Водитель не стал больше уговаривать капитана. Он замолчал, ушел в себя. А Шубин, искоса глядя на его почерневшее лицо, чувствовал себя виноватым. «Ведь человек за два дня совершенно переменился, – думал он. – Он нашел свое место в общем строю. Он впервые побывал в бою – и здорово себя показал в этом бою. А теперь я хочу снова отправить его в рабство к немцам, возить для них разные грузы. Правильно ли я поступаю? Пожалуй, что неправильно. Надо еще над этим вопросом подумать».
И этот свой вывод он решил сообщить Степанчуку.
– Знаешь, Виктор, я подумаю, как с тобой быть, – сказал он. – Ничего обещать не хочу, но я подумаю.
Водитель прямо на глазах, что называется, расцвел.
– Спасибо большое, товарищ капитан! – с чувством произнес он. – Я вас торопить не буду. И я вам пригожусь, это точно!
Больше они на эту тему не говорили. К полудню они подъехали к Ростову. Когда до первого немецкого контрольного пункта на въезде в город осталось не больше километра, Шубин сказал:
– Ну, вот, Виктор, нам пора прощаться с этим замечательным лимузином. Видишь вон тот разрушенный сарай? Сверни-ка к нему, встань так, чтобы нас с дороги не было видно.
Водитель выполнил указание разведчика и спрятал машину за сараем. Здесь Шубин достал из багажника свою старую форму ефрейтора Кнехта, вещмешок с рацией и другими нужными вещами. Из вещмешка он извлек катушку ниток и иголку, затем снова сел в кабину и приказал водителю:
– Снимай свой китель и шинель и зашей дырки на спине там и там. Пока ты в кабине сидел, эти дырки никто не видел. А теперь их будет хорошо видно. Всем станет ясно, что тебя ножом били. А с такими ранами люди редко продолжают ходить в столовые и делать другие дела. Так что бери иголку, нитки – и за работу.
Самому Шубину не было нужды что-то зашивать – надо было только переодеться. Он стянул с себя черный мундир с нашивками СС, снял портупею с кобурой и надел солдатский китель и шинель. А верный «ТТ» вынул из кобуры и сунул за пазуху. Еще он достал документы ефрейтора Кнехта и положил их в карман шинели.
Проделывая все эти операции, он искоса поглядывал на Степанчука. Тот, высунув от усердия язык, трудился над шинелью – заделывал дыру, которую в ней оставил нож Шубина. «Какие же документы ему подобрать, если брать его с собой? – размышлял разведчик. – Никаких документов водителя у меня нет. И как быть с его языком?»
Размышляя таким образом, Глеб машинально гладил рубец на плече, оставшийся у него после ранения, нанесенного Робертом Петерсом. И тут ему пришла в голову одна мысль… Он некоторое время ее обдумывал, прокручивал так и эдак, а затем спросил Степанчука:
– Чижов говорил, что ты в детстве попал под поезд, и у тебя травма ноги. Это правда?
– Да, – признался Степанчук. – Когда иду, побаливает, вот и прихрамываю. А бегать мне вообще трудно. Поэтому меня от армии освободили.
– Понятно, понятно… – пробормотал Шубин.
Последние звенья плана, который он разработал для себя и Виктора Степанчука, вставали на место. Надо было продумать кое-какие детали – и план был бы готов. Разведчик посидел еще некоторое время, наблюдая за тем, как водитель орудует иголкой, затем заговорил:
– Слушай меня внимательно, Виктор. Кажется, я придумал, как нам с тобой быть, под какой легендой ты будешь работать. Но начнем сначала с меня. Я снова буду играть роль раненого ефрейтора, который находился на лечении в одном из госпиталей Ростова. Я действительно лежал в этом госпитале, всех там знаю, могу рассказать о каждом враче, так что с этой частью легенды проблем не будет. Теперь о тебе. Ты – такой же раненый, как и я. Ранение у тебя, естественно, в ногу. Осколок русского снаряда раздробил тебе голень, но немецкие врачи совершили чудо и почти тебя вылечили. Вот только хромота осталась. И теперь мы с тобой возвращаемся на фронт, в свою часть. Правда, возвращаться мы будем не спеша. Будем ночевать на вокзале, искать подходящий поезд. А заодно беседовать с солдатами, которые тоже ждут своих поездов. От таких солдат можно узнать много ценной информации. Позднее, когда мы намозолим глаза коменданту вокзала, мы уедем в район знакомой нам станицы Манычской. Там, как мне сообщили в нашем штабе, разыграется главное сражение за Ростов. Оттуда мы будем поставлять в штаб оперативную информацию.
– Это все я понимаю, – сказал Степанчук, который и правда очень внимательно слушал рассказ Шубина. – Но как быть с моим немецким языком? Может быть, я не немецкий, а венгерский рядовой?
