Вся последующая работа Донского парламента характеризовалась, с одной стороны, скрытой, глухой борьбой некоторой части интеллигентной группы Круга против Атамана и ее стремлением вовлечь в эту борьбу на своей стороне главную «серую» массу Круга, а с другой стороны – редкими, но всегда удивительно удачными отпорами ген. Краснова, каждый раз своей прямотой и решительностью подкупавшего огромное большинство Круга. Все выступления Атамана обычно кончались бурными овациями и имели следствием разрушение планов и козней оппозиции.
Стремясь к власти и желая играть видную роль, часть делегатов Круга упорно стремилась умалить власть Атамана и за ее счет увеличить авторитет Круга, т. е. «коллектива», придав ему то доминирующее значение, какое он имел при Каледине и Назарове[200]. Этому Краснов энергично противился. Зрело оценивая исключительную обстановку, переживаемую Войском, и вспоминая трагедию Каледина и Назарова, которых Донской парламент, связывая руки, привел к гибели, он, всемерно поддерживая авторитет Круга в глазах казачьей массы, горячо, однако, отстаивал всю полноту единоличной власти Атамана, в промежутках времени между сессиями Круга.
Страстная защита каждой стороной своей точки зрения, приводила иногда к открытым столкновениям, что красной нитью проходило через все заседания Круга.
Гордый блестящими результатами по воссозданию мощи и процветания Дона и твердо убежденный, что только при условии «свободных рук» творческая работа может быть продуктивной, Краснов в вопросе умаления атаманской власти не шел ни на какие уступки.
Это принципиальное расхождение, дало повод противникам Атамана выдвинуть ему новое обвинение в виде отрицательного его отношения к народоправству вообще и, в частности, к народному представительству – Войсковому Кругу, а несколько позднее бросить Атаману упрек в монархизме.
Я весьма внимательно следил за работой Круга, был в курсе его действий и, кроме того, был всегда прекрасно осведомлен об его намерениях. Присутствуя почти на всех заседаниях, я неуклонно приходил к выводу, что кучка[201] членов-демагогов, настроенных к нам враждебно, численно небольшая, но обуреваемая горячим чувством личной ненависти к Атаману, составляют будирующий элемент. Они стремятся во что бы то ни стало поколебать доверие масс к Атаману и создать такую обстановку и условия, при которых ген. Краснов должен был или уйти, или стать игрушкой в руках Донского парламента. Я не сомневался, что сильный Атаман им не угоден. Им нужен был Атаман безвольный, которого они вели бы в поводу.
Даже из программной речи Атамана, прекрасной по форме и глубокой по мысли, оппозиция выхватила части отдельных фраз и, жонглируя ими, вложила в них содержание, не отвечавшее истинному значению, лишь бы как-нибудь и чем-нибудь очернить Атамана. Знаменательно, что такой своеобразный прием нашел себе место и на страницах «Донской Летописи». К. Каклюгин, комбинируя отрывки фраз, строит на них обвинения ген. Краснову. Он произвольно утверждает, например, что политическая часть речи Донского Атамана встретила у депутатов большое недоумение, смущение и жестокую критику[202]. «Не нашли сочувствия, – говорит К. Каклюгин, – на Войсковом Кругу и такие лозунги, как «но спасет Россию сама Россия, спасут ее казаки», но почему-то он не договаривает фразу до конца «… Добровольческая армия и вольные отряды Донских, Кубанских, Терских… и т. д.» Далее слова Краснова: «Казачий Круг. И пусть казачьим он и останется. Руки прочь от нашего казачьего дела те, кто проливал нашу казачью кровь, кто злобно шипел и бранил казаков, Дон для донцов», К. Каклюгин переиначивает по-своему, говоря: «Дон для донцов. Казачий Круг пусть казачьим Кругом останется. Руки прочь от нашего казачьего дела».
Я бы мог привести еще много подобных умышленных неточностей, нашедших место в «Донской Летописи» и совершенно искажающих самый смысл содержания, но боюсь затруднить читателя этими мелочами. Важно лишь то, что элементы, враждебно настроенные к Атаману, не имея существа для обвинений, хватались за форму и каждую мелочь, лишь бы взбудоражить Круг и настроить его против Краснова. Заявление ген. Краснова, что Дон одинок в борьбе, что Добровольческая армия занята частной задачей – очищением Кубани, оппозиция истолковала, как результат враждебности Атамана к Добровольческой армии и вместе с тем умышленно замалчивала ответную речь ген. Краснова на приветствие представителя Добровольческой армии – полную теплоты, ласки, уважения к этой армии и горячего заверения вечной дружбы донцов и добровольцев[203]. Эту же речь обходит молчанием и ген. Деникин на страницах «Очерков русской смуты». Наоборот, упоминание Атамана в программной речи о Добровольческой армии[204] привело ген. Деникина в негодование, о чем он немедленно сообщил представителю Добровольческой армии на Большом Войсковом Круге ген. Лукомскому. Давая разные указания, Главнокомандующий рекомендует своему представителю войти в связь с оппозицией Донскому Атаману. Он пишет: «изложенное в пункте 3-м надлежит сообщить доверительно отдельным видным представителям оппозиции[205]. Естественно, что такие директивы мы расценивали, как непрошеное и совершенно недопустимое вмешательство в наши внутренние дела, на что Деникин не имел никакого права. Ген. Лукомский был наш официальный гость и как таковому ему, прежде всего, надлежало держаться нейтральной линии, а отнюдь не вмешиваться в наши семейные дрязги. Ни Атаман, ни Донское Правительство, ни командование никогда не считали возможным вмешиваться во взаимоотношения Добровольческой армии и Кубани или в споры между Кубанским Атаманом и Радой. Наши представители, находившиеся при Добровольческой ставке, являлись всегда только официальными представителями Дона, не проявляя никогда никаких попыток вмешиваться во внутренние, чужие раздоры. Но, бесспорно, ставка Добровольческой армии держалась иного мнения, чем мы, что лишь отталкивало от ген. Деникина и Донского Атамана, и Донское командование.
