Время не ждет, опасность близка, и если вам, казакам, дорога самостоятельность вашего управления и устройства, если вы не желаете видеть Новочеркасска в руках пришлых банд большевиков и их казачьих приспешников-изменников долгу перед Доном, то спешите на поддержку Войсковому Правительству, посылайте казаков-добровольцев в отряды. В этом призыве у меня нет личных целей, ибо для меня атаманство – тяжкий долг.
Я остаюсь на посту по глубокому убеждению в необходимости сдать пост, при настоящих обстоятельствах, только перед Кругом.
Войсковой Атаман Каледин, 28 января 1918 года».
В этот же день ген. Корнилов телеграфно известил Донского Атамана о намерении со своей армией покинуть Ростов и, вместе с тем, настойчиво просил немедленно вернуть с Персиановского направления офицерский батальон Добровольческой организации.
Ослабление сил на нашем главном боевом участке фронта, и без того все время оседавшем под натиском большевиков, грозило катастрофой. Безотрадность положения создавала в штабе тревожное настроение. Во что бы то ни стало, надо было чем-нибудь и как-нибудь восстановить на боевом фронте равновесие, нарушаемое уходом в Ростов офицерского батальона, – почему помыслы всех были направлены на это.
День 29 января – памятная и роковая дата для Донского казачества. Уже с утра ширился таинственный слух, вскоре ставший достоянием общим, – будто бы колонна красной кавалерии движется а направлении станицы Грушевской и, значит, Новочеркасска. С этой стороны город был совершенно открыт, и у нас не было никаких свободных сил, чтобы ими задержать здесь противника. Если действительно большевистская конница появилась на указанном направлении, думали мы, то значит, каждую минуту она может очутиться в городе.
Многим известно, какое состояние обычно наступает в тыловых штабах, когда создается непосредственная им опасность. Нервничая, спешили сколотить 1–2 разъезда и выслать их с целью определения состава и численности столь неожиданно появившегося противника.
В то время, когда в штабе, теряя голову, лихорадочно искали выхода из критического положения, в Атаманском дворце совершался последний акт донской трагедии.
По приглашению Атамана во дворец на экстренное утреннее заседание собрались члены Донского Правительства, прибывшие, кстати сказать, далеко не в полном составе.
Об этом совещании есаул Г.П. Янов, присутствовавший на нем, рассказывает так: «А.М. Каледин в сжатой форме доложил всю обстановку и соотношение сил на фронте. В моем распоряжении, докладывал Атаман, находится 100–150 штыков, которые и сдерживают большевиков на Персиановском направлении. Перед вашим приходом я получил сведения от приехавшего помещика, что сильная колонна красной кавалерии, по-видимому, обойдя Добровольческую армию, движется по направлению к станице Грушевской. От ген. Корнилова мною получена телеграмма, извещающая о его намерении покинуть г. Ростов, и ввиду этого, его настоятельная просьба, срочно отправить офицерский батальон с Персиановского фронта в его распоряжение (А.М. взволнованно прочел телеграмму). Дальше, как видите, борьба невозможна. Только лишние жертвы и напрасно пролитая кровь. Прихода большевиков в Новочеркасск можно ожидать с часу на час. Мое имя, как говорят, «одиозно»…[27] Я решил сложить свои полномочия, что предлагаю сделать и Правительству. Предлагаю высказаться, но прошу как можно короче. Разговоров было и так достаточно. Проговорили Россию…»
Думаю, что впервые за все время никто из членов Донского парламента не протестовал. Слова Атамана и его решительный тон, с одной стороны, с другой – безысходная, жуткая обстановка, угрожавшая личной их безопасности, очевидно, произвели на присутствующих удручающее впечатление. Все быстро согласились с ген. Калединым, сложили свои полномочия, решив власть передать городской Думе и «демократическим организациям».
Тотчас это решение стало известно Походному Атаману, и оно вызвало с его стороны горячий протест. Ген. Назаров считал, что передача власти Городской Думе угрожает общей резней, ибо власть немедленно фактически захватят местные большевики. Однако Каледин, видимо, уже замышляя что-то, не хотел внять благоразумным доводам Походного Атамана и остался при своем решении. Предполагалось официально акт о передаче власти составить в 4 часа пополудни. Но не успели последние члены Правительства покинуть дворец, как с быстротой молнии пронеслась весть, что Атаман А.М. Каледин выстрелом покончил расчеты с жизнью.
Словно рыдая о безвозвратной потере, печально загудел колокол Новочеркасского собора, извещая население о смерти рыцаря Тихого Дона. Гулким эхом катился погребальный звон по Донской земле, воскрешая воспоминания о былом, хорошем прошлом и тревожа душу ужасом настоящего и неизвестностью будущего.
