой армии в Новочеркасск около 2000 раненых добровольцев, то, несмотря на то что в городе не было достаточно госпиталей и на требования командования Южной группы отправить этих раненых в Ростов, генерал Попов приказал их разместить в учебных заведениях, обращенных в госпиталя. И когда Добровольческая армия отдыхала в пределах Дона, на ее содержание распоряжениями генерала Попова с 23 апреля по 3 мая из донской казны было отпущено 6 миллионов рублей, а восставшие казаки, достаточно хорошо снабженные огнеприпасами и оружием, захваченными у большевиков, братски поделились ими с Добровольческой армией.
26 апреля партизаны-степняки в Новочеркасске участвовали в параде по случаю освобождения города, а 28-го уже дрались с красными под Ал. – Грушевском, после занятия которого отводятся в Новочеркасск на заслуженный ими отдых. На этом фактически поход партизан заканчивается, но они еще служат войску, неся в городе гарнизонную службу.
За отъездом на Украину генерала Сидорина начальником штаба Походного атамана с 26 апреля состоит генерал Денисов, и с этого времени он же и руководил военными операциями, особенно в южных округах, так как генерал Попов должен был организовывать войсковую администрацию, налаживать отношения с Добровольческой армией, с немецкими оккупационными властями и т. д.
В последних числах апреля начались восстания в калмыцких станицах: Ново-Алексеевской, Денисовской, Иловайской, Кутейниковской, Батлаевской под руководством есаула Тепкина, есаула Сельдинова, подъесаула Шадманжинова, хорунжего Абушинова, Мусова и др. 1 мая от них в Константиновскую к генералу И.Д. Попову пробились хорунжий Абушинов и казак Шарапов, сообщившие, что восставшие станицы выставили по одной-две конные сотни и отдают себя в распоряжение Походного атамана.
28 апреля в Новочеркасск стали прибывать делегаты Круга спасения Дона. Регистрация выяснила, что приехали только делегаты от частей, действовавших в Черкасском округе, от станиц и хуторов только от части Ростовского округа, и почти полностью от Черкасского и 1-го Донского. На первом заседании Круга в 6 часов вечера, по настоянию Походного атамана, в число членов Круга были включены представители калмыцких частей, как представители Сальского округа. 1 мая состав Круга был пополнен случайно приехавшим в Новочеркасск товарищем председателя «Союза казаков» 2-го Донского округа Ивановым, представителями Новочеркасской городской думы Черевковым, Белявским и Колесниковым и отдельными лицами, принимавшими то или другое участие в освобождении Дона. Однако по настоянию председателя Временного Донского правительства не были приглашены ни в число членов Круга, ни в качестве докладчиков такие фактические руководители казачьих восстаний, как войсковой старшина Фетисов, сотник Кузнецов, войсковой старшина Стариков, полковник Гусельщиков, полковник Быкадоров, генерал Семенов и др., так же как и такие представители партизан-степняков, как генерал Семилетов, есаул Слюсарев и др. Круг получился несколько однобоким и состоял главным образом из лиц, угодных руководителям Временного Донского правительства и командованию Южной группы.
Свои заседания Круг спасения Дона начал в составе 130 человек. Первым приветствовавшим Круг был Походный атаман. Он же был первым докладчиком о положении на Дону, о целях и возможностях дальнейшей борьбы, о необходимости создания Донской армии, о переговорах с немцами и Добровольческой армией, о финансовом положении и т. д. 30 апреля по всем этим вопросам Круг вынес постановления: верховное командование всеми силами на территории Дона должно принадлежать Войсковому атаману, а до его избрания его заместителю Походному атаману генералу П.Х. Попову; были одобрены проекты организации молодой Донской армии с поручением Походному атаману приступить к проведению их в жизнь; для разрешения финансового вопроса была избрана по предложению Походного атамана особая комиссия, было поручено Походному атаману произвести обязательную мобилизацию всех казаков присяги 1917–1919 годов. 31 апреля генерал Попов доложил Кругу, что к 1 мая вооруженные силы Дона насчитывают свыше 50 тысяч человек, с достаточным количеством артиллерии и пулеметов, взятых с боя. Имеются аэропланы и речная флотилия. Территория войска освобождена от красных более чем на 75 процентов.
1 мая Походный атаман подписал приказ о порядке формирования постоянной армии, о мобилизации определенных возрастов, об организации военного управления с прочно заложенным в основу его принципом – беречь войсковую казну, о реорганизации станичных дружин в полки, дивизии и т. д.
2 мая Круг приступает к разрешению вопросов организации войсковой власти и выборов Донского Войскового атамана. Генерал Попов на утреннем заседании, кратко высказав свою точку зрения, дальше не вмешивается в работу Круга и всего себя отдает проведению в жизнь его решений по вопросам борьбы с большевиками и организации армии. К этому времени в Новочеркасск прибыл генерал П.Н. Краснов, который был приглашен председателем Круга Г. Яновым сделать доклад о будущей донской власти. Еще до его приезда на Круге велась пропаганда в пользу его кандидатуры в Донские атаманы и его сторонниками распускались слухи, что генерал Попов не желает баллотироваться в атаманы. Сторонники кандидатуры генерала Попова, считая его бесспорно первым кандидатом, которому атаманский пернач принадлежит по праву, даже не пытались вести пропаганду за него и даже не говорили с ним о возможности баллотироваться. Большинство членов Круга отнеслось критически к проекту основных законов и единоличной власти атамана, как об этом высказался генерал Краснов
2 мая. И после того как его сторонники открыто стали говорить, что генерал Попов не желает выставлять свою кандидатуру и поэтому необходимо принять условия, предложенные генералом Красновым, только тогда сторонники генерала Попова спросили его – намерен ли он баллотироваться в атаманы, на что он ответил – нет, пояснив, что в такой ответственный момент, да еще при составе Круга в 130 человек, для авторитета будущего атамана нельзя разбивать голоса. Тогда противники проектов генерала Краснова устроили частное совещание
3 мая, пригласив обоих генералов. На этом совещании генерал Попов заявил: «Если в такой ответственный момент генерал Краснов берет на себя бремя единоличной власти – дайте ему ее и примите предложенные им законы, а если в будущем нам не понравятся ни атаман, ни законы, то атамана выгоним, а законы изменим». Этим вопрос был исчерпан и громадное большинство голосов генералу Краснову было обеспечено. Закрывая собрание, инициаторы его выразили пожелание, чтобы генерал Попов оставался бы Походным атаманом. Генерал Краснов на это ответил: «Вы предвосхитили мои мысли, я как раз хотел просить об этом генерала Попова».
3 мая на вечернем заседании К.С.Д. закрытой баллотировкой 107 голосами из 130 избрал Донским атаманом генерала П.Н. Краснова, а 4 мая постановил «принять» основные законы, предложенные генералом Красновым. В тот же день, в 2 часа дня, избранный атаман назначил парад частям Новочеркасского гарнизона, но командующего парадом назначил не, как следовало, Походного атамана, а начальника его штаба генерала Денисова.
5 мая на заседании Круга генерал Краснов объявил свой приказ о назначении заведующих отделами Правительства Всевеликого войска Донского. Управляющим военным и морским отделом и командующим Донской армией назначался генерал Денисов. В другом приказе того же дня должность Походного атамана упразднялась, а генерал Попов назначался генералом для поручений при Донском атамане, в следующем параграфе сухо говорилось о расформировании партизанских отрядов, и только. Об их боевых заслугах и не вспомнили. Круг правильно оценил значение этого приказа и в своем вечернем заседании, заканчивая сессию, вынес постановление: «Принимая во внимание боевые заслуги Походного Атамана Попова в борьбе с советскими войсками и тяжелые труды, понесенные им на благо родного Дона, произвести Походного Атамана в генерал-лейтенанты».
Степной поход был окончен. Генерал Попов, не получая от Донского атамана по должности генерала для поручений никаких поручений, подал ему рапорт об отставке, каковую и получил.
О партизанах-степняках вспомнил Большой Войсковой круг февральской сессии 1919 года, то есть при атамане А.П. Богаевском. Тогда Круг постановил: «В воздаяние воинской доблести и отменного мужества в боях и понесенных безмерных трудов и лишений во время Степного похода наградить всех его участников знаком отличия Степного похода – «Степным Крестом».