Особенно сильно муссировала оппозиция вопрос «германофильства» ген. Краснова. Письмо Атамана Императору Вильгельму было «кем-то» весьма загадочно «выкрадено» из отдела Иностранных дел[206] и затем подпольным путем, в искаженном виде, широко распространялось в населении, что придавало письму особенную таинственность. Не лишено интереса и поведение ген. А. Богаевского, управляющего отделом Иностранных дел. Оно многих тогда смутило и вызвало живые комментарии. Давая Кругу отчет о работе своего отдела, он, как бы случайно, вскользь упомянул об этом письме, оттенил к нему свое отрицательное отношение и подчеркнул, что оно написано Атаманом единолично. Такое заявление, конечно, произвело соответствующий эффект. Интерес к письму у депутатов Круга, после заявления Богаевского, значительно возрос»[207].
С целью положить предел закулисной игре, ген. Краснов огласил на Круге подлинную копию пресловутого письма. Сделав это, он добавил, что всю ответственность за него он берет на себя. Оппозиция оказалась обезоруженной. К ее большому огорчению, Круг в письме не усмотрел ничего, что могло бы быть поставлено в вину ген. Краснову.
В конечном итоге, несмотря на неоднократные и весьма настойчивые попытки оппозиции демагогическим путем разжечь страсти «серых» депутатов Круга и склонить их на свою сторону, несмотря на горячее желание отдельных членов Круга «популяризироваться», пуская в ход даже и неблаговидные средства, трезвый разум простого казака-хлебороба взял верх, и Войсковой Круг вполне одобрил политику Донского Правительства. Он признал, что при полной невозможности не только помощи, но и сношений с союзниками, иной политики быть не могло. Только путем соглашения с германским командованием и Украиной, Дон мог спасти себя и помочь спастись и окрепнуть Добровольческой армии и Кубанскому войску. Свое одобрение политики Атамана Круг выразил следующим постановлением: 1) Одобрить общее в отношении центральных держав направление политики Правительства, основанной на принципе взаимного и равноправного удовлетворения интересов обеих сторон в практических вопросах, выдвигаемых жизнью, без вовлечения Дона в борьбу ни за, ни против Германии. 2) Приветствовать наладившиеся добрососедские отношения с родственной Украиной и указать Правительству на необходимость дальнейшего сближения а общих интересах Дона и Украины. 3) Ввиду выяснившегося направления нашей иностранной политики по отношению к центральным державам, Большой Войсковой Круг, выражая доверие главе Правительства Донскому Атаману и управляющему отделом Иностранных дел, уполномачивает их спокойно продолжать начатое ими строительство родного Края в том же курсе иностранной политики, которую они вели до данного момента[208].
Неудача в «немецком вопросе» побудила оппозицию еще яростнее ополчиться против Донского Правительства и с еще большей настойчивостью тормозить и мешать проведению в жизнь мероприятий, намеченных Атаманом и подлежащих утверждению Кругом. Нередко прения на Круге принимали весьма острый характер. Поклонники Атамана страстно отстаивали положения, выдвинутые ген. Красновым, им в горячности не уступали и противники, и были случаи, когда заседания Круга напоминали собой бурные сценки из недавней «бескровной».
Обычно заседания Донского парламента были открыты, как для представителей печати, так и для частной публики. Поэтому, все происходившее в нем, вылезалось на улицу, делалось достоянием общества, попадало в газеты, а затем, катясь дальше, достигало станиц и фронта. Последний с необычайной чуткостью прислушивался к голосу Круга и с огромным интересом следил, как развиваются события в центре Области – Новочеркасске. Этот интерес и состояние «выжидания» конечного результата борьбы в Донском парламенте, стали, как я заметил, доминировать над всем остальным. Многие строевые начальники поддались общему психозу, вследствие чего наступательный порыв на фронте начал мало-помалу уступать место вялости и нерешительности. В итоге боевой успех донцов заметно падал. В этом падении значительную роль играл и Войсковой штаб. Работа штаба, обычно всегда чрезмерно большая, во время сессии Круга, увеличивалась еще более, а главное делалась до крайности нервной и, значит, менее продуктивной.