Не зная, куда приткнуться, где преклонить голову, я, терзаемый мрачными мыслями и томимый чувством жуткого одиночества, повернул обратно и машинально побрел в противоположную сторону, где когда-то жил мой дальний родственник, старый холостяк. К моей большой радости, он был дома, принял меня сердечно и ласково, ободрил и предложил переночевать у него.
А в это время город уже перешел во власть «Северного революционного казачьего отряда» под начальством Голубова.
Войсковой Круг во главе с председателем и Атаманом в 4 часа дня молился в соборе о спасении города и казачества от надвигающейся опасности, а после молитвы вернулся а здание для продолжения своего заседания.
С ватагой казаков Голубов ворвался в помещение, где заседал Круг, приказал всем встать и спросил: «Что за собрание?» Затем, подбежав к Атаману, продолжавшему сидеть, он грубо закричал:
– Кто ты такой??
– Я выборный Атаман, – спокойно ответил ген. Назаров.
– А вы кто такой? – спросил он у Голубова.
– Я революционный Атаман – товарищ Голубов.
Затем, сорвав с Атамана погоны, Голубов приказал казакам отвести ген. Назарова и председателя Круга на гауптвахту.
Многие представители парламента, пользуясь суматохой, быстро скрылись, переоделись и растворились в толпе.
Небывалую силу духа, мужество и красивое благородство проявил в этот момент, рассказывали мне, ген. Назаров, оставшись сидеть один, когда все члены Круга послушно встали по команде Голубова[38]. Испуганно и беспомощно озирались казаки-старики. Когда же кто-то из них спросил:
– А как же нам быть?
– Нам не до вас, убирайтесь к черту, – закричал Голубов.
Так закончил свою жизнь Донской парламент.
Какие мотивы побудили Донского Атамана остаться в Новочеркасске и обречь себя на гибель и почему, имея полную возможность покинуть город, он этого не сделал, остается и доныне неразгаданным.
Некоторый свет на это проливает ген. Лукомский, указывая в своих «Воспоминаниях», что в ночь на 12 февраля он последний раз говорил по телефону с ген. Назаровым.
«Он (Назаров) мне сказал, что он решил, вместе с Войсковым Кругом не уезжать из Новочеркасска; что, оставаясь, он этим спасет город от разграбления. Я ему советовал ехать в армию ген. Корнилова; сказал, что, оставаясь в Новочеркасске, он обрекает себя на напрасную гибель. Ген. Назаров мне ответил, что большевики не посмеют тронуть выборного Атамана и Войсковой Круг; что, по его сведениям, первыми войдут в Новочеркасск присоединившиеся к большевикам донские казаки под начальством Голубова; что этот Голубов, хотя и мерзавец, убивший Чернецова, но его, Назарова, не тронет, так как он за него как-то заступился и освободил из тюрьмы… Мои уговоры были напрасны; ген. Назаров еще раз сказал, что он убежден, что его не посмеют тронуть, а затем добавил, что если он ошибается и погибнет, то погибнет так – как завещал покойный Атаман Каледин, сказавший, что выборный Атаман не смеет покидать своего поста»[39].
Возможно, что было так, как утверждает ген. Лукомский, но поражает уверенность ген. Назарова, что большевики не посмеют его тронуть и что, оставшись, он этим спасет город от разграбления.
Факты и действительность того времени говорили совершенно обратное и, кроме того, по крайней мере, раньше у ген. Назарова такой уверенности не было. Ведь, настаивая на военном совещании в ночь на 12 февраля на необходимости дать большевикам последний, решительный бой, Атаман Назаров тем самым показывал, что с большевиками другим языком, кроме языка пушек и пулеметов, говорить нельзя и никакая сентиментальность с ними недопустима.
Правильнее предположить, что на ген. Назарова в последний момент повлияло постановление Круга оставаться в городе, питавшего еще, я думаю, смутную надежду на благоприятный исход своей делегации, посланной к большевикам для переговоров. Но как и нужно было ожидать, пока делегация вела переговоры, большевики заняли город и начали жестокую расправу с мирным населением. Надо думать, что именно это решение Круга, морально связав Донского Атамана, обрекло его на бесцельную жертву. В значительной степени повинно и Донское командование, не сумевшее отступление из города провести планомерно и систематически и допустившее беспорядочное бегство. Бежать из столицы Дона Атаману и Кругу – позорно, но во временном отступлении ничего постыдного нет. Произойди отход не так внезапно и сколько-нибудь организованно, а не так, как на самом деле было, и прояви Походный Атаман ген. Попов немного решительности и настойчивости, нет сомнения, что и Донской Атаман, и Круг легко бы отказались от своего необоснованного решения и ушли бы в Задонье.