Степной Крест в пределах Дона был приравнен к статуту ордена Святого Георгия. Носится он на Георгиевской ленте. Кресты были номерные, и 1-й был поднесен генералу П.Х. Попову на торжественном собрании, посвященном первой годовщине окончания похода, председателем Круга – В.А. Харламовым. Всего Степных Крестов было выдано оставшимся в живых к первой годовщине немного больше тысячи.
Крест за Степной поход с 23 апреля 1919 года по март 1920 года получило 1236 человек. Следовательно, к 23 апреля 1919 года партизан-степняков после окончания Степного похода пало на поле брани за свободу Дона, умерло от ран и в мире скончалось свыше 1600 человек. За границу в ноябре 1920 года уехало только около 400 человек. Следовательно, с 23 апреля 1919 года по ноябрь 1920 года при разных обстоятельствах семья партизан потеряла еще свыше 800 человек.
С первого года пребывания в эмиграции партизаны-степняки ежегодно совместно с участниками 1-го Кубанского генерала Корнилова и Дроздовского походов отмечали в начале февраля начало походов. Была отмечена и 50-летняя годовщина в Париже, совместно с другими казачьими организациями, так же как и начало казачьих восстаний. К этой юбилейной дате никого из начальников отрядов в живых не осталось. На объявленную к этому времени перекличку партизан-степняков отозвалось 44 человека (24 во Франции, 4 в Германии, 1 в Бельгии, 2 в Канаде, 1 в Австралии, 1 в Израиле, 3 в Аргентине, 8 в США). Есть предположение, что десяток лиц не отозвалось, следовательно, к 50-летнему юбилею осталось в живых около 55 человек. С первых дней эмиграции существовало Объединение Партизан-Степняков с центром в Париже. В настоящее время его председателем, вероятно последним, является есаул А.П. Падалкин.
Итак, по перекличке к 50-й годовщине окончания похода осталось в живых всего примерно 50 человек, рассеянных по всему миру. Скоро уйдут и они в другой мир, «где нет ни печали, ни вздыханий», но память об их Степном походе сохранится навсегда. Участниками его были люди всех возрастов и положений, от 11-летнего мальчика-кадета до седого отставного генерала. Партизанская армия была всесословная, Бесклассовая и беспартийная. Наряду с крайними монархистами были в ней и умеренные социалисты, как, например, члены Государственной думы Аладьин или родной брат известного революционера-террориста Бориса Савинкова. Пройдут года, будет еще немало походов и боев, но история Степного похода и его вождя генерала П.Х. Попова останется одной из самых светлых и славных страниц в истории Дона, где в каждой строке будет героизм, в каждом слове – страдания и под каждой буквой запекшаяся кровь, много крови, но никакой грязи.
Казачьи восстания на Дону явились основой борьбы с советской властью на Юго-Востоке России. В трехлетней борьбе с большевиками казаки дали в войска Вооруженных сил Юга России 80 процентов всего их состава. Бог не судил белому воинству победы над сатанинской властью, но общенародная борьба белых армий, начатая по почину донских казаков, спасла Европу от похода на нее в 1918 году Красной гвардии, который готовили Ленин и Троцкий под лозунгом «грабь награбленное». Как бы в настоящее время ни был страшен большевизм, как бы ни была велика его сила, отношение к нему казачества остается по-прежнему непримиримым.
После Степного похода
Выйдя в отставку, генерал Попов поселился в скромной квартире на Ермаковском проспекте. Редко принимал участие в общественной казачьей жизни, однако квартира его была местом паломничества казаков и любившей его казачьей интеллигенции, и бывших его партизан, и казаков из станиц. К нему шли не только просто поговорить, но шли за всякими справками и советами. Тянулась к нему и «пишущая братия» во главе с В. Севским. В кругу его близких квартира его стала называться «справочное бюро», а сам он «консультантом по всем вопросам».
Он живо интересовался ходом борьбы с большевиками и всеми общественно-политическими событиями, но никто не слышал от него критики нового донского командования только для критики. Но когда появились слухи о попытках атамана Краснова вступить в переговоры с большевиками, он не скрывал своего отношения к этому вопросу.
То ли это обстоятельство, то ли бесконечные паломничества к нему вызвали то, что штаб Донской армии установил слежку за его квартирой и даже сделал попытку его ареста. Он прогнал «соглядатаев» и пришедших для его ареста, предупредив их, что в другой раз он поступит с ними иначе. А к моменту созыва Большого Войскового круга августовской сессии он, избранный член Круга от Новочеркасской станицы, выяснил, что штаб Донской армии готовится его арестовать и выслать из пределов Дона. Он, возмущенный этим, позвонил председателю Донского правительства генералу Богаевскому, прося умерить пыл инициаторов его ареста, предупредив, что он член Круга и стреляет метко. Генерал Богаевский принял соответствующие меры, и вопрос на некоторое время был исчерпан.
В это время на защиту П.Х. по инициативе певца славы и героизма донских партизан – редактора журнала «Донская Волна» – В. Севского, казака Константиновской станицы Краснушкина подняла свой голос «казачья общественность». Севский был подвергнут штабом Донской армии домашнему аресту с угрозой закрытия журнала и высылки его самого из пределов войска. Казачья общественность отстояла журнал и Севского, а в их лице и П.Х.
26 мая 1918 года П.Х. организовал перевозку тела полковника Чернецова из хутора Гусева и его торжественные похороны в Новочеркасске, посвятив его памяти большую статью в местной газете. Несмотря на «неприязненное» к нему отношение нового командования, когда генерал Семилетов, генерал Сидорин и другие повели открытую публичную пропаганду против германофильской политики Краснова, П.Х. написал им всем письма, укоряя их за то, что они этот вопрос «вынесли на улицу», и требовал прекратить это безобразие. Во время работ Круга августовской сессии П.Х. неизменно выбирался почти во все комиссии, создаваемые по разным вопросам, всегда старался сдерживать их членов от крайностей.
Чтобы сохранить память о Степном походе, он намерен был организовать Союз Партизан-Степняков, чтобы собрать материалы о походе в одном месте, то есть в Союзе, и для целей взаимопомощи. Однако эта его идея не встретила сочувствия атамана Краснова, и организация Союза была воспрещена. Но он неоднократно выступал в защиту партизан-степняков.
В февральскую сессию 1919 года П.Х. также член Войскового круга. К этому времени красные подходили к Новочеркасску, положение было настолько критическое, что члены Круга на частном совещании решили, не ожидая открытия Круга, командировать в Екатеринодар и к Кубанскому правительству члена Круга, который сумел бы побудить последних оказать помощь Дону войсками, и немедленно. По мнению совещания, способным сделать это был только генерал Попов, который выехал в Екатеринодар во главе делегации и уже на другой день телеграфировал президиуму Круга, что помощь обеспечена, а 2 февраля просил президиум Круга озаботиться посылкой в Екатеринодар пустых железнодорожных составов для перевозки войск.
Вернулся с Кубани П.Х. 6 февраля, т. е. тогда, когда новый Донской атаман генерал А.П. Богаевский при выборе председателя Донского правительства предложил Кругу двух кандидатов: Н.М. Мельникова[133] и П.Х. Попова. Н. Мельников снял свою кандидатуру в пользу П.Х. Попова, кандидатура которого была принята почти единогласно, и в тот же день атаман Богаевский подписал приказ о назначении генерала П.Х. Попова председателем Донского правительства и министром иностранных дел. Эти посты П.Х. занимал с 7 февраля по 18 сентября 1919 года. 15 февраля атаман Богаевский заболел сыпным тифом, и генерал Попов вступил в исполнение обязанностей Донского атамана и исполнял эти обязанности свыше трех месяцев, то есть в самое критическое время для Дона.
Так как Донской атаман, согласно конституции, являлся и главой армии, то П.Х., как его заместитель, отдавал немало времени и ей, состав которой к этому времени упал до 15 тысяч человек, Красная же армия в это время насчитывала до 90 тысяч. Новый командующий армией генерал Сидорин, то есть бывший начальник штаба Походного атамана, не отказавшийся от принятия в свои руки этой должности в такие тяжелые дни, приступил к энергичной работе по закреплению положения на Донце, а генерал П.Х. Попов всячески помогает ему и его штабу в этом отношении.
