Сказав это, генерал Краснов оставил зал заседания. С мест раздались крики депутатов: «Атамана задержать, Атаману остаться, Атаману верим, не уходите, просим остаться». И опять Харламов правильно учел настроение Круга. Он понял, что дебатировать вопрос отставки Атамана в этот момент опасно, а потому он решил сделать перерыв, чтобы подготовить членов в нужном для оппозиции направлении.
В сделанном перерыве «для обмена мнений» сторонники Атамана и нейтральные депутаты Круга подверглись решительной и последней обработке. Оппозиция била ва-банк. Во что бы то ни стало спешили склонить большинство Круга на свою сторону и с этой целью беззастенчиво лгали депутатам – простым казакам. Последние, слушая мудреные слова господ интеллигентов, силились понять их, но не могли уловить тайный их смысл и только в недоумении и смущении разводили руками. Им горячо доказывали, что Атаман переутомился и не хочет больше оставаться на своем посту, что он сам просит отдыха. А в то же время таинственно шептали, что Войску от ухода Атамана будет только польза, ибо союзники заявили, что до тех пор, пока на Дону будет Атаманом ген. Краснов, они не окажут Войску помощь. Не желает помогать Дону и Добровольческая армия, так как ген. Деникин в ссоре с ген. Красновым. Но главное, что смущало и волновало серую часть Круга – были категорические утверждения интеллигентов, что после ухода Атамана Краснова, Войску будет легче, ибо старшие возраста казаков будут безотлагательно отпущены домой, а на смену им на Дон придут союзные войска, добровольцы, кубанцы и сообща быстро справятся с противником. Так бесстыдно и преступно лгали казакам, лишь бы убедить их принять отставку Атамана Краснова. И если, мне думается, простым казакам-депутатам было жаль расстаться со своим любимым Атаманом, столь много сделавшим для Дона, то еще больше им было жаль своих родных станиц, которыми тогда владели красные. Быть может, многое в настоящем им было и непонятно, и туманно, но зато в будущем им сулили чрезвычайно соблазнительные перспективы.
Необычайно странную картину, помню я, представляло тогда помещение Донского Парламента. Все комнаты и коридоры были буквально запружены депутатами и лицами, не принадлежащими к составу Круга, но почему-то принимавшими горячее участие в его жизни в тот момент. Разбившись на кучки, члены Круга оживленно дебатировали вопрос отставки Атамана. Я вышел из ложи и прошелся по длинным коридорам здания. Везде было одно и то же: один или два интеллигента, из лагеря оппозиции, окруженные простыми казаками-депутатами, горячо убеждали их принять отставку ген. Краснова. Не лишено интереса, что при моем приближении к той или другой группе, споры на момент стихали, а оппозиционеры пугливо озирались, словно опасаясь, что я вступлю в разговор. Наконец депутаты были позваны занять места. Наэлектризованный лживыми обещаниями лидеров оппозиции, дезертирами с Дона, Донской Парламент небольшим большинством принял отставку Атамана. Депутаты Круга в массе не обнаружили ни твердости характера, ни мудрости римлян, судивших вождей не по результатам, зависящим от множества случайностей, а по проявленным ими свойствами и дарованиями[302].
Как только состоялось это постановление, я, не теряя времени, тотчас же написал рапорт об увольнении меня в 4-х месячный отпуск по болезни и лично повез его во дворец. Там я застал Атамана и командующего армией. Это был момент, так сказать, междувластия. Старая власть сложила свои полномочия, а новая пока не вступила в исполнение обязанностей, так как указ Круга о принятии им отставки Атамана, не был еще официально вручен ген. Краснову. Командующий армией и я воспользовались этим моментом и получили согласие Атамана: он на отставку, я – на отпуск[303]. П.Н. Краснов в этот момент, оставался совершенно спокойным и даже шутил. Ген. Денисов был несколько взволнован, но не столько тем, что Круг принял отставку Атамана, сколько той травлей, которой он был подвергнут, когда докладывал Кругу о военном положении Дона. Что касается меня, то я болел душой и за Атамана и за командующего армией. Меня глубоко возмутило отношение Круга к ним. Ведь именно им Войско Донское всецело было обязано и своим освобождением от большевиков и своим процветанием. Эти люди работали не покладая рук, работали бескорыстно, отдавая все свои силы, ум и знание на пользу общего дела. А в результате, Донской Парламент, идя за кучкой демагогов, кучкой бездельников и людей более чем сомнительной репутации, вместо преклонения перед самоотверженностью этих лиц и вместо глубокой благодарности – выразил им недоверие… Но одно меня радовало – это мой предстоящий отпуск, ибо мне необходимо было восстановить и поправить совершенно расстроенное мое здоровье.
Здесь же, между прочим, мы решили, дабы не осложнять положение и своим присутствием не вносить диссонанс в работу нового Правительства, – в ближайшие дни покинуть пределы Дона.
