291. Кроме того, С.Ф. Номикосов довольно безапелляционно заявил о том, что паевого казачьего надела в 13 десятин «совершенно достаточно для безбедного существования нормальной семьи из 6 человек, умеренных и, главное, трудолюбивых». Проанализировав данные, иллюстрирующие «соотношение между повинностями и податями и средствами их удовлетворения», С.Ф. Номикосов сделал следующий вывод: «1) экономическое положение казака несравненно лучше положения крестьянина; 2) соотношение между повинностями и средствами их удовлетворения у казака во много раз благоприятнее, чем у крестьянина; 3) тяжесть казачьей воинской повинности, о которой так много говорили земские на Дону деятели и некоторые публицисты, вовсе не так велика, как обыкновенно думают люди, скорбящие более, чем скорбеть надлежит»292.
Возможно, видный статистик, редактор «Донских областных ведомостей» (1875–1882) С.Ф. Номикосов был прав, занизив расходы казака, а возможно, его непримиримая антиземская позиция не позволила объективно рассмотреть этот сложный вопрос. Однако и для С.Ф. Номикосова было совершенно очевидно, что «воинская повинность тогда только не будет обременительною, когда она будет согласована, во-первых, с казачьим паем, а во-вторых, с состоянием финансов войска Донского»293.
Наше более пристальное внимание к труду С.Ф. Номикосова обусловлено убежденностью, что его книга была важным элементом в формировании взглядов тех лиц во власти и в обществе, которые считали, что повышенные требования к службе казака вполне окупаются за счет его привилегированного положения и не наносят существенного вреда казачьей экономике. По обычной практике того времени тираж «Статистического описания…» не был указан, но книга вышла в издательстве Областного правления с грифом «по распоряжению войскового наказного атамана войска Донского». Напомним, в 1884 г. уже три года как во главе ОвД стоял «консерватор» Н.И. Святополк-Мирский, противник земства. Аргументация С.Ф. Номикосова органично укладывалась в атаманский курс, направленный на консервацию казачьего образа жизни. Вряд ли С.Ф. Номикосов был первым в сравнении условий для отбывания воинской повинности казаками и крестьянами. Впоследствии результаты подобных сравнений будет активно эксплуатировать «левая», в том числе революционная, публицистика для доказательства бедственного положения крестьянства на фоне привилегированного состояния казачества. При этом в таких расчетах, как правило, не придавалось большого значения принципиальной разнице казачьего и крестьянского хозяйственно-культурного типа и его эволюции, а может быть, это делалось и вполне сознательно в угоду политической конъюнктуре.
Время внесло свои коррективы в цифры А.М. Грекова, С.Ф. Номикосова, а также в экономику казачьей службы. Известный донской дореволюционный историк С.Г. Сватиков утверждал, что «к началу XX в. воинская повинность казачества была в 3½ раза тяжелее воинской повинности населения империи и неказачьего населения Области: вместо 21,1 % лиц призывного возраста, из казаков привлекалось на службу 74,5 %. Если же сосчитать и материальные жертвы казачества, то повинность его была тяжелее в 153 раза»294. Эти данные С.Г. Сватиков целиком позаимствовал без какой-либо критики у преподавателя Александровского военного училища капитана Генерального штаба А.И. Медведева, автора книги «Служба Донского войска в связи с его экономическим положением» (1899). А.И. Медведев работал над книгой практически параллельно с деятельностью комиссии под руководством Н.А. Маслаковца, исследовавшей «причины, подрывающие хозяйственный быт Донского казачьего войска» (1899). На ее заседаниях озвучивались следующие сведения, относящиеся к финансовой стороне казачьей службы: расходы казака во время нахождения в приготовительном разряде, включая станичные учения (сборы), членами комиссии определялись в среднем по 112 р. 90 к. на человека295; казак, выходящий на действительную службу, тратил на приобретение воинского снаряжения около 120 р. 88 к., наконец, покупка строевой лошади обходилась казаку приблизительно в 115 р. Таким образом, сложив все казачьи расходы только при «выходе» на службу (см. приложение 22), комиссия признала их «затратой непосильной», констатировав, что «снаряжавшихся на свой счет казаков в настоящее время насчитывается 56 %»296. Сама же четырехлетняя действительная служба, по официальному заключению Главного управления казачьих войск за 1896 г., обходилась казаку в 1600 р.297
Неутешительные выводы комиссии заставили Военное министерство реализовать ряд мероприятий, направленных на финансовое облегчение отбываемой казаком воинской повинности298. При этом для современников становилось все более очевидно, что «разоряющееся казачество никакими строгостями и взысканиями, никакими ссудами станиц и войска не будет надолго удержано на высотах боевой готовности. Нужно проникнуться убеждением, что не изящные предметы снаряжения, не двухвершковая299 даже лошадь составляют краеугольный камень этой боевой готовности, а и довольство и экономическое благосостояние казаков; что к нему поэтому должны быть направлены главные заботы всего начальства, от низшего до высшего. Только при соблюдении этого условия все льготы по отбыванию военной службы, все меры помощи, в виде ссуд и субсидии на снаряжение, окажут должное влияние, поднимут благосостояние казаков и надолго сохранят боевую готовность казачьего войска»300. Тема «тягости» казачьей службы оставалась актуальной вплоть до 1917 г., приобретая острый политический оттенок.