Тогда, по инициативе П.Х., были организованы или, вернее, возрождены донские партизанские отряды: Семилетовский, Чернецовский, Дудаковский, Студенческая боевая дружина и др. Кадрами для их формирования явились партизаны – участники Степного похода и 1-го Кубанского. Командные должности в них заняли офицеры-партизаны участники этих походов: есаул Брыкин[134], есаул М. Попов[135], есаул Д. Артемов[136] (командовавший некоторое время чернецовцами после смерти есаула Брыкина) и многие другие.
Первыми на фронт были брошены семилетовцы и студенты, которые отличились в боях у ст. Лихая и у станиц Морозовской и Каменской. Позднее эти партизанские отряды составили партизанский корпус под командой генерала Семилетова, который показал чудеса храбрости у ст. Репная. Организации партизанских отрядов, брошенных на фронт в критические моменты, позволила донскому командованию привести в порядок отходящие части Добровольческой армии. А последние, зараженные порывом партизан, воспрянули духом и восстановили свою боеспособность.
19 февраля красные пытаются овладеть Новочеркасском со стороны Каменской станицы, генерал Попов с генералом Сидориным выезжают на угрожаемый участок, где они совместно личным присутствием воодушевляют армию и дают первый отпор красным. Этим отход Донской армии фактически был окончен и началась новая эра борьбы, в которой П.Х. принял непосредственное участие. Между 6 и 22 марта он с генералом Сидориным присутствует на участке Мигулинская – Великокняжеская.
В начале апреля, когда красные выдвинули конницу Буденного и Думенко для выхода на линию Торговая – Ростов-на-Дону, П.Х., «тот самый Попов, – как пишет Буденный, – что зимой 1918 г. вел борьбу с красными отрядами в Сальском Округе», с генералом Сидориным встречает эту красную конницу у хутора Золотарева Богаевской станицы. 20 апреля противник выдвигается на линию Егорлыцкая – Мечетинская – Кагальницкая, чтобы захватить Ростов. Генерал Попов снова на фронте, где также совместно с генералом Сидориным руководит операциями и просит генерала Деникина помочь Донской армии. Подходит Кавказская армия, продвижение красных остановлено. Полковник Добрынин в своей книге об операциях второй половины февраля, марта и апреля 1919 года пишет: «Образец умелого использования Донским командованием слабых сил, для того чтобы бить противника по частям, образец умелого маневрирования». К руководству этим маневрированием приложил руку генерал П.Х. Попов.
По вступлении в должность председателя правительства П.Х., как член Круга, был им избран председателем комиссии по обороне войска и принимает энергичные меры восстановления армии: производит чистку тыла от громоздких и ненужных учреждений и управлений и т. д. Когда в марте и апреле в Новочеркасске были слышны орудийные выстрелы и когда там вновь появились «нейтралисты» и началось бегство из города, генерал Попов издал приказ, запрещающий выезд из города без уважительных причин. «Шептунам» о необходимости «замирения» пригрозил преданием суду. Как председатель комиссии по обороне и как заместитель атамана, он рекомендует командующему армией отказаться от громоздкой и не соответствующей числу казаков в боевой линии организации вооруженных сил, разделенных на три армии. Свести эти армии в корпуса, не считаясь ни с какими неудовольствиями старшего командного состава.
17 апреля генерал Попов, несмотря на тяжелое положение на фронте, как временный заместитель главы войска, с большим достоинством принимает в Новочеркасске англо-американскую миссию генерала Бригса. Объезжая позже с миссией фронт, он показывал ей не парадную сторону, а те разрушения, что несут большевики, и тот героизм, который проявляют казаки за свои курени.
Всю деятельность генерала Попова на должности председателя Донского правительства, министра иностранных дел и временного заместителя атамана перечесть в небольшом труде невозможно, но нужно отметить, что он придавал большое значение новому оружию – пропаганде, помогая кому нужно советами и знанием этого дела. Когда его, как председателя правительства, посетил сербский посланник Ненайдич, он поднял вопрос о возможности помощи Дону Сербией. Ненайдич, считая это возможным, находил, что нужно послать делегацию к королю и в скупщину (парламент), и обещал со своей стороны всестороннюю помощь. О том же он говорил и с болгарским полковником Калаксызовым. Для «разведки на местах» генерал Попов отправил в Сербию черногорца, новочеркасского коммерсанта Скулича, женатого на казачке, а в Болгарию – участника Шипкинских боев генерала Пономарева. Когда же об этом стало известно Особому совещанию, генерал Деникин отказал в праве Донского правительства вести эти «сепаратные переговоры».
Примерно тогда же П.Х. получил с «оказией» письмо из Польши от своего бывшего юнкера есаула Яковлева, сообщавшего о намерении маршала Пилсудского «помочь красной армии побить белую армию» путем «топтания на месте». Об этом П.Х. сообщил генералу Деникину, но был намерен предложить Пилсудскому заключить между Доном и Польшей «оборонительный союз», рассчитывая, что этим заставит поляков вести наступательные действия. Но и тут генерал Деникин воспротивился «сепаратным» переговорам и послал в Польшу своего представителя. Тогда же генерал Попов восстановил связь с правительственными и военными кругами Чехии через чеха чиновника Еждика. И тут ему была обещана помощь Дону, но послать туда своих представителей он не имел возможности. Это был период блестящих успехов на фронте, и генерал Попов, чтобы не вступать в открытую борьбу с генералом Деникиным, вынужден был покинуть посты председателя Донского правительства и министра иностранных дел.
Еще будучи председателем Донского правительства, он был горячим сторонником создания Юго-Восточного Союза, так как считал, что казаки составляют главные силы в борьбе с большевиками, что судьба всего российского дела решается на казачьих землях и поэтому казачество имеет право, чтобы им не только командовали, но и считались с его законными желаниями. Он считал, что для пользы общего дела в этот Союз нужно привлечь не только казаков и горцев, но также Ставрополье, Крым и Новороссию.
Уйдя с поста председателя правительства, П.Х. работает во многих комиссиях Войскового круга и заботится о партизанах, разрабатывая проекты памятников на месте гибели Чернецова, на Курячей Балке и на новочеркасском кладбище, на партизанском участке, собирая на это средства, так и исторические материалы по истории партизанского движения. Как средства, так и документы передавались им в Союз Партизан-Степняков. Но оставление Новочеркасска в конце 1919 года не позволило осуществить его идеи, собранные же им средства из-за болезни казначея Союза остались в Новочеркасске, а архив Союза пропал уже в эмиграции.
Во второй половине октября 1919 года положение на фронте резко изменилось к худшему и в Черкасском округе появились значительные группы беженцев из северных округов. Кругом была создана особая комиссия под председательством П.Х. для организации им помощи. Ближайшим его сотрудником и помощником был писатель Ф.Д. Крюков, который во время одной из своих поездок к беженцам заразился тифом и от этого умер.
В это время снова, как весной, нависла угроза занятия столицы Дона большевиками. Войсковой круг вновь вспомнил генерала П.Х. Попова и, приняв решение об организации особой армии для защиты Новочеркасска, командующим этой армией назначил П.Х., а начальником штаба генерала Бондарева. Командующий ВСЮР генерал Деникин не допустил ее формирования, и штаб ее был расформирован в станице Ольгинской.
По оставлении Новочеркасска генерал Попов был назначен атаманом Богаевским в Новороссийск для организации там эвакуации за границу больных, раненых, семей, учебных заведений, Войскового музея, областных архивов, казначейского запаса, серебра и т. д. Почти одновременно с этим собравшийся в Екатеринодаре Верховный общеказачий круг, договорившись с главнокомандующим ВСЮР об образовании Южнорусского правительства, предложил генералу Попову занять там пост и военного министра. Но он отказался после совещания с Донским атаманом, правительством и Кругом. Также отказался он, как и генерал Сидорин, когда на Верховном круге и на совете атаманов поднимался вопрос об объединении войск казачьих армий в одну общеказачью армию и первым кандидатом на роль командующего считался генерал Попов. Свой отказ они мотивировали тем, что эта мера уже запоздала.