Около 12 часов ночи Ген. Богаевский прибыл во дворец и привез указ Войскового Круга о принятии отставки Донского Атамана и о том, что атаманская власть в Войске Донском, согласно ст. 21 Основных законов Всевеликого войска Донского, впредь до избрания Кругом Атамана, переходит председателю совета Управляющих отделами, т. е. ген. А. Богаевскому.
Не желая присутствовать при разговоре Богаевского с Атаманом, я, сославшись на необходимость немедленно передать все дела своему помощнику ген. Райскому, поехал в штаб. Здесь, несмотря на поздний час, все чины штаба были на своих местах. В моей приемной, в ожидании меня, собрались все мои ближайшие помощники. Я пригласил к себе ген. Райского, 1-го генерал-квартирмейстера полк. Кислова и II-го ген. – квартирмейстера ген. Епихова. Мое удивление было крайне велико, когда каждый из них вручил мне рапорт с просьбой об увольнении его в отставку, мотивируя это каждый по-своему. Они заявили, что служить при новом командовании, особенно с ген. Сидориным, уже тогда выдвигавшимся на должность начальника штаба или командующего армией, они категорически не желают. В беседе с ними у меня прошел целый час. Потребовалось много усилий, дабы удержать их от этого необдуманного шага. В конце концов, мне удалось убедить их, что, если они не желают оставаться работать при новой власти, то не делать этого сейчас, а сделать позже, дабы это не носило характер саботажа. Мне казалось, что было совершенно недопустимым в такой момент лишить штаб главных ответственных работников и, кроме того, такой их поступок мог рассматриваться, как противозаконный. Во время разговора с ними мне доложили, что ген. Богаевский ожидает моего приезда к нему с докладом о положении на фронте[304]. С ним тогда у меня произошел весьма интересный разговор по телефону. Я заявил Африкану Петровичу, что считаю себя уже в отпуску и потому с докладом к нему не поеду, а пришлю своего помощника или 1-го генерал-квартирмейстера, т. е. сделаю все, что могу сейчас сделать. Ген. Богаевский начал меня настойчиво уговаривать оставаться на своем посту, горячо доказывая, что ни он, ни Круг в целом, абсолютно ничего не имеют лично против меня, что моей работой все довольны, но что весь удар был направлен исключительно на командующего армией ген. Денисова (вопрос об Атамане он дипломатически замалчивал), своими действиями вызвавшего негодование Круга. Или Африкан Петрович был так наивен, или искренно заблуждался, или же, по обыкновению, кривил душой, я тогда понять не мог. Избегая, однако, дальше дебатировать и еще больше обострять этот больной вопрос, я поблагодарил Африкана Петровича за поток ласковых слов в отношении меня, но все же категорически заявил ему, что я остаюсь при своем решении и что как будущего моего заместителя могу рекомендовать ген. А. Келчевского. На этом и кончился наш разговор по телефону.
Но и мой помощник, и 1-й генерал-квартирмейстер упорно уклонились от поездки с докладом к ген. Богаевскому. Первый ссылался на слабое знание им военной обстановки и оперативных предположений, второй, наоборот, напирал на полную свою неосведомленность в вопросах общих. Тогда я отправил их обоих к ген. Богаевскому, а сам, сделав последние резолюции на срочных телеграммах и отдав распоряжение о спешном напечатании прощального приказа П.Н. Краснова[305], поехал домой, зная, что там собрались мои близкие и друзья, с нетерпением меня ожидавшие.
Почти до утра, в кругу родных и приятелей мы обсуждали последние события, строили разные планы и делали всевозможные предположения о будущем.
На другой день, после отставки ген. Краснова, т. е. 3-го февраля в Новочеркасск впервые приехал ген. Деникин и посетил Круг. Его встретили с особенной торжественностью и даже с подчеркнутой помпой. Отвечая на приветствия председателя Круга, Главнокомандующий такими словами определил цель своего приезда: «Я приехал, – сказал он, – исполнить свой долг: поклониться праху мертвых и приветствовать живых, чьим трудом и подвигом держится Донская земля. Я приехал приветствовать Войсковой Круг, олицетворяющий разум, совесть и волю Всевеликого Войска Донского»[306]. Далее ген. Деникин оттенил, что он не хочет вмешиваться во внутренние дела Дона, сказав: «Верю, что Ваша внутренняя распря, в которой я не могу и не хочу быть судьей, не отразится в борьбе с врагом Дона и России на общей дружной работе».
Насколько такое заявление Главнокомандующего отвечало истине и насколько его слова о «невмешательстве» в дела Дона, соответствовали его действиям, беспристрастно разберется история, выяснив попутно и двуличность ген. Деникина. Я же, как живой свидетель всех Донских событий и наших взаимоотношений с Добровольческой армией, имею достаточно оснований утверждать, что затея донской оппозиции свалить Краснова, зародилась не без влияния и содействия высших кругов Добровольческой армии. Мало того, в лице ставки Добровольческой армии, донская оппозиция в своем стремлении умалить и подорвать в Войске престиж ген. Краснова, нашла себе верного и чрезвычайно активного союзника.