Последние дни Степного похода и начало восстаний на Дону[150]
В № 103 журнала «Казачье Единство» И. Плахов поместил статью «Восстание ст. Баклановской Донского Войска 25-го марта 1918 г.», а в № 63 журнала «Родимый Край» – «Поправки», по поводу статьи А. Падалкина «Донские партизанские отряды и их начальники в гражданскую войну». Обе статьи имеют связь между собой. В первой описывается восстание казаков ст. Баклановской и соседних с нею; причины, вызвавшие это восстание; влияние его на движение отряда Походного атамана к Дону; прибытие партизан на хутор Королев и переговоры начальников восставших казаков с Походным атаманом, дальнейшее движение партизан на правый берег Дона и конец восстания казаков-баклановцев. Во второй автор делает поправки и возражения по поводу некоторых данных, приведенных в статье А. Падалкина, вплоть до отрицания некоторых боевых действий отряда партизан-степняков, и снова останавливается на переговорах восставших с Походным атаманом и его штабом.
Всякое новое свидетельство, проливающее свет на происшедшие в свое время события и уточняющее те или иные факты, является ценным для установления исторической истины, поскольку оно объективно. В этом отношении чисто фактическое описание событий в районе ст. Баклановской и соседних с ней станиц в конце марта 1919 года заслуживает внимания. Другое дело – оценка и чисто субъективные, категорические утверждения и неправильно обоснованные выводы, делаемые автором как в отношении восстания казаков ст. Баклановской, так и в отношении действий отряда партизан-степняков.
В начале первой статьи И. Плахов неправильно передает и толкует слова А. Падалкина, цитируя его, когда пишет: «23-го марта партизанам стало известно, что с этого дня они были уже не одни – пробуждался Дон, т. е. что на Дону начались восстания». Слова «известно» в описании А. Падалкина нет. Говоря об уходе партизан 23 марта в ст. Граббевскую, он писал: «С этого дня в истории партизанских отрядов, участвовавших в Степном Походе, начался новый этап. С этого времени они были уже не одни – пробуждался Дон». Это следует понимать, что среди казаков начались волнения, появилась ненависть и злоба к большевикам и они готовы были взяться за оружие, то есть сделать то, что партизаны сделали уже давно. О начавшихся восстаниях он не говорил.
Прежде чем говорить, в силу каких причин отряд Походного атамана начал 23 марта движение к Дону, перечислим кратко события, предшествовавшие этому движению.
С 12 марта красные стали проявлять активность, и с нашей стороны были приняты меры противодействия. Отряд, занимавший до этого широкое расположение на 40–50 верст в глубину, произвел перегруппировку и сосредоточился.
13 марта сводный отряд под командой полковника Мамонтова выбил большевиков с зимовника Я. Королькова, а 14 марта конные отряды полковника Каргальского и полковника Чернушенко заняли зимовник Сергеева. На зимовнике Я. Королькова произошло массовое отравление партизан водой из бочек, которую большевики при уходе отравили сулемой, и доктор Бауман отпаивал пострадавших яйцами.
15 марта 3-я Семилетовская пешая сотня войскового старшины Мартынова и 2-я калмыцкая конная сотня, при поддержке одного орудия Семилетовской батареи, атаковали большевиков у хутора Савоськина, принудив их к отступлению. Когда наш успех ясно обозначился, я послан был к Походному атаману с донесением. Генерал Попов, ввиду приближавшейся ночи, приказал прекратить преследование и отойти на ночлег в исходное положение на зимовник Пишванова.
17 марта на зимовнике Ст. Безуглова по приговору военно-полевого суда был расстрелян партизанами уличенный в шпионаже, пораженческой агитации и самозванстве, лжевойсковой старшина Розов, устроившийся адъютантом в штабе Походного атамана. Красивый мужчина, отлично одетый, с боевым орденом и целым рядом нашивок на рукаве за ранения, одним словом, «тонняга», никогда не бывший офицером, а, как говорили, бывший унтер-офицер какого-то полка и председатель революционного комитета, расстрелявший немало офицеров, он признался во всем, но до последнего момента держался геройски, угостив всех папиросами и подарив свой золотой портсигар уряднику, командовавшему расстрелом.
В ночь с 18 на 19 марта отряд войскового старшины Семилетова двумя колоннами пошел в набег на большевиков, сосредоточившихся на хуторах на Курячей Балке. Колонна полковника Лысенко в составе 2-й и 3-й пеших сотен, с одним орудием Семилетовской батареи и 2-й калмыцкой сотней, сбилась ночью с дороги, потеряла время и подошла к указанному для атаки пункту, когда уже рассвело, в то время как весь план был построен на внезапной атаке в темноте перед рассветом.
Большевики, силы которых в несколько раз превышали отряд партизан, имевшие, кроме пехоты, артиллерию и даже конницу, видя малочисленность партизан, перешли в контратаку, и завязался ожесточенный бой.