В январе 1920 года П.Х. приступил к эвакуации за границу всего ему порученного, войдя в контакт с дипломатическими и военными миссиями Франции, Англии, Италии и других стран, с которыми должен был договариваться о предоставлении перевозочных средств, о возможности размещений в их странах, о содержании эвакуируемых. Особое внимание он встретил, по старому знакомству, у югославянского посланника Ненайдича, при помощи которого, в первую очередь, на пароходе «Афон» в Югославию были отправлены воспитанницы Донского и Харьковского институтов. Второй партией, на английском пароходе «Ханнокер», были значительная группа раненых, женщин и детей, отправленных на Принцевы острова, и Донской кадетский корпус с директором генералом А.В. Черячукиным, уехавшими в Египет. Третьей партией были остатки кадет, часть больных и раненых, часть казаков-беженцев, отправленных на пароходе «Иртыш» в Югославию. Четвертой – главным образом больные, раненые и часть беженцев, отправленные в Румынию на пароходе «Колыма».
Всего им было отправлено из Новороссийска около десяти партий на острова Мраморного моря, на Лемнос, в Сербию, Болгарию, Грецию. В Константинополь были отправлены ценности музея и областного архива, запас серебра казначейства и некоторые запасы зерна и табака. Когда главная масса скопившихся в Новороссийске была эвакуирована, П.Х. был назначен Донским атаманом его представителем на Константинопольский район и на Балканы, где он должен был ознакомиться с размещением эвакуированных, их питанием и общим положением и т. д. Объехав Сербию, Болгарию и Румынию, П.Х. поселился в Константинополе, где сделал все, что мог, чтобы отправить в Новороссийск для общей эвакуации наибольшее количество судов. В Константинополе с поездками на Балканы он находился до июня 1920 года, за это время добился от союзного командования улучшения питания, организации медицинской помощи и обеспечения особым питанием детей, стариков и больных.
Находясь в Константинополе, он внимательно следил за событиями в Крыму и в особо важных случаях «подавал» свой голос. Когда англичане предложили свои «услуги» для заключения мира между казаками и большевиками и вели в этом направлении пропаганду, генерал Попов, как представитель Донского атамана, подал свой протест против «нечеловеческого» посредничества. Когда генерал Врангель предал суду генерала Сидорина, П.Х. послал ему письмо с указанием, что генерал Сидорин, как назначенный на должность командующего Донской армией по представлению Донского Войскового круга, подлежит его суду. Когда из Крыма стал готовиться «Назаровский десант» казаков на Дон, П.Х. писал в Крым, что это авантюра, которая погубит тысячи казаков. Так и вышло – погиб десант, свыше 1000 человек, и из-за него на Дону до 3000 людей.
Как представитель Донского войска, он очень помог военному агенту генерала Врангеля при хлопотах о перевозке из Польши в Крым казачьих частей генерала Бредова[137] и, в частности, 42-го Донского казачьего полка[138] и донской батареи. Когда в Крыму, в с. Астраханка, инспектор Донской армии генерал Топилин[139] был захвачен и расстрелян большевиками, П.Х. был вызван в Крым и получил предложение атамана Богаевского принять пост, но он, зная положение армии и что инспектировать нечего, отказался. После этого был назначен генералом для поручений в распоряжении Донского атамана.
За некоторое время до эвакуации Крыма, когда вопрос об этом был решен, генерал Попов был снова командирован Донским атаманом в Константинополь, чтобы там на месте с союзным командованием наладить прием и размещение донских воинских частей и беженцев. 10 ноября, прибыв в Константинополь, он немедленно вошел в контакт с союзными властями, указав, что покинуть Крым могут до 50 тысяч донцов, половина которых будут беженцами. Союзное командование не ожидало такого количества донцов и было принуждено пересмотреть свои планы расселения. Вначале предполагалось разместить Донской корпус на Лемносе, но П.Х. настоял на поселении его в Турции. Осмотрев предложенный Чаталжинский район и найдя его состояние довольно плачевным, он просил союзное командование и Международный Красный Крест хотя бы примитивно оборудовать будущие жилища казаков. Но сделано было очень мало: привезено некоторое количество соломы. Некоторое количество людей было намечено для отправки в Болгарию, Сербию, Грецию, Румынию и на острова Мраморного моря.
С прибытием из Крыма неожиданного количества людей все планы союзного командования оказались нарушенными, и П.Х. пришлось «отвоевывать» места для донцов, места уже ранее намеченные, что не всегда удавалось. Однако удалось, как было намечено, отправить в первую очередь в Югославию оставшихся в Крыму донских кадет с полковником Бабкиным[140] с педагогическим персоналом и группу донских беженцев с генералом Рудаковым[141] в 400 человек на пароходе «Сиам». Всего в первый день в Югославию было направлено 1730 человек. 29 ноября в Болгарию на пароходе «Трувор» им были отправлены значительная группа беженцев и членов Круга с заместителем председателя Круга Гнилорыбовым и в Румынию, на пароходе «Витим», группа беженцев, имевшая во главе члена Круга генерала Н.В. Черячукина[142], в Грецию группу казаков-беженцев с генералом Алпатовым[143] в 350 человек. На другой день туда же были отправлены значительная группа больных и раненых донцов с генералом П.К. Писаревым[144]. Тогда же значительная группа беженцев, Атаманское военное училище, запасной пеший полк генерала Бородина были отправлены на Аемнос. Много беженцев было расселено в Константинопольском районе, а Донской корпус – в районе Чаталджи. Для учета расселенных, организации их жизни на местах П.Х. было поручено объехать страны расселения. Поездка его продолжалась около двух месяцев. Всюду он советовал не сидеть «на чемоданах», но устраиваться крепко и надолго, не рассчитывать на войсковые пособия, а проявлять настойчивость, энергию, инициативу для своего устройства. 26 января 1921 года он выступил с большой речью на заседании членов Круга против болыпе-визанствующих требований «демократической группы» Гнилорыбова. Большая часть членов Круга разделяла точку зрения генерала Попова, и в результате группа Гнилорыбова демонстративно покинула зал заседания. Пришлось П.Х. столкнуться с пропагандой крайне правых казаков о необходимости перевыборов нового Войскового атамана, против чего П.Х. всегда боролся.
В апреле 1921 года, когда был создан Объединенный совет Дона, Кубани и Терека, П.Х. назначается его представителем в Софию. Там ему сразу пришлось столкнуться с левыми элементами казачества, положение его осложнялось тем, что в Болгарии было левое земледельческое правительство, работал Украинский Красный Крест, призывавший к возвращению в СССР, склоняли к этому казаков и болгарские коммунисты, и большевистские провокаторы. Не имея никаких средств бороться с этим злом, П.Х. первое время мог использовать лишь личные беседы с казаками и улучшение условий их существования. Он добился от болгарского правительства для казаков права свободного передвижения и бесплатного проезда на железной дороге, поддержки неимущим из Русского Красного Креста и т. д. Многих казаков устраивал на работу. Позднее он организовал непериодическое издание газеты «Казачье Слово».
Когда стал намечаться перевоз казаков в Болгарию с Лемноса, а в то время в Болгарии еще было неприязненное отношение к русским, как к врагам по войне 1914–1918 годов, П.Х. поместил ряд статей в болгарской прессе об освободительной войне 1877–1878 годов, о роли казаков в ней, об участии казаков-добровольцев в болгарской армии в 1912 году. По его просьбе писали в газетах и видные болгарские общественные деятели, указывая на необходимость оказать приют русским беженцам вообще и казакам в частности. Прочел он и ряд лекций в больших городах о войне 1877–1878 годов, подчеркивая при этом, что в этой войне приняли участие 53 донских полка и 24 батареи, что казаки этих частей вывезли из Болгарии сотни брошенных болгарских детей, которых вырастили и воспитали, и что сейчас эти дети, или их дети, как донские казаки, нуждаются в приюте. Все это дало известные результаты в перемене отношения болгар. В местах большого скопления казаков он организовывал детские школы, доставая учебные пособия через Всероссийский земский союз, организовал казачью вспомогательную кассу, основой которой были 3000 турецких лир, отпущенных Донским атаманом, доставал ссуды для обзаведения собственным хозяйством, устраивал студентов на стипендии ВЗС.
По его же инициативе в Болгарии был организован Союз донских инвалидов, первые средства на содержание которого поступили через него от донской казны. Был устроен, вероятно первый на чужбине, инвалидный дом на Шипке. По поручению атамана созывает в Пловдиве первый эмигрантский Донской казачий съезд, на котором он и председательствует. Состоя представителем ОСДКТ в Болгарии, одной из забот П.Х. было расселение казаков станицами, хуторами или артелями. Он считал это необходимым для достижения их организованности и для облегчения связи с ними в целях осведомления и борьбы против разлагающей пропаганды демагогов и большевиков. Первая станица была организована им лично в Доль-на-Ореховице, которая после его отъезда во Францию была названа станицей имени Походного атамана генерала П.Х. Попова. С переездом Донского атамана и правительства в Болгарию представительство ОСДКТ было упразднено и П.Х. выходит в отставку.