Сохранение порядка снаряжения казака на службу за свой счет, казалось бы, со всей очевидностью свидетельствует о выгодности для государства казачьего способа отбывания воинской повинности. В то же время экономических расчетов, свидетельствующих об этом, имеется не так уж и много. Они проводились как инициативно – отдельными личностями, так и на официальном уровне. При этом следует учитывать, что ответы на вопросы о том, сколько тратит казак и сколько тратит государство на военную службу, по содержанию могут переплетаться друг с другом.
В 1862 г. в известном высочайшем докладе от 15 января, ставшем отправной точкой последующих военных реформ, военный министр Д.А. Милютин впервые заявил: «Вспомогательная эта сила (казачество. – В. А.) не обходится нам даром. Кроме ежегодных денежных издержек для содержания состоящих на действительной службе казачьих полков и батарей, стоящих даже в мирное время ежегодно государственному казначейству от 8 до 9,5 млн р., надобно принять в расчет, что целые области, многолюдные и богатые с населением до 3 миллионов душ (обоих полов), остаются в исключительном положении, обложенные одною податью – поголовной военной службой»301.
В подтверждение упомянутой суммы Д.А. Милютин в специальной сноске по тексту доклада указал расходы по сметам 1862 г. на действующие казачьи части: по комиссариатскому департаменту – 2 745 302 р., провиантскому – 6 665 563 р. и артиллерийскому – 7 937 р. – всего 9 418 802 р. Для сравнения – в 1863 г. на содержание русской армии было потрачено около 80 млн р., в которые не вошли расходы на перевооружение, а также на строительство укрепрайонов и казарм302. При этом численность регулярной армии в мирное время была около 800 тыс. человек, а казачьи и иррегулярные части насчитывали около 90 тыс. человек. Если сделать простой расчет затрат государства по обеспечению казачьих войск на действующей службе на основании этих усредненных данных, то получится, что казаки обходились казне почти так же, как и регулярные солдаты и офицеры.
Уже находясь в отставке, в своих воспоминаниях Д.А. Милютин несколько по-иному интерпретировал вторую часть своего утверждения из доклада: «В какой степени боевая сила, доставляемая трехмиллионным казачьим населением, вознаграждает те потери, которые государство несет в экономическом отношении – это такой вопрос, для решения которого требовались бы весьма сложные исследования»303. То есть Д.А. Милютин даже спустя десятилетия после доклада и имея определенный управленческий опыт по отношению к казачьим войскам все равно продолжал оставаться в своем убеждении о спорности экономического эффекта в широком смысле этого слова от использования казачества в русской армии. Такое мнение военного министра, на наш взгляд, обусловлено довлеющей над ним проблемой в начале 1860-х гг. о необходимости оптимизации военных расходов. Кроме того, милютинский вывод о том, что казачество «не обходится нам даром», скорее всего, был почерпнут из материалов, готовившихся в Управлении иррегулярных войск (далее – УИВ). В свою очередь, управление концентрировало у себя не только официальные документы – доклады, статистические отчеты, переписку и пр., но также и различные инициативные записки и предложения. В их числе значилась и довольно резонансная записка действительного статского советника А.Д. Крылова (1859), введенная в научный оборот Н. Коршиковым304. С 1858 по 1860 г. А.Д. Крылов с небольшими перерывами находился на Дону, готовя отмену винных откупов, и, видимо, успел неплохо изучить казачий край305. Руководствуясь своей главной мыслью, что потенциально богатая природными и людскими ресурсами донская земля используется неэффективно и не приносит должного дохода государству, А.Д. Крылов предложил «сделать из казаков не только военных людей, но и полезных государству граждан» и вывести Землю войска Донского из «замкнутого», «полудикого» состояния «военной колонии»306. В отрывке из другой записки АД. Крылова – «О донских полках» – содержатся данные о стоимости одного казачьего «полка нижних чинов» и расчеты о финансовом обеспечении действующих казачьих полков, если «казна примет на себя одно обмундирование и вооружение казаков, а лошади должны быть казачьи»307.
Идеи АД. Крылова получили свое развитие в составленной по секретному поручению УИВ уже неоднократно упомянутым Н.И. Красновым специальной записке (1865–1867?) – «Соображения о том, выгодны ли для государства в финансовом отношении система выставления иррегулярных войск от особых населений, пользующихся за отбывание этой воинской повинности льготами и привилегиями»