181.
Таблица 5
В 30-х гг. XX в. оказавшийся в эмиграции профессор бывшей Николаевской академии Генерального штаба, историк военного дела Н.Н. Головин утверждал, что казачья служебная система 1874–1875 гг. практически копировала немецкие условия отбывания воинской повинности, именно «внимательным распределением тяготы военной службы по возрастным слоям»182.
Современники новый порядок казачьей службы приняли в целом положительно, по крайней мере, открытого недовольства реформой зафиксировано не было. Мало того, в процессе утверждения «Устава о воинской повинности войска
Донского» случился небольшой конфуз. В январе – феврале 1875 г. в донских и даже центральных газетах появились сообщения о выражении верноподданнических чувств некоторыми станичными обществами «по поводу дарованного нового закона о воинской повинности». В связи с этим начальник ГУИВ А.П. Богуславский предупредил нового донского атамана Н.А. Краснокутского, сменившего М.И. Черткова, о том, что такие заметки могут быть приняты Государственным советом (на заседаниях которого проект устава еще предстояло обсудить) «не иначе как несвоевременные, т. к. соответствующий закон еще не принят»183. Здесь, впрочем, нельзя исключать и простого непонимания станичниками разницы между Положением о службе и Уставом о повинности и пожелавших (весьма вероятно, не без участия властей) выразить на станичных сходах одобрение военной реформе.
Проявлением своеобразного государственного заказа следует считать серию статей одного из активных разработчиков реформы донского офицера А.М. Грекова, объединенных под общим названием «Воинская повинность Донского казачьего войска в прежнее и настоящее время». Статьи были опубликованы в первых трех номерах «Военного сборника» за 1876 г., в них излагалась официальная история подготовки реформы, отдельно рассматривались ее «выгоды» для казачьего населения. По мнению автора, новый порядок казачьей службы «…уничтожает ту рознь, которая замечалась доселе, между регулярными полками и казачьими войсками. Отныне казаки перестают быть иррегулярным войском, годным лишь для сторожевой службы и преследования разбитого неприятеля; напротив, казачьи строевые части, поставленные в одинаковые условия с регулярными, становятся национальным русским войском, в котором нет ничего чужеземного, заимствованного». Только теперь, как полагает А.М. Греков, донские казаки могли качественно выполнить важное требование правительства – осуществить быструю мобилизацию и выставить значительное количество кавалерии. Главную же «выгоду» А.М. Греков видит «в сокращении срока службы и в отмене периодических командировок в поле». На основе расчетов экономических показателей затрат на службу он доказывает (см. об этом подробнее в третьем очерке), что «величина государственных повинностей, лежащих на казачьем населении, не может считаться обременительной при том земельном довольствии, которым пользуются казаки». Едва ли не единственным препятствием для успешного отбывания казачьей службы А.М. Греков считает «приобретение и содержание строевых лошадей (для казаков второй очереди), которые на Дону год от году становятся дороже»184. Дело в том, что ранее в таком большом количестве казаки не покупали и не содержали лошадей.
Реформа казачьей службы получила оценку также и со стороны иностранных авторов, пишущих на военные темы. Насколько внимательно они следили за изменениями в казачьих войсках, сказать трудно, но благодаря критическим рецензиям Н.И. Краснова185, в том числе и на труд Антона Шпрингера «Казаки» 1877 г. (Anton Springer. Die Kosaken)186, мы можем получить некоторое представление о взглядах по крайней мере одного из немецких писателей на актуальные казачьи преобразования.
Так, Шпрингер сомневался в том, что казачьи войска, Донское в частности, способны выставить весь требуемый русским правительством контингент легкой кавалерии. Главным препятствием для успешной мобилизации «огромного числа иррегулярной кавалерии» Шпрингер считал «недостаток в лошадях». Нехватка лошадей напрямую связывалась им с экономическим потенциалом казачьих хозяйств. Для Шпрингера было совершенно очевидно, что «…если военная служба казаков неразрывно связана с их экономическими условиями, то никогда не следует упускать из вида сельскохозяйственную точку зрения, иначе правительство попадет на фальшивую дорогу». Наконец, по мнению Шпрингера: «Если казаков в действительности хотят подготовить в качества, присущие регулярным войскам, а не милициям, и если не стремятся в основании подточить их сельскохозяйственный капитал, то и закон о воинской повинности неминуемо следует основать на статистическо-экономическом базисе, и в этом последнем отношении не должно на казаков смотреть с исторической точки зрения, ибо времена сильно изменились, а с ними обязано сообразовываться и законодательство, а взятые вместе, т. е. время и законодательство, повлияли на природную военную способность казаков»187. Данное выражение, возможно излишне дословно переведенное Н.И. Красновым, на наш взгляд, следует интерпретировать следующим образом. Современные требования к регулярной армии, под которые подводятся казачьи войска, непосильным бременем ложатся на казачьи семьи, изменяя природу казачества, в связи с этим властями должно быть предложено иное экономическое основание для его существования, даже если оно и не соотносится с исторической традицией.