А. Падалкин
Донские партизаны уходят в степи…
Со дня ухода донских партизанских отрядов из Новочеркасска в степи прошло более 50 лет. В эмиграционной казачьей печати есть много упоминаний об этом, но подробного, правдивого описания еще нет до сих пор. Многое еще остается невыясненным, много есть и сведений, не соответствующих истине. Есть даже и обвинения Походного атамана генерала Попова в том, что «…отряд уходил тайно… что многие военнообязанные остались в Новочеркасске и после были расстреляны большевиками…». Это – неправда.
В то время я был уже в Новочеркасске и опишу подробно и правдиво все то, чему я был свидетелем, относящееся к этому периоду.
Нужно указать на одну особенность жизни в Новочеркасске. Хотя он был столицей войска Донского, но это был типичный провинциальный город России. Все его жители находились под влиянием различных слухов: всегда обсуждали случившиеся события, о которых они узнавали (в станицах, городах войска и всей России)… Так было и в дни революции, так было и при наступлении Красной гвардии на Дон в 1917 году. Каждое событие, случившееся даже и вне города, но ставшее известным только одному жителю в городе, немедленно по «беспроволочному телеграфу» – от соседа к соседу – становилось известным всему городу.
Есть люди, которые говорят и пишут, что они не знали, что Новочеркасск может быть оставлен его защитниками. Это заявление – неправдиво. О том, что придет время, когда город надо будет оставить, раньше всех предупреждал атаман Каледин. Он говорил об этом офицерам гарнизона два раза: в Офицерском собрании; на первом собрании я не присутствовал, оно описано в «Донской Летописи», но я был на втором собрании. Это было примерно в половине января 1918 года. Присутствовали генералы Каледин и Чернецов. М.П. Богаевского не было. Генерал Каледин предупреждал офицеров, что необходима немедленная помощь донским партизанам, истекающим кровью. Если офицеры ее не окажут, красногвардейцы займут город и в первую очередь пострадают офицеры же. Атаман говорил коротко. Все комнаты второго этажа в офицерском собрании были переполнены офицерами так, что «яблоку негде было упасть». После атамана еще короче говорил Чернецов. Он призывал офицеров записываться в его отряд или другие…
О возможном уходе партизан знали офицеры, а от них и все жители города. Только никто не знал точно – когда наступит этот несчастный день.
В это время я занимал должность временного адъютанта у начальника донской артиллерии генерала И.П. Астахова. Моя обязанность была записывать и принимать добровольцев в партизанскую донскую артиллерию. Канцелярия моя находилась в Новочеркасском военном училище. Нам было уже известно, что Добровольческая армия 9 февраля оставила город Ростов и через ст. Аксайскую ушла в ст. Ольгинскую. Ростовское направление осталось совершенно открытым. У атамана Назарова не было войск послать туда.
На Перепаковке партизаны едва-едва сдерживали сильный натиск красных. Положение становилось для защитников Новочеркасска безвыходным. И об этом знал каждый житель столицы Донского войска.
Генерал И. Поляков писал в своей книге «Донские казаки в борьбе с большевиками»: «После смерти Атамана Каледина все внимание и весь интерес большинства офицеров штаба сосредотачивалось преимущественно на изобретении планов наиболее безопасного бегства». И это вполне понятно. Значит – уже с 30 января офицеры готовились к оставлению Новочеркасска. Как же после этого можно уверять, что Степной отряд ушел тайно и многие военнообязанные остались в городе?
Утром 10 февраля штабом Походного атамана в Епархиальном училище созвано было совещание начальников войсковых частей гарнизона. Они решили: завтра, 11 февраля, город будет оставлен. О чем все начальники должны предупредить своих подчиненных, чтобы те, кто не хотят оставаться в городе, могли своевременно подготовиться и вместе с партизанами уйти… Около 11 часов дня генерал Астахов запиской сообщил мне об этом в Военное училище, причем добавил: «О времени выступления будет сообщено дополнительно». Вскоре другой запиской он сообщил, что выступление отложено на 12 февраля и час будет сообщен своевременно. Вечером 10 февраля ко мне на квартиру пришел мой сосед, есаул в отставке В.А. Калмыков, и спросил: «Верно ли говорят соседи, что партизаны оставляют город?» Я ответил: «Да, верно, но выступление отложено на 12-е». – «Как же мне поступить – уходить из города или оставаться?» Я ответил, что остаюсь; остался и он.
В «Белой России» генерал С. Денисов писал: «Изменяя время отхода отряда из Новочеркасска вместо 11 на 12-е февраля, Атаман Назаров формулировал свое приказание так: «Эту операцию совершить таким порядком, чтобы до подхода отряда Голубова в Новочеркасск таковой не оставался без прикрытия». Эта выписка указывает, что был приказ атамана Назарова об отходе партизан. Генерал Денисов делал это извлечение из приказа уже после 23 апреля, когда был Новочеркасск занят казаками. В феврале генерал Денисов не был в Новочеркасске, вероятно, в делах войскового штаба он нашел это распоряжение атамана. Факт налицо, тайны об уходе отряда не делал никто, и приказ об этом был.
Генерал И. Поляков писал, что 11-го вечером, придя из штаба, он от своих хозяев узнал, что завтра, 12 февраля, город будет оставлен партизанами. Он не поверил этому сообщению, полагая, что это очередная сплетня, пущенная друзьями большевиков с провокационной целью. До этого времени он почему-то не знал, что партизаны готовятся к оставлению города. Странно! И возможно ли, чтобы в отделе второго генерал-квартирмейстера об этом не знали?
Я сделаю некоторые пояснения о том, как проходила служба в армии при отдаче письменных распоряжений и приказов, так как многие читатели не знают этого. Она во всех частях Русской Императорской армии, и после революции тоже, была строго регламентирована. В каждой части была книга приказов и приказаний, отдельно. Особые книги были для секретных бумаг. В частях были адъютанты, которые получали от высших штабов и различных учреждений приказы, приказания и другие различные бумаги. Вся переписка, получаемая в части, вводилась во входящий журнал под номерами: указывалась дата получения бумаги, ее номер по входящему журналу и краткое содержание бумаги. Все секретное имело отдельный журнал. Все посылаемое, исходящее из частей, заносилось в журнал исходящих бумаг. Причем в обоих журналах обязательно указывалось, откуда, из какого учреждения и в каком количестве экземпляров получена или отправлена данная бумага. Специальные распоряжения отдавались отдельно. Если штабное учреждение было в одном городе, то обычно еще все получающие бумаги расписывались с указанием даты и часа полученной бумаги. В каждой части имелись книги очередных приказаний, и каждый офицер обязан был читать и расписываться в книге. Специально срочные распоряжения, если час был не служебный, посыльный из части приносил офицеру на квартиру. Когда в свою часть приходил командир, утром или после обеда, то всегда ему давались все бумаги, вновь полученные, и он по ним делал свои распоряжения по части: строевые, хозяйственные и пр.
Об уходе партизан было известно всем в городе, знали и жители уже 10 февраля, а генерал И. Поляков узнал об этом только 12-го утром. Могли ли забыть его часть в штабе и случайно не послать туда сообщение или распоряжение об уходе партизан? Нет. Его часть забыть не могли. Почему? Потому что количество печатных распоряжений печаталось точно, сколько надо было рассылать по всем частям и вне данного города, подчиненным штабу и составляющим гарнизон города. Адъютант, офицер штаба, ведающий отправкой и рассылкой этих распоряжений, всегда проверял – по исходящему журналу, – точно и всем ли послано данное распоряжение или приказ. Единственным объяснением разбираемого мною случая может быть только то, что генерал И. Поляков почему-либо в эти дни не приходил на службу.
Рано утром 12 февраля я на службе получил записку от генерала Астахова, что сегодня партизаны уходят из Новочеркасска. Сборный пункт на плацу Кадетского корпуса. Час выступления точно указан не был, но нужно было собраться не позже 3 часов дня, чтобы уйти засветло. По получении этой записки я ушел домой. Своему соседу есаулу Калмыкову сказал, что партизаны уходят около 3 часов. Он мне ответил, что уже знает об этом.
