. Для умиротворения казачества пришлось привлечь монарший авторитет в виде высочайшей грамоты от 8 сентября 1863 г., подтвердившей все казачьи «права и преимущества» и восторженно встреченной на Дону. Содержание грамоты и вошедшие, по инициативе П.Х. Граббе, в состав местного комитета по пересмотру войскового положения выборные казачьи депутаты сделали его проекты образцом консервативной мысли. Надо сказать, что П.Х. Граббе нисколько не держался за атаманство и после негативной оценки проектов комитета в Военном министерстве в 1864 г. подал в отставку. Принята она не была, думается, в первую очередь, по политическим причинам. Но через два года П.Х. Граббе все же сместили с атаманской должности, осуществив для этого предварительно кадровые перестановки. По инициативе Александра II бывший помощник Виленского генерал-губернатора А.Л. Потапов после согласования с П.Х. Граббе в 1865 г. был назначен наказным атаманом, с повышением статуса самого П.Х. Граббе до войскового атамана на правах генерал-губернатора (см. приложение 4). Д.А. Милютин в этом деле увидел большое влияние шефа жандармов В.А. Долгорукова, своего оппонента по так называемому остзейскому вопросу204. С отставкой П.Х. Граббе в октябре 1866 г. должность войскового атамана была упразднена, но генерал-губернаторские полномочия были сохранены сначала лично за А.Л. Потаповым (см. приложение 5), а затем закреплены за должностью войскового наказного атамана (см. приложение 6).
Согласно имперскому законодательству в интерпретации известного дореволюционного правоведа АД. Градовского, «должность генерал-губернатора замещается лицом, пользующимся особенным доверием императорского величества. На этом основании генерал-губернаторам предоставляется право представлять непосредственно на высочайшее усмотрение «о всех тех предметах, кои они признают нужными и необходимыми». Генерал-губернатор может получать высочайшие повеления непосредственно по делам, относящимся до вверенного ему края. На нем же лежит обязанность приведения этого повеления в исполнение, причем он обязан только довести до сведения министров и главноуправляющих как о высочайшем повелении, так и о мерах, принятых к его исполнению. При этом никакая новая мера или особое распоряжение, относящиеся до края, вверенного генерал-губернатору, не принимаются иначе, как по предварительному истребованию соображений и заключения генерал-губернатора»205.
Перестановки на Дону в 1865–1866 гг. вряд ли похожи на простую операцию по безобидной смене «почтенного ветерана», как изобразил это Д.А. Милютин в своих воспоминаниях. На наш взгляд, это была осознанная акция, предпринятая для наделения представителя высшей власти в казачьем крае более широкими полномочиями с одновременным уменьшением контроля со стороны Военного министерства. Известно, что взгляды Д.А. Милютина, «стойкого противника сословных привилегий», на многие вопросы внутренней политики разделялись далеко не всеми в правительственных кругах. Интересы империи, в его понимании, всегда стояли выше интересов окраинных элит – остзейских, донских и пр. Действия Военного министерства на Дону в начале 1860-х гг. привели к кризису лояльности со стороны донского казачества. Для укрепления и так исконно присущей простым казакам веры в монарха была использована упомянутая высочайшая грамота, гораздо сложнее было вернуть расположение казачьей элиты. Именно такая задача, на наш взгляд, и была поставлена перед Александром Львовичем Потаповым (1818–1886), возможно, В.А. Долгоруковым, если не самим Александром II. Генерал-губернаторские полномочия позволяли это сделать, не стесняясь рамками курса, проводимого Военным министерством в отношении казачьих войск.
С этой точки зрения и следует рассматривать результаты атаманской деятельности А.Л. Потапова. Тем не менее назначение А.Л. Потапова – это вряд ли проявление мягкости в отношении донской фронды. Начиная от фамилии атамана и заканчивая подробностями его служебной биографии, все свидетельствовало о том, что новый начальник края был далеко не миротворец. Прадед А.Л. Потапова обер-комендант крепости Святого Дмитрия генерал-майор И.А. Потапов являлся усмирителем донского казачества времен Е. Пугачева, сам Александр Львович в 1860–1861 гг. занимал должности петербургского (исполнял дела) и московского обер-полицмейстера, а с 1861 по 1864 г. – и. д. начальника штаба корпуса жандармов и управляющего Третьего отделения С. Е. И. В. канцелярии. Анонимные критики деятельности следующего атамана М.И. Черткова о Потапове отзывались как о «деспоте, но умном человеке и замечательном труженике»206. Маленького роста, с женскими руками и польской кровью в роду, А.Л. Потапов был настоящей грозой для местного чиновничества. В июле 1867 г. он инициировал сенаторскую ревизию войсковой администрации, был даже издан указ по этому поводу207, но почти сразу же Александр II его отменил208. Данное решение объяснялось тем, что «сенаторская ревизия – факт небывалый в этом крае, приравнивая его к прочим губерниям империи, поселит опасения в умах населения, расположенного видеть во всяком правительственном распоряжении посягательство на привилегии, приобретенные боевыми заслугами и которыми оно столь дорожит»209. Редакция первой частной газеты в ЗвД «Донской вестник» отмечала, что А.Л. Потапов «строго держался идеи полного права собственности»210, и прочно связывала с его именем принятый в 1868 г. закон о праве продажи донских помещичьих имений иногородним (1868), а также готовившийся закон о передаче срочных участков земли в потомственную собственность казачьих офицеров. За три года потаповского атаманства были заложены основы многих будущих преобразований на Дону – от судебной и земской реформ до ликвидации выборного способа формирования чиновного состава войскового правления. Отчет о своей деятельности на Дону А.Л. Потапов издал в г. Вильно211, уже будучи виленским генерал-губернатором212, тем самым сделав его единственным среди других атаманских отчетов, опубликованных только в Новочеркасске.