– С венгерским рядовым все будет хорошо, – сказал Шубин, – но только до того момента, когда нам не встретится настоящий венгр. Тогда твоя легенда рухнет, и мы засыплемся. Нет, так легенду выстраивать нельзя. Сделаем по-другому. Ты – немец, выросший за пределами Германии, так называемый фольксдойч. Допустим, ты вырос в Белоруссии, в Бресте. Эта часть Белоруссии находилась до тысяча девятьсот тридцать девятого года под властью Польши. И нехорошие поляки не давали немцам говорить на их родном языке. В результате ты говоришь по-немецки кое-как. Ведь ты учил язык тайком. А когда в Брест пришли немецкие войска, ты пошел добровольцем в немецкую армию. Вот она, твоя легенда. Осталось придумать тебе немецкую фамилию. Значит, для поляков и белорусов ты был Степанчук. А настоящая твоя фамилия, как я уже говорил – Фельдман. А имя оставим прежнее – Виктор. Осталось еще немного потренировать тебя в немецком – в основном для того, чтобы ты понимал, что тебе говорят солдаты на вокзале, а потом на фронте. Начнем занятия прямо сейчас, пока ты зашиваешь свои дырки. И будем с этого момента говорить в основном по-немецки. Hast du verstanden?
– Ja, genosse kapitan! – бодро ответил Степанчук, он же Фельдман.
Глава 9
С этого момента они действительно говорили почти исключительно по-немецки. Степанчук от этого мучился, потому что не понимал Шубина, и был вынужден догадываться, что тот сказал. Несколько раз он просил капитана перейти на понятный ему язык, но Шубин был неумолим и в ответ требовал, чтобы бывший водитель немедленно отправился домой. Требовал, конечно, тоже по-немецки.
Этот урок продолжался, пока «рядовой Фельдман» зашивал форму. Шубин осмотрел то, что получилось, и остался доволен результатом работы Степанчука. Затем он извлек из багажника лимузина все, что могло им пригодиться в дальнейшем, после чего разведчики повернулись спиной к так хорошо послужившей им машине и направились в город. Шубину было необходимо попасть в курятник, где в тайнике хранился запас денег и документов, а также ряд других необходимых вещей.
К курятнику они пробирались окольными тропами, избегая людных улиц. Ведь у Степанчука пока что не было никаких документов, и первый же патруль их бы задержал. Конечно, Шубин бы не дал себя задержать, он бы вступил в бой, как он уже не раз делал во время этой операции. Но начинать новый этап операции со схватки значило почти наверняка провалить этот этап. Поэтому двум разведчикам пришлось красться вдоль заборов, выглядывать из-за углов – не идет ли патруль. И в итоге они благополучно добрались до тайника.
Открыв сундук, в котором хранились сокровища разведчика, Шубин перебрал пачку документов и нашел нужный.
– На, держи, – сказал он, протягивая Степанчуку солдатскую книжку. – Вот теперь ты и по документам рядовой Фельдман. Хорошо, что мне в штабе заготовили документы с такой фамилией. Правда, у тебя нет справки о ранении… Да и у меня ее нет… Будем говорить, что наши справки лежали в сумке. После выхода из госпиталя мы попали под бомбежку, и сумку разорвало в клочья. Даже следов не осталось. И мы решили не терять время на добывание новых справок, а сразу ехать на фронт, в свою часть.
Все это он говорил, разумеется, по-немецки. И Степанчук его понял только с третьего раза.
Нужные документы разведчики забрали из тайника. А вот вещи, которые могли бы их сразу выдать, наоборот, оставили в тайнике. Прежде всего это касалось рации. Конечно, это было неудобно: для каждого сеанса связи надо было возвращаться в курятник. Но что было делать?
Теперь, когда они запаслись нужными документами, можно было подумать об обеде. И разведчики отправились в столовую. Здесь все прошло гладко: Степанчук вполне успешно пообщался с поваром на линии раздачи, а потом так же неплохо побеседовал с соседом по столу.
Шубин уже думал, что посещение столовой пройдет без приключений, когда в зал вошел человек, о котором разведчик и думать забыл – это был его лечащий врач в госпитале доктор Вольф, большой любитель дармового пива. Шубин решил, что надо ускользнуть, чтобы доктор его не заметил. Но тут ему пришло в голову, что надо действовать иначе. Ведь с помощью доктора и он, и Степанчук могли получить справки о ранении, которые им были необходимы. И разведчик сам поспешил навстречу доктору.
Вольф сразу узнал своего недавнего пациента, и его лицо выразило удивление, даже настороженность.
– Это вы, Кнехт? – спросил он. – Какими судьбами? Вы так внезапно исчезли из госпиталя… Начальство даже стало думать, что вы решили дезертировать…
– Нет, господин Вольф, я совсем не хочу дезертировать, – ответил Шубин. – Наоборот: я стремлюсь как можно скорее вернуться на фронт. А что касается моего отсутствия, то могу объяснить, почему я исчез. Понимаете, я проявил понятную для мужчины слабость. Во время своих прогулок я познакомился с одной прелестной девушкой, которая ответила мне взаимностью. В общем, последнюю неделю я провел в ее обществе. А теперь хочу вернуться в свою часть. Но для этого мне нужна справка о ранении. Выдайте мне ее!
– Нет, не могу! – решительно сказал врач и, отстранив Шубина с пути, двинулся к линии раздачи. – Вы сбежали из госпиталя, прервали курс лечения – как же я могу выдать вам документ?
– Да, конечно, я поступил неправильно, господин доктор, – согласился Шубин.
Отказ немца выдать справку он предвидел и нисколько ему не удивился. Но у него в руках был козырь, который он собирался сейчас пустить в ход в своей игре против немецкого врача.