Хотя я решил остаться, но все же интересовался, как будут уходить партизаны, поэтому часов около трех я пошел на корпусный плац. На углу Баклановского проспекта и Татарской улицы, против корпусного здания, был кирпичный дом в углу большого двора, у стен его несколько маленьких домиков-клетушек. В них ютились семьи многих бедных «служителей» Кадетского корпуса. За многочисленностью тамошнего населения, особенно детей, этот двор кадеты называли «Порт-Артуром». Здесь я встретил корпусного ламповщика (тушил, чистил, зажигал лампы). Он спросил меня – куда я иду, знал он меня, когда я учился в корпусе, после моего ответа сказал мне: «Все уже ушли полчаса тому назад».
Я все же пошел на плац. Там был оставлен Походным атаманом конный офицерский разъезд с сотником во главе. Генерал Попов ему приказал остаться как «маяк» и всем опоздавшим давать направление, куда ушел отряд. Ему было приказано держаться «до темноты по возможности». Разъезд был в 12 коней, с сотником на плацу, два конных казака и на всех пяти улицах, окружающих плац, по два конных наблюдателя, охрана разъезда. Все ворота в железной решетчатой ограде плаца были открыты: в случае опасности разъезд мог сразу уйти в нужном направлении. Оставленный «маяком» офицерский разъезд указывает, что генерал Попов не только не забыл, что могут быть опоздавшие, но даже и позаботился о них, чтобы они могли присоединиться к отряду. Уход партизан около 3 часов дня можно объяснить тем, что ст. Кривянская уже была занята казаками-фронтовиками, а по приказу атамана Назарова Походный атаман должен был избежать вооруженного столкновения с казаками Голубова. В 5 часов дня Голубов со своей конницей занял Новочеркасск, а вскоре вошли и войска красных.
Часть партизанского отряда не ушла в Донские степи с генералом Поповым, а ушла на Кубань с генералом Корниловым. Почему? Это интересный вопрос, и можно сказать, что до сих пор он еще не освещен достаточно полно; постараюсь дать беспристрастное объяснение на основании данных, которые у меня имеются.
Известно, что генерал Корнилов, оставляя город Ростов, еще не решил, куда идти: на Кубань или в Донские степи. К вечеру 10 февраля вся Добровольческая армия сосредоточилась в ст. Ольгинской. Генерал Корнилов 12 февраля сам один принял решение двигаться в Донские степи. Узнав об этом, генерал Алексеев писал генералу Корнилову: «Пребывание в степи поставит нас в стороне от общего хода событий, мы не будем иметь возможности получать пополнение людьми и предметами снабжения. Прошу Вас сегодня же созвать военное совещание из лиц, стоящих во главе организации, и их помощников». На военном совещании в тот же вечер было решено идти на Кубань.
Когда партизанские отряды узнали, что Добровольческая армия идет в Донские степи, то есть с отрядом генерала Попова вместе, но в разных направлениях, часть из них присоединилась к Добрармии, и генерал Попов не протестовал. Он мог бы отдать приказ о присоединении своих партизан к Степному отряду. Генерал Попов был строг и характер имел суровый и решительный, почти не поддающийся влиянию других лиц. Хотя военный совет Добровольческой армии принял решение двигаться на Кубань, но генерал Корнилов до последнего момента вел усиленную разведку района зимовников.
Из трех пеших партизанских донских отрядов составлен был Партизанский полк, около 800 человек, командиром которого был назначен генерал-майор А.П. Богаевский. Из конных партизан было составлено два конных отряда – полковника Глазенапа[145] и полковника Корнилова[146].
Генерал И.А. Поляков об уходе партизан с Добровольческой армией пишет: «Нераспорядительность Донского командования подорвала к нему доверие, и многие партизанские отряды не пожелали влиться в Донской отряд, предводительствуемый Походным Атаманом ген. Поповым, а присоединились к Добровольческой Армии». И далее: «Где-то вдали грохотали пушки, то забытые герои партизаны, не предупрежденные об оставлении Новочеркасска, боем пробивали себе дорогу на юр>. «В числе ушедших с добровольцами находился и сподвижник Чернецова поручик Курочкин, а также Краснянский, Власов, Р. Аазарев, ушел с добровольцами и генерал Богаевский».
Я привел полностью эту фразу, потому что она построена так, чтобы создалось впечатление, что и генерал Богаевский якобы был недоволен и… ушел с партизанами в Добрармию. Генерал Богаевский объясняет свой уход с Добровольческой армией так: «Получив известие о намерении добровольцев покинуть Ростов, я со своим штабом решил присоединиться к ним. Другого выхода не было. К этому времени у меня в распоряжении было только десяток офицеров штаба и несколько солдат. Оставаться в Ростове значило сознательно и совершенно бесполезно идти на верную смерть». О своем решении, конечно, генерал Богаевский должен был донести Донскому атаману, и генерал Назаров его не вернул в Новочеркасск. Это было 9 февраля, а донские партизаны присоединились только 12-го. Почему же генерал Поляков в своей книге не указал все точно, так, как оно было? Странно. Где же правда?
В ст. Мечетинской генерал Корнилов объявил войскам, что Добровольческая армия идет на Кубань. «Взор его, – пишет Деникин, – испытующе и с некоторым беспокойством следил за лицами донских партизан». Были собраны все начальники отдельных отрядов. «Пойдут ли с Дона?» Вот подтверждение того, что причина ухода с Добровольческой армией была совместное движение в зимовники. «Партизаны смущены, некоторые опечалены. Но в душе выбор их уже сделан – идут с Корниловым».
Генерал Корнилов послал извещение генералу Попову и звал его идти вместе. Генерал Попов отказался, но… подчеркиваю вторично – партизан к своему отряду, идущих с генералом Корниловым, не потребовал. Генерал Деникин писал: «Про ген. Попова говорили, что честолюбие удержало его от подчинения ген. Корнилову». Конечно, это не верно, генерал Попов должен был считаться не только с российской государственностью в лице генерала Корнилова и Добровольческой армии, но и с донскими казаками и думать об их будущем. Все старые, опытные казачьи начальники и старики донцы знали, что восстание будет и… скоро. Казакам нужна будет помощь. А что будет и что ждет Добровольческую армию? Вернется ли она на Дон? И если вернется, то когда? Никто не мог знать.
Генерал Попов остался со своим отрядом на Дону. Правильно сделал, он должен был остаться. И как показала жизнь и последующие события, генерал Попов оказался прав в своем решении. А восстание на Дону облегчило Добровольческой армии возвращение и ускорило ее приход на Дон.
О том, что генерал И. Поляков писал: «грохотали пушки… забытые партизаны пробивали себе путь…» – ничего этого не было. С уходом партизан до следующего утра над Новочеркасском нависла какая-то зловещая тишина. Улицы были пусты. Все жители сидели по домам, и даже не было ружейной стрельбы. И.А. Поляков пишет: «В суматохе забыли снять и большинство городских караулов». Все эти обвинения относятся к генералу Попову. Но если даже это и было так, то ни к генералу Попову, ни к Степному отряду это не имело никакого отношения, и вот почему. И.А. Поляков пишет, что после нескольких дней прихода большевиков «я встретил моего дядю… 12 февраля он был в карауле у интендантских складов и его забыли снять…».
В Новочеркасске я был дежурным офицером по караулам гарнизона. Караулов было только два. Один на городской гауптвахте на Платовском проспекте, имеющий двух часовых; один наружный на площадке гауптвахты у колокола, другой внутренний в Государственном казначействе, на Соборной площади. Часовой стоял внутри казначейства у специальной комнаты, где хранились ценности. Около часового был электрический звонок, которым он вызывал разводящего или, в случае тревоги, сообщал в караул из казначейства в караульное помещение. Дверь в казначейство тоже была замкнута. При смене караулов, ежедневно, дежурный по караулам офицер обязан был лично проверить исправность звонка.
Второй караул находился за городом в направлении Ботанического сада, в 3 верстах от него. Там были пороховые погреба, охраняемые двумя часовыми: один с наружной стороны к шоссе Новочеркасск – Ростов, другой с тыловой стороны пороховых погребов, врытых в землю. Остальной караул помещался в небольшом, специально построенном домике, саженях в двухстах от погребов. Часовые оба имели телефонные звонки в караульное помещение. В случае тревоги вызывали выстрелом. Оба караула были связаны телефоном.