3-я Семилетовская пешая сотня, на которую навалились большевики, оказалась в тяжелом положении. К счастью, на помощь подошла вторая колонна под командой капитана Балихина (1-я пешая, 1-я и 2-я конные сотни и одно орудие), что позволило вывести из боя 3-ю сотню, потерявшую убитыми и ранеными 3/4 своего состава. При таких потерях в любой армии войска теряют боеспособность и превращаются в нестройную толпу, а я видел 3-ю сотню, уже выведенную из боя, когда она свернулась и отходила: впереди строем, под командой единственного оставшегося в живых взводного офицера, ровным шагом шли пешие, сзади ехали конные. Бой еще не кончился, и вокруг рвались снаряды. Сотня спустилась в балочку и подходила к мосту через какую-то речушку, когда с фланга вновь засвистали пули. Партизаны перешли мост все тем же ровным шагом и только инстинктивно повернули головы в сторону, подняв воротники, как если бы внезапно подул степной холодный ветер. В бою был смертельно ранен и начальник пеших Семилетовских сотен полковник Лысенко. Хотя этот бой и был тяжелым для партизан, все же большевикам, несмотря на большое превосходство в силах, не удалось ни окружить, ни разбить отряд семилетовцев, отошедших к вечеру в полном порядке на зимовник Александра Королькова, и в последующие дни красные активности не проявили.
На другой день состоялся военный совет начальников партизанских отрядов под председательством Походного атамана. Никого из участников этого совещания не осталось в живых, и никто теперь не может точно сказать, о чем там говорили. Однако партизанам стало известно, что обсуждался вопрос о дальнейшей судьбе отряда и, соответственно с этим, о его дальнейших действиях.
Нахождение в отдаленном углу Донского края, имевшее смысл зимой, так как позволило партизанам сравнительно спокойное существование и необходимый отдых в течение двух недель, делало дальнейшее их пребывание здесь и бесцельным, и опасным. Окруженному со всех сторон мелкими бандами отряду, в районе с враждебно настроенным к нему населением соседних губерний, рано или поздно грозило уничтожение, если бы он оставался на месте, и только движение и маневр могли вывести его из этого положения.
К тому же с наступлением весны и началом активных действий большевиков штаб Походного атамана, как пишет в своих «Записках» генерал П.Х. Попов, «вел разведку к стороне ст. Андреевской, которая, совместно с калмыцкими станицами, отвергла советскую власть и, отстаивая свою казачью самобытность, вступила, по слухам, в открытую борьбу с красными… Первые признаки казачьего отрезвления были налицо. Нужно было поддержать его, нужно было вдохнуть в зародыш движения струю уверенности. Нужно было продвинуться ближе к станицам, чтобы своим присутствием дать им импульс, составить рычаг, на который мог бы опереться весь переворот».
В силу вышеуказанных причин и невзирая на то, что о начавшемся освободительном движении среди казаков в штабе Походного атамана не имелось еще никаких определенных сведений, кроме неясных слухов, 20 марта было принято решение двигаться к Дону. Поворот был сделан в ночь с 23 на 24 марта, когда, совершив фланговый марш и выйдя из окружения, Степной отряд занял ст. Граббевскую. И. Плахов это оспаривает и считает, что «поворот к Дону отрядов Пох. Атамана надо считать не с 20-го марта, как пишет г-н Падалкин, а со дня прибытия к Пох. Атаману посланцев полк. Бояринова (26 марта) с вестью, что путь к Дону свободен».
20 марта действительно никакого поворота к Дону еще не было, но А. Падалкин этого и не утверждал. В этот день было лишь принято решение повернуть к Дону, и в течение трех дней партизанские отряды сосредоточивались в районе зимовника Трудникова. Поворот был сделан 23 марта с движением на станицы Граббевскую, Бурульскую и Еркетинскую, и достаточно бросить беглый взгляд на карту, чтобы убедиться в этом. Сделан он был независимо от восстания казаков ст. Баклановской, о котором в то время еще ничего не знали, так как оно началось 25 марта, а к 26 марта, когда о нем узнали, партизаны сделали уже добрую половину пути и подходили к реке Салу.
И. Плахов перечисляет целый ряд неточностей в описании Степного похода А. Падалкиным и делает поправки, из которых некоторые, быть может, и справедливы, но другие вызывают поистине изумление. Не будучи сам участником похода, он категорически отрицает возможность боя при переправе через реку Сал у ст. Андреевской не на основе каких-либо бесспорных, не вызывающих сомнения данных, а лишь на основании своих собственных выводов, которые сводятся к следующему.
Боя с красными при переправе через реку Сал у Андреевской отряд ВДК (Вольных донских казаков) иметь не мог, так как в Андреевской никаких красных отрядов не было. Если же это был бой арьергарда с наседавшими красными, то последние, следуя по пятам отряда ВДК, могли появиться в Андреевской, затем на хуторе Королеве и даже на хуторе Кривом – у переправы через Дон. Однако никаких красных в этих пунктах не было.
В ст. Андреевской красных действительно не было, но в течение двух дней шел бой наших частей, прикрывавших переправу, с наседавшими красными. Если красные не появились в хуторе Королеве и дальше, из этого еще не следует, что они не существовали, к чему сводится слишком простой вывод господина Плахова.