Михаил Иванович Чертков (1829–1905) имел самое родовитое происхождение из всех донских атаманов. Его дворянская фамилия была известна с XVI в., а многочисленные родственники близки к императорскому двору. Вступая в атаманство, М.И. Чертков имел уже управленческий опыт, который явно доминировал над его военными достижениями. С 1861 по 1864 г. он являлся воронежским губернатором, с 1864 по 1866 г. волынским губернатором, а с 1866 по 1868 г. главным начальником Витебской и Могилевской губерний. За назначением М.И. Черткова на Дон, весьма вероятно, стоял новый шеф жандармов и начальник Третьего отделения С. Е. И. В. канцелярии П.А. Шувалов213, который приходился мужем родной сестры М.И. Черткова – Елены Ивановны Орловой-Денисовой (по фамилии первого мужа). П.А. Шувалов являлся главным политическим оппонентом Д.А. Милютина на рубеже 1860—1870-х гг. Незримое жандармское плечо поддержки или генерал-губернаторские полномочия вкупе с надменным, «барским» характером приводили к тому, что М.И. Чертков позволял себе по нескольку месяцев не отвечать на письма из Военного министерства, тем самым затягивая исполнение запланированных мероприятий или проявляя самостоятельность в их решении. Может быть, единственным исключением в этом «правиле» стало его активное участие в процессе подготовки казачьей военной реформы, являвшейся делом особой государственной важности. Своей службой на Дону М.И. Чертков откровенно тяготился и уволился с должности по собственной инициативе. Им тяготилось и местное общество. О том, что атаман был «нелюбим» в Новочеркасске, писали и Д.А. Милютин, и ВД. Новицкий – жандармский офицер, состоящий чиновником для особых поручений при М.И. Черткове214. Последний упоминал о многочисленных безымянных «ругательных» письмах в адрес М.И. Черткова, доставляемых в атаманский дворец. В одном из таких писем (см. приложение 12) в вину М.И. Черткову ставилось привлечение к управлению чиновников неказачьего происхождения, система фаворитизма, непременное участие жены Ольги Ивановны Чертковой в служебных перемещениях, неоправданная продажа в частную собственность Грушевско-Аксайской железной дороги, построенной на войсковые средства, и пр. Тем не менее за шесть лет атаманства М.И. Черткова войско Донское торжественно отпраздновало свое официальное 300-летие (1870), срочные участки земли наконец получили своих собственников (1870), проведены судебные преобразования (1870–1873), закончена подготовка проекта по введению земского самоуправления на Дону и, главное, проведена военная реформа, утвердившая принцип общеобязательности казачьей службы.
Назначение атаманом Николая Александровича Краснокутского (1818–1891) было вызвано, видимо, более «техническими», а не политическими причинами. По свидетельству современников, Н.А. Краснокутский обладал «многосторонним образованием», «свободно владел десятью языками, много занимался живописью и музыкой и был всегда душой полковой молодежи». В молодости он даже помогал Лермонтову в переводах иностранных произведений и жил с ним на одной квартире в Селищенских казармах215. В то же время Н.А. Краснокутский сделал блестящую карьеру кавалерийского боевого офицера, дослужившись перед назначением на Дон до генерал-адъютанта и начальника 3-й кавалерийской дивизии. Для Донского войска, перестраивающегося на новый порядок воинской повинности, атаман, досконально знающий все аспекты регулярной кавалерийской службы, был как нельзя кстати. Дореволюционный журналист А. Петровский, автор кратких очерков о донских атаманах, больше сатирических, чем исторических, о Н.А. Краснокутском составил самую короткую заметку, попеняв его за следование принципу «как шло, так и ехало»216. Тем не менее в заслугу Н.А. Краснокутскому следует записать оперативное привлечение внимания ГУКВ к выявляющимся проблемам военной службы казаков в ходе мобилизации и Русско-турецкой войны 1877–1878 гг., а также взвешенную позицию по земскому кризису, разразившемуся на Дону в 1878–1881 гг. В отставку с должности атамана Н.А. Краснокутский вышел по собственному прошению на четвертый месяц после трагической смерти Александра II 1 марта 1881 г.