У интендантских складов, если они были, стояли не часовые, а вооруженные дневальные, которые сменялись сами, а не разводящими. По уставу гарнизонной службы – часовые не подчинялись генералу Попову и, если бы он лично отдал приказание часовому оставить пост, часовой его приказания не исполнил бы. Так что нельзя и обвинять генерала Попова, что будто не все караулы были сменены. Часовой исполнял приказания Государя Императора и своих начальника караула и разводящего.
Заявление о том, что в городе остались военнообязанные, тоже не выдерживает никакой критики, так как в штабах все знали 10 февраля, что партизаны уходят. Кто себя считал военнообязанным, находились в партизанских отрядах. Все остальные были как бы частными лицами, если можно так сказать, и находились по домам. Мобилизация объявлена не была; части и офицеры расходились по домам, и защита Дона уже шла на добровольных началах. Много внимания уделено мною сомнительным точностям в книге генерала Полякова, относящимся к донским партизанам. Но это необходимо было сделать, так как в донской печати о них почти ничего нет. Придет время, когда историк разберется в правде.
Есть сведения, что генерал Попов отдал приказ 1 апреля о распылении Степного отряда. Это распоряжение нисколько не умаляет значения похода донских партизан. Такова была военная, боевая обстановка. Генерал П.Х. Попов ушел из Новочеркасска не для того, чтобы в степях найти большевиков и уничтожить их, и не для того, чтобы потерять свой отряд… загубить живую силу.
Заканчивая писать о «степняках Отряда Вольных Казаков», надо отдать им должное. Генерал Попов и донские партизаны свою задачу вполне выполнили. Они сохранили живую силу защитников Дона и вновь продолжали борьбу с большевиками. Степной отряд не избегал боев и, когда надо было, вступал в бой с большевиками и побеждал их.
Приведу мнение последнего Донского Войскового атамана генерала А.П. Богаевского о Степном отряде; оно очень правильно, точно и, главное, беспристрастно в своей оценке. «Историческая заслуга Походного Атамана несомненна, ген. Попов не отказался стать во главе тех донских офицеров и казаков, которые смело решились на открытую борьбу с большевиками. В эти страшные дни растерянности и упадка духа степняки спасли честь Донского казачества, как Добровольцы – честь Русской Армии. Доказав, что не все донцы решили держать нейтралитет. В лице Степного отряда сохранилось ядро, около которого впоследствии выросла Донская Армия».
В заключение надо добавить: хотя восстание на Дону началось независимо от участия Степного отряда, но его существование в Донских степях имело громадное значение для казаков, поднимавших восстание, и они в первый же день восстания (суворовцы) послали конный разъезд к генералу Попову с просьбой о помощи.
М. Бугураев
В Новочеркасске
1918 год. Месяц – апрель. Отряд полковника Дроздовского, встреченный под Ростовом большими силами красных, после тяжелого боя должен был отойти… Настроение у всех было подавленное. Пройти походом 1200 верст из Румынии и, казалось бы, быть уже у цели – соединиться с генералом Корниловым, а вместо этого – полная неизвестность.
Но неожиданно рано утром было приказано авангарду отряда немедленно двинуться к Новочеркасску, к которому подходит большая группа красных со стороны Каменноугольного района. Несмотря на страшное переутомление лошадей, авангарду удалось подойти к городу, когда разъезды красных были уже в его предместьях, а за ними по дамбе двигались густые колонны пехоты. Но беглый огонь нашей конно-горной батареи, пулеметы броневика «Верный» и лихая работа двух эскадронов конницы привели к полному разгрому красных, которые с большими потерями, бросая оружие, пленных, обратились в повальное бегство.
На следующий день весь наш отряд входил в город. Жители встречали его со слезами радости, некоторые становились на колени, целовали даже лошадей. Все знали – Новочеркасск был спасен в последнюю минуту…
Нашей батарее было отведено место на Троицкой площади. Однажды я был дежурным по батарее. Было раннее утро. Город еще спал, но спал теперь спокойным сном… Мое внимание привлекло несколько людей в штатском, с ними была женщина, державшая в руках что-то большое, зеленое… Они, видимо, кого-то ждали. И действительно, с противоположной стороны площади показалась сначала группа всадников, а за ними стал втягиваться на площадь конный отряд. Все они были от меня далеко, и я не мог разобрать – кто это, но, когда головная группа отряда поравнялась со штатскими, я увидал, как бывшая с ними женщина подошла к одному из всадников, видимо, командиру отряда, и через голову лошади одела венок из зелени…
На следующий день мне стало известно, что это был конный отряд под командой полковника Семилетова из отряда Походного атамана генерала Попова, отряд, который уже все считали погибшим, но которому все же удалось после почти трехмесячного Степного похода, в невероятно тяжелых условиях, окруженному со всех сторон красными, поднимая по дороге казачьи станицы, подойти к столице Дона…
Встреча этого отряда на Троицкой площади при такой необычайной обстановке произвела на меня очень сильное впечатление, и часто, часто я вспоминал этот случай. Это было признание доблести командира и всего отряда и одновременно признание жертвенности и верности долгу всем, кто в одиночку, группами, отрядами со всех концов России стекались на Дон под знамена борьбы за Родину против красных…
Вспоминаю атамана Попова, когда он после взятия Новочеркасска 26 апреля на плацу у Краснокутской Рощи делал смотр отряду полковника Дроздовского. Тогда он, обнажив голову, говорил: «…низко кланяюсь вам от лица Донского казачества, славные дроздовцы, пришедшие из далекой Румынии, чтобы в тяжелый момент помочь казакам отстоять столицу Дона».
В прошлом году степняки-партизаны отмечали 50-летие своего Степного похода. Им – в рассеянии сущим, а также всем почившим и павшим в неравной героической борьбе за Родину – Слава!
А. Зауэр[147]
Степной поход в Задонье в 1918 году и его значение
Ворвавшийся 12 февраля 1918 года в Новочеркасск во главе красных есаул Голубов прекратил существование на Дону казачьей власти и разогнал Войсковой круг. Арестовав председателя Войскового круга Волошинова и Войскового атамана А.М. Назарова, он подошел к осуществлению своей заветной давнейшей мечты к атаманству. Но мечта не осуществилась. Высшие руководители советской власти, использовав предательство Голубова, устранили его от всякого участия в местной жизни.
Во главе управления области стал областной Совет Донской республики под председательством бывшего председателя Каменского военно-революционного комитета вахмистра Подтелкова. Новочеркасском правил сподвижник Голубова вахмистр Смирнов.
Вся область покрылась сетью советских учреждений, а казачьи станичные и хуторские правления со станичными атаманами были упразднены. Для казачества наступило время для предметного изучения советского режима и большевизма. Боровшиеся против большевиков силы – на юге отряд добровольцев полковника Кутепова с участием донских партизан Семилетова и Назарова и несколько сот казаков Гниловской станицы, на севере партизанский отряд полковника Чернецова, погибшего 22 января близ хутора Гусева, – отходили под напором советских войск за Дон.
Там сосредоточились штабы Добровольческой армии и Походного атамана генерала П.Х. Попова. Генерал Корнилов намечал путь на Кубань: туда привлекало многочисленное казачье население, для которого советская власть была органически неприемлема в силу уклада его жизни и исторических традиций, богатство населения хлебными запасами и борющийся за свою независимость Екатеринодар.
Генерал Попов со своим отрядом в 1500 человек направлялся в Задонье. Он решил остаться в пределах области, на донской территории, и сохранить идею преемственности казачьей власти среди казачьего населения, уверенный в поддержке и помощи этого населения и пополнении своего отряда, уверенный в скором пробуждении казачества от большевистского наваждения. Генерал Попов делал попытки задержать в пределах области Добровольческую армию, предлагая ей направиться в степи Сальского округа, изобилующие хлебными запасами, кормом для скота и лошадьми. В результате было решено произвести разведку этого края, а армия двинулась в южные пределы Донской области, в направлении станиц Хомутовской, Мечетинской, Егорлыцкой.