Безусловно, только конкретный опыт мог продемонстрировать эффективность проведенных преобразований среди казачества. В конце 1875 г. генерал-инспектор всей кавалерии русской армии великий князь Николай Николаевич Старший на основании докладов начальников кавалерийских дивизий подготовил сводный отчет о состоянии вышедших в этом году на службу впервые в непосредственном составе регулярных дивизий 14 донских полков. Рядовые казаки и полковые офицеры были охарактеризованы генерал-инспектором как «превосходный материал, который при более правильном развитии его образования, нет сомнения, даст нам отличное увеличение боевых сил нашей кавалерии». По качеству казачьего снаряжения оценка оказалась следующей: «Донские полки находятся в более хорошем, чем можно было ожидать, положении. Было бы только весьма желательно скорейшее снабжение их бердановскими винтовками». О состоянии строевых казачьих лошадей 13 из 14 полков было заявлено таким образом: «Во всяком случае, гораздо лучше, чем можно было ожидать… самая слабая сторона – ковка лошадей». Подводя итоги, великий князь отметил, что «введение их (полков. – В. А.) в состав регулярной кавалерии принесет пользу и им и государству, если только не отвлекать казаков на кордонную и полицейскую службу». Напротив заключительных слов инспектора военный министр Д.А. Милютин сделал пометку: «Хорошо было бы, если этот взгляд усвоили себе и начальники регулярной кавалерии». Добавим к этому еще и наиболее выразительные отрывки из докладов самих начальников дивизий. Вот некоторые из них: «люди весьма красивы, замечательно сметливы, расторопны, ведут себя примерно, довольно много грамотных… имеют по 3 мундирных пары»; «люди большею частью сложения крепкого, видной наружности, ловко владеют оружием, смело ездят, нравственность вполне удовлетворительна… обмундирование отличное». Кроме того, практически в каждом докладе отмечалась грамотность рядовых казаков188. Отдельные отчеты за 1876 г. других командиров и начальников штабов, которые имели дело с первоочередными донскими полками, показали практически такую же картину, как и за предыдущий год189.
Главным испытанием мобилизационного ресурса, заложенного в новом порядке казачьей службы, стала Русско-турецкая война 1877–1878 гг. В боевую готовность были впервые приведены полки 2-й и 3-й очередей. Именно их состояние вызвало наибольшие нарекания со стороны военных властей, отмечавших низкое качество или же вообще отсутствие строевых лошадей у казаков, неудовлетворительное состояние воинского снаряжения, неисправные седла и даже шашки. Причины этого Н.И. Краснов видел в «переходном состоянии, в котором находились льготные части; неудовлетворительном экономическом положении казаков, вследствие повторявшихся несколько лет сряду неурожаев и непрекращавшихся падежей рогатого скота; неудовлетворительном состоянии коневодства в станичных юртах; плохих путях сообщения в весеннюю и осеннюю распутицу и недостаточно развитой в Области войска Донского телеграфной сети»190. Н.И. Краснов, как непосредственный участник мобилизации в качестве временного командира 41-го полка, был склонен не столько выносить окончательный вердикт этому процессу (его выразительное описание см. в приложении 15), сколько призывал к анализу и поиску решения выявленных проблем. Мнения же современных исследователей, изучавших итоги донской мобилизации 1876–1877 гг., отличаются широкой палитрой – от негативных до положительных оценок выхода донских полков 2-й и 3-й очередей на военную службу191.
Политика Военного министерства в отношении донского казачества и казачества в целом в конце XIX – начале XX в., как указывалось на страницах официального издания «Столетие военного министерства», велась по трем основным направлениям. Решения в рамках первого направления принимались для развития тех актуальных вопросов казачьей службы, которые не были установлены или были недостаточно полно определены главными документами реформы 1874–1875 гг., а также для поддержания и совершенствования боевой и мобилизационной готовности казачьих войск. Мероприятия второго направления способствовали приведению казачьих полков, батарей и команд в один уровень с регулярными армейскими частями. Наконец, третье направление предусматривало действия «по устранению тягостных для казаков особенностей установленной для них системы воинской повинности»192.
Действительно, министерство в этот период подготовило и издало множество приказов, распоряжений, правил и пр., которые так или иначе касались детализации порядка составления очередных списков, разверстки наряда на службу по станицам, обязанности казаков, пользующихся правами по образованию, производства казаков в офицеры, регламентации офицерской службы, положения сверхслужащих казаков, довольствия строевых казачьих частей, сборов казаков для проверки их строевого имущества, пополнения строевых частей людьми и лошадьми в военное время и т. д.