Еще более туманен вопрос с вывозом из Новочеркасска довольно значительного золотого запаса Государственного Казначейства. В течение утра 12 февраля вопрос этот поднимался несколько раз, происходили длительные переговоры по телефону штаба с Донским Атаманом, готовились уже подводы для погрузки золота, назначался уже конвой, затем вдруг все отменялось, чтобы через некоторый срок начаться снова.
В общем, колебались, и в конечном итоге часть золота досталась большевикам.
В «Донской Летописи»[40] Ис. Быкадоров старается оправдать такое решение, указывая, что золотой запас был Государственным достоянием, а не Донским, что с вывозом его в Донской отряд, отступавший в степи, терялась бы моральная ценность самого похода, а сверх того, наличие в отряде золота составляло бы приманку и вызывало бы у большевиков настойчивость и энергию в преследовании. С этим можно было согласиться, если бы, во-первых, – входившие в Новочеркасск большевики являлись законными представителями Российской общепризнанной власти, а не простой бандой деморализованной черни, во-вторых, – моральная ценность похода не только не пострадала бы, но возросла, если бы Государственное достояние было спасено от расхищения его разбойниками и грабителями, наконец, можно было бы по частям передать его на хранение в наиболее стойкие станицы, чем устранилась бы опасность разжигать аппетиты у большевиков в преследовании отряда в расчете на золотую наживу.
Говоря о моральной ценности степного похода, на чем я остановлюсь подробнее в IV части моих «Воспоминаний», нельзя упускать, что его возглавители в то время меньше всего об этом думали и ничего не сделали, чтобы придать походу больший удельный вес. Если бы вопрос стоял иначе, то нет сомнения, что оставление Новочеркасска выполнили бы планомерно и продуманно, предоставив всем желающим возможность участия в походе, а население было бы открыто оповещено, что отряд уходит в степи, где будет ожидать выздоровления казачества от большевистского угара (существование отряда для красных главарей все равно не было тайной) и будет служить светлым маяком для всех горячо любящих Дон и тем ядром, к которому должны примыкать все обиженные и угнетаемые большевистским произволом и насилием. Подобное обращение к населению, молниеносно разнеслось бы по Донской земле, поддержало бы дух казачества, а наличие отряда служило живым доказательством намеренного непризнания Советской власти верхами казачества. На самом деле, выход из города, превратившийся в бегство, стремились обставить ненужной таинственностью, создав в населении впечатление личного спасения небольшой группы офицеров и учащейся молодежи. В этом отношении, надо признать, Добровольческая армия высоко держала знамя, определенно говоря, что уходит в неизвестную даль, глубоко веря в близкое оздоровление казачества от большевистского угара.
В конечном результате, главная причина невывоза золота заключалась в той бестолочи, какая существовала в городе 12 февраля. Сначала получилось разрешение на вывоз золота, затем «кто-то» звонит по телефону, передавая от имени ген. Назарова отмену первоначального распоряжения. Ищут Атамана и долго его не находят; начинаются снова разговоры, новые решения и новые отмены, а время шло, и в конце концов много золота осталось в городе и досталось красным.
Кстати сказать, «благородный жест» Донской власти большевики расценили по-своему. «Белогвардейская сволочь, – говорили они, – так улепетывала, что не успела захватить «свои» деньги». Не спасла эта щедрая благотворительность и город от разграбления, и красные, начав вводить свои порядки и заливать Донскую землю кровью лучших сынов казачества, бесцеремонно расхищали золотой запас, не входя в рассмотрение – Государственный он или Донской. Когда же нависла угроза захвата нами Новочеркасска, большевики предусмотрительно вывезли остаток золота и так умело его скрыли, что все тщательные розыски остались безуспешными.
Часть третьяПод большевиками
12 февраля—31 марта 1918 г.
Хозяйничанье большевиков в Новочеркасске. Жестокая расправа с населением. Охота на офицеров и партизан. Расстрелы и убийства. Образование «Донской Советской республики». Конструкция новой власти. Расстрел большевиками Донского Атамана ген. Назарова и председателя Круга Е. Волошинова. Мои мытарства в Новочеркасске. Самоотверженная работа женщин. Регистрация большевиками офицеров. Городская жизнь. Настроение новочеркассцев. Красные казаки отряда Голубова. Донские события в советском освещении. Письмо М.П. Богаевского к Донским партизанам. Недоумение, вызванное письмом. Неправильное толкование этого факта в Донской Летописи. Выступление М. Богаевского в Новочеркасске на митинге в Кадетском корпусе. Настроение казаков в станицах. Нарастание недовольства большевистскими порядками. Тревога у советских заправил. Первые весенние вспышки казачьего гнева. Новая волна террора в городе Новочеркасске.
12 февраля 1918 года, около 5 часов вечера, столица Дона без боя перешла в руки казаков-большевиков под начальством Голубова. Вслед за ними в город вошли и красногвардейские банды. Темная, тревожная ночь спустил