В Мечетинской станице были получены неудовлетворительные сведения о зимовниках, и Корнилов дал приказ двигаться на Кубань. Перед тем как уйти из Донской области, генерал Корнилов предложил Походному атаману генералу Попову присоединиться к нему. Генерал Попов ответил отказом, мотивируя свое решение настроением отряда, не желающего покидать пределы родного Дона и уверенного, что казачество не перенесет советской власти, восстанет против нее и сбросит ее в непродолжительном времени. Отряд будет ждать пробуждения казачества, оставаясь в его среде. Пути двух армий разошлись.
Для Добровольческой армии между Доном и Кубанью не было никакой принципиальной разницы. Генерал Деникин в своих воспоминаниях отмечает, что Дон и Кубань для добровольцев были лишь частями русской территории. Для донских партизан генерала Попова Дон был «Родным им краем», который им трудно было покинуть. Присутствие Степного отряда в области должно ускорить и облегчить повстанческое движение.
Степной отряд нес идею казачьей самостоятельности, казачьей вольности, он шел с призывом к восстанию казаков против большевистской тирании. Генерал Деникин говорит, что Походного атамана генерала Попова «честолюбие» удержало от подчинения Корнилову. Это показывает, что с военной точки зрения дробление военных сил, получившееся в результате принятого генералом Поповым решения, было неправильно, возможно, разумность решения Добровольческой армии, основанного на учете и расчете, стоит выше решения, основанного на вере и психологии отряда партизан, но для казачества решение генерала Попова является таким понятным и жизненно правдивым.
Генерал Корнилов настаивал на присоединении отряда к Добровольческой армии, полторы тысячи человек представляли в то время внушительную силу. После принятого решения в станице Мечетинской идти на Кубань генералу Попову послано предложение о присоединении.
Для отряда генерала Попова уход добровольцев из пределов области был делом не безразличным: ослаблялись антибольшевистские силы в области, подрывалась идея и значение присутствия значительной военной силы для поднятия и развития восстания казаков. Но кроме того, с добровольцами уходили донские партизаны, образовавшие Партизанский пеший полк под начальством генерала А.П. Богаевского, и Конный партизанский отряд полковника Глазенапа. С донскими партизанами уходили донцы с известным именем в казачьих кругах. Кроме генерала Богаевского – полковник Краснянский, войсковой старшина И.П. Карташев[148], Боков, Власов, сподвижник Чернецова Курочкин, Р. Аазарев и другие.
Завоевав Дон, советская власть сбросила с себя маску, отказалась от своего учения о «трудовом казачестве», которое уже сыграло свою предательскую и провокационную роль, открыто заявила о своих задачах и целях в казачьих землях.
Юрий Саблин с циничной откровенностью заявил депутатам Войскового круга: «Казачество как таковое должно быть уничтожено с его сословностью и привилегиями». Это было исходное положение советской казачьей программы (подробная программа разработана была позднее Центральным комитетом Российской компартии). Она рекомендовала: 1 – Самую беспощадную борьбу со всеми верхами казачества путем поголовного их истребления. Никакие компромиссы, никакая половинчатость путей недопустимы. 2 – Истребить поголовно богатых казаков и крестьян, провести беспощадный массовый террор по отношению вообще к казакам, принимавшим какое-либо прямое или косвенное участие в борьбе против советской власти. 3 – Конфисковать хлеб и другие сельскохозяйственные продукты. 4 – Переселить на Дон «крестьянскую бедноту». 5 – Уравнить пришлых иногородних с казаками. 6 – Провести полное разоружение казаков и расстреливать каждого, у которого будет найдено оружие после срока сдачи. 7 – В казачьих станицах оставлять вооруженные отряды. 8 – Комиссарам предлагается проявлять максимальную твердость и неуклонно проводить настоящее указание. Эта коммунистическая программа и проводилась в жизнь советской властью с первого дня ее организации на Дону.
Истреблены: Волошинов, Назаров, М.П. Богаевский и другие видные вожди казачества, истреблено офицерство, казачья интеллигенция. Полились на Дону реки крови лучших сынов его. Задача «расказачить, истребить, терроризовать и поселить крестьянскую бедноту, уравнить с иногородними» проводилась «твердо и неуклонно». Советский режим и его идеология оказались для казаков непереносимыми. Надежды Походного атамана и его отряда сбылись раньше, чем предполагалось. По всей области без предварительного сговора начались в разных местах восстания казаков, сначала в станицах и хуторах Черкасского округа, затем в станице Суворовской, в казачьих поселениях по течению Дона вниз от Н. Чирской, во 2-м Донском округе. Походный атаман переходит у Н.-Курмоярской на правый берег Дона к повстанцам, присоединяется окружная Константиновская станица, поднимаются станицы по Дону, 1-го Донского округа, наконец, поднимаются северные округа: Верхне-Донской, Усть-Медведицкий.
И всюду одна картина: появляется небольшая группа, дружины связываются, объединяются, растут численно, дело переносится на хуторские и станичные сборы, там оно расширяется, крепнет. Объединяются хутора и станицы, организуют «советы вольных хуторов и станиц», «советы обороны Дона», назначаются руководители военной борьбы, создается власть, ведающая разными органами управления. Это движение, возникшее в самой гуще казачьего населения с аналогичными методами действия, по порыву, воодушевлению массы является стихийным народным движением. Но нет вождей с громким именем, нет предварительно разработанного плана, нет штабов, вызвавших бы уважение своей организационной предварительной работой.
К 28 апреля восставшие казаки овладели уже Новочеркасском, освободили большую часть Черкасского округа, части 1-го Донского, 2-го и Верхне-Донского округов. Донецкий округ очищен совместно с прибывшими в это время немцами, которые очистили от большевиков Ростовский и Таганрогский округа.
Все повстанческое движение, все отряды и дружины находились под высшим командованием Походного атамана генерала Попова, по распоряжению которого созывается в Новочеркасске Круг спасения Дона, который организует казачью власть, выбирает Донского атамана, устанавливает порядок в освобожденных местах и дает директивы на ближайшее будущее. В истории повстанческого казачьего движения одним из важнейших факторов является Степной отряд генерала Попова. Он сохранил идею казачьей борьбы с советской властью. Он спас честь и знамя вольного казачества. Он служит связующим звеном между временем Каледина – Назарова и временем Краснова – Богаевского, он дает право утверждать: казачество не прерывало своей вооруженной борьбы с большевиками.
Предметный урок советского режима доказал органическую неприемлемость для казачества большевизма, вызвал взрыв стихийного, народного казачьего революционного движения. Великая вера в казачество жила в сердцах донских партизан Степного отряда, переносившего мужественно и терпеливо в безбрежных Донских степях все физические и моральные страдания своего скитания, без крова и приюта, в холоде и голоде, под страхом быть раздавленными сильным и жестоким врагом, но и велика была радость дождаться осуществления своей веры, такого яркого воплощения своей идеи, являвшейся единственной опорой и оправданием Степного похода. Самый факт существования Степного отряда говорил о том, что казачество не умерло, не задушено, оно борется за свое существование. Эта мысль вселила бодрость, устранила апатию, упадок духа, рабскую подчиненность, звала к борьбе, к подвигу. Этим объясняется та быстрота, с которой началось восстание. Не прошло и месяца после установления по станицам и хуторам Советов, как казаки уже изгнали представителей советской власти и приступили к восстановлению станичных и хуторских правлений и атаманов. Больше того, когда начались восстания, они начались именно там, где бродил Степной отряд. Походный атаман становится центром движения, центральной властью, он помогает и содействует восстанию.
К восстанию примыкают станицы и хутора, где появляется отряд, так поднялся правый берег Дона. Генерал Попов посылает полковника Мамонтова для организации повстанческого движения во 2-м Донском округе. Он объединяет под своим командованием две вооруженные казачьи группы на Дону. Две группы против Александро-Грушевска и Новочеркасска. Он ведет планомерную борьбу с красными войсками, всюду отступающими под организованным воодушевленным напором повстанцев.
Все сделанное Степным отрядом генерала Попова ярко живет в благодарной памяти казачества, которое не забудет и по достоинству оценит решение его остаться в среде казачества в беспросветные для него дни советского кровавого владычества и попытки его задержать в пределах области Добровольческую армию, и его веру в казачество, и его значение и роль в повстанческом казачьем движении. В память Степного похода Войсковой круг установил для его участников нагрудный знак «темно-стального цвета на Георгиевской ленте в виде могильного креста», встречающегося на степных курганах.
К. Каклюгин[149]