Будущий историк, справедливо оценив события, найдет истинные причины, толкнувшие Донского Атамана на роковой шаг. Мои личные наблюдения и мнения лиц, близко стоящих к Атаману, дают мне основание сказать, что главную причину такого решения надо искать, прежде всего, в том жутком чувстве одиночества, которое в последнее время испытывал ген. Каледин, и в том глубоком разочаровании, которое наступило у него, когда вместе с его надеждами все стало рушиться кругом, когда он окончательно убедился в неподготовленности к плодотворной работе своего окружения и неспособности его претворять чувство в волю и слово в дело, когда, наконец, гибель и позор Дона стали неминуемы. Исчезла вера, и не вынесло сердце старого казака ужаса безвыходной обстановки и неизбежности позора родного казачества.
Ген. Лукомский по поводу смерти ген. Каледина говорит[28]: «Не выдержал старый и честный Донской Атаман, так горячо любивший Россию и свой Дон и так веривший прежде донцам».
Полк. П. Патронов, участник Корниловского похода, посвятил ген. Каледину следующие строки[29]: «Известие об его кончине подействовало на нас удручающим образом в Ростове. Мы сразу почувствовали, что потеряли на Дону самого близкого человека, теряем поэтому и связь с Доном. И тогда же сразу решено было уходить в широкие степи, в неведомую даль, искать «синюю птицу»… И не раз мы упрекали, зачем он так малодушно отказался от борьбы, зачем не ушел с нами? Мы не учитывали рыцарской души старого казака и Атамана. Ведь он меньше всего думал о себе или о своей жизни. Видя же гибель Дона, считал бесчестным уйти или скрываться».
Член Донского Правительства Г.П. Янов, касаясь причин смерти А.М. Каледина, пишет: «Анализ прошлого вынуждает прийти к заключению, что «Паритет» в гибели Каледина сыграл роль одного из звеньев целой цепи событий и причин, толкнувших Атамана к роковому концу… «Мертвая зыбь» непрекращающихся политических заседаний утомляла А.М. Каледина, отнимала время, убивала веру в победу…»
Ген. Деникин в «Очерках русской смуты» Калединский период характеризует так[30]: «Но недоверие и неудовлетворенность деятельностью Атамана Каледина наростала в противоположном лагере. В представлении кругов Добровольческой армии и ее руководителей, доверявших вполне Каледину, казалось, однако, недопустимым полное отсутствие дерзания с его стороны. Русские общественные деятели, собравшиеся со всех концов в Новочеркасск, осуждали медлительность, нерешительность Донского Правительства… Во всяком случае, в среде Правительства государственные взгляды Каледина поддержки не нашли и ему предстояло идти или путем «революционным» наперекор Правительству и настроениям казачества, или путем «конституционным, демократическим, которым он пошел и который привел его и Дон к самоубийству… Когда пропала вера в свои силы и в разум Дона, когда Атаман почувствовал себя совершенно одиноким, он ушел из жизни, ждать исцеления Дона не было сил».
В «Кратком историческом очерке освобождения земли войска Донского от большевиков и начала борьбы за восстановление единой России» о смерти Каледина мы находим следующие строки[31]: «Измученный борьбой с казаками, не слушавшими его голоса, стесняемый Кругом, Каледин не вынес ужаса сложившейся обстановки и 29 января 1918 года застрелился».
А. Суворин, вспоминая события того времени на Дону, пишет[32]: «Слабым членом его («Триумвирата»: Каледин, Алексеев, Корнилов) был Каледин и слабость его состояла в том, что он никак не мог найти в себе решимости взглянуть опасности прямо в глаза, не уменьшая ее угрозы и прямо и твердо сказать себе жестокую истину положения: мечта добиться сколько-нибудь сносных отношений с Правительством большевиков, есть только мечта и мечта пагубная. Должно немедленно готовить надежную силу против большевизма, готовить, пользуясь всяким часом времени, всеми средствами, бывшими под руками… На Каледина сильно действовало нашептывание местных слабовольцев: «Не будь «Корниловщины» на Дону, большевики оставили бы его совершенно в покое…» Ген. Денисов о последних днях Каледина говорит[33]: «Нескончаемая болтовня безответственных членов Донского Правительства, подсказывала Атаману безысходность положения и надвигающегося позора на Донское казачество… С верою в лучшее будущее для родного Войска Атаман Каледин навеки закрыл, полные скорби, свои глаза, не пожелав быть свидетелем, хотя бы и временного, позора Дона».
Публицист Виктор Севский по случаю полугодовщины смерти Каледина писал[34]: «Из Каледина многие делали генерала на белом коне, но вот теперь, когда его нет, когда есть свидетельские показания, записки современников и исторические документы, повернется ли у кого язык бросить упрек мертвому, но живущему в умах и сердцах честных Каледину.
Не белый генерал, а гражданин в белой тоге независимости мысли. Гражданин, каких мало. Россия гибнет потому, что нет Калединых».