ит, что многие последующие описания донского казачества дореволюционного периода будут весьма похожи на красновские заметки61, что одновременно указывает как на возможный компилятивный их характер, так и на правильность и точность в глазах более поздних авторов сделанных Красновыми наблюдений над казаками. Вот как они выглядят в обобщенном и сокращенном виде.
Красновы, следуя народной традиции, делят казаков на «верховых» и «низовых», но также упоминают еще и так называемых «серединцев». В глубокую старину только жители Старочеркасска «кроме самих себя никого низовыми казаками не признавали и всех живущих в станицах выше города звали чигою»62. В середине XIX в. к «низовым» казакам стали относить жителей станиц Старочеркасской, Аксайской, Гниловской и Елисаветовской, а также г. Новочеркасска. В 1880-х гг. С.Ф. Номикосов к «низовым» причислил также станицы Александровскую, Манычскую, Грушевскую и Кривинскую, отметив, что «граничной черты между низовыми и верховыми казаками провести невозможно, по народному же воззрению, низовые казаки живут в Черкасском и отчасти в 1-м Донском округе, а верховые в округах: 2-м Донском, Хоперском и Усть-Медведицком. Округ же Донецкий стоит сам по себе. Некоторые аналитики, заручившись делением казаков на низовых и верховых, находят разницу не только в образе жизни, в пище, жилище, одежде тех и других, но и в самой их физиономии»63. Вероятно, С.Ф. Номикосов имел в виду общеизвестное описание низовых казаков как «больше брюнетов, черноглазых и черноволосых; от природы они менее крепкого сложения и нелегко переносят большие труды; они ловки и проворны и быстро развиваются, но подобно всем южным народам – не долговечны»64. Красновы в середине XIX в. фиксировали, что «у низовых казаков не замечается ни простоты нравов, ни патриархальности. Женатые дети бросают своих отцов, строят новые дома, нередко разоряются, отчего бывают неисправны к снаряжению себя на службу… низовые казаки выказывают любовь к родине, к своим правам и привилегиям; однако ж следует заметить, что права казаков на рыбные ловли, манычскую соль, каменноугольные разработки, заведение частных конских табунов и другие довольствия гораздо более интересуют низовых казаков, потому что верховые этими довольствиями не пользуются, по самому географическому положению своих станиц». Также Красновы упоминали о некоторой схожести в нравах низовых казаков с татарами, о чем писали еще авторы XVII–XVIII вв., а к отличительным качествам относили «удальство и отвагу», «хитрость и тщеславие». По мнению Красновых, «низовые казаки любят чины и почести, а первым благом на земле считают материальное богатство: наряды, красивые дома, хорошую мебель, статных лошадей и модные экипажи: но они нерасчетливы и склонны к удовольствиям общественной жизни… Низовые казаки… готовы слушать по целым дням адвокатов и ораторов: краснобайство у них в большом почете, и за красноречивым оратором они готовы пойти и в огонь и в воду… ноне любят, чтобы недостатки их выговаривали им прямо»65.
Казаки-«серединцы» располагались по всему течению Дона от Казанской до Раздорской станицы. По наблюдениям Красновых, «серединцы» «говорят русским языком, с малою примесью своесозданных слов», а сам русский язык занесен «сюда выходцами из Новгорода и в нравах своих они выказывают прямых и честных новгородцев». «Серединцы» также «простодушны и даже наивны, потому что готовы на слово поверить всякому нелепому слуху». Красновы как офицеры, имеющие боевой опыт, а И.И. Краснов еще и опыт высшего военного управления, были убеждены в том, что к военной службе «серединцы» подготовлены лучше, чем другие казаки. Они вообще считали, что «серединцы» – это «сердце донской земли, со своею важною осанкой, мерною красиво-русскою речью – суть истинные сыны теперешнего Дона, настоящие его представители; у них народность казаков сохранилась во всегдашней готовности идти по первому призыву правительства на войну; в постоянной деятельности и даже в играх детей, которые любят здесь наездничать, упражняются в кулачных боях и подготавливаются… стрелянием из пистолетов; только у серединцев можно услышать воинственные песни про Ермака, про Азовское сидение, про Стеньку Разина, Булавина и Некрасова»66.
Что касается «верховых» казаков, то они, как и «серединцы», отличаются в основном крепким телосложением, среди них большинство – русые и сероглазые. Красновы приписывают «верховым» казакам неразборчивость в употреблении пищи, главным критерием которой является «дешевизна»; отсутствие предприимчивости – «нажитые капиталы редко пускают в оборот, а чрез это богатеют не шибко, но зато редко и банкротятся»; стремление к накопительству – любят собирать «деньги на черный день» и создавать многолетние «запасы сена и хлеба в скирдах»; угрюмость в характере – «молчаливы, не любезны, не дружелюбны» и пр.67 «В нравах своих они («верховцы». – В. А.) более суровы, чем патриархальны: отцы их деспоты своих семейств… так что сын, несмотря на свое звание, обязан перед отцом стоять и без приказания не сметь садиться. Но вместе с этим «верховцы» отличаются более других радушием и хлебосольством, рачительны и трудолюбивы в хозяйстве». Красновы утверждают, что к военной службе «верховые» казаки «выказывают холодность», а также не придают должного значения состоянию военной амуниции и довольно равнодушны к правам и привилегиям казаков, «так что более всего выражают военно-поселенное, а не казачье войско». В то же время, поступив на службу, «верховцы» оказываются «старательными и уступчивыми, исполнительными и аккуратными, за что чаще других получают награды, но далеко не идут, предпочитая славе и почестям материальное спокойствие». По мнению Красновых, «верховые» казаки «также русские выходцы, но мало привившие себе казачьего элемента, и в языке, и в нравах отличаются от серединцев». В языке «верховых» казаков присутствует много «своесозданных слов… Бог весть откуда набранных, так что даже речь постороннему не совсем понятна»68.
На наш взгляд, дореволюционное донское казачество представляло собой единое сообщество, «братство», внутренне спаянное прежде всего совместно пролитой кровью в боях и сражениях, военной дисциплиной и общими преданиями об этом. Но внутреннее деление донского казачества, помимо прогрессирующей имущественной дифференциации, последствия которой были масштабно отражены в советской исторической литературе, создавало и другие, преимущественно бытовые зоны «напряженности» и пересечения интересов среди казачества. Так, В. Богачев в 1918 г. пишет о существующей до сих пор вражде между «верховыми» и «низовыми» казаками. Он также ссылается на авторитетное мнение известного донского краеведа второй половины XIX – начала XX в., первого директора Новочеркасского музея донского казачества Х.И. Попова, который вспоминал, «как в полках казаки верховые насмешливо говорили низовым, что у них будто бы «суми сомови, толчи тараньи», намекая на скудные запасы, привезенные из дома (в сумах из сомовой кожи – тарань: намек на рыболовство). В ответ на это низовые говорили верховым, что у тех «бурсак колесо затормосил», высмеивая обильные запасы бурсаков сухарей, привозимые служилыми из дома»69.
Принадлежность казака к той или иной станице также демонстрировала определенные отличия в его облике. Однако они не меняли в целом образ донского казачества, как в литературе, так и в массовом сознании. Вот что писал об этом С.Ф. Номикосов: «Можно с некоторой уверенностью сказать, что почти каждая станица имеет свои обычаи и нравы. Но при своде добытых данных можно видеть, что за всеми разностями, которыми отличаются жители одного округа от жителей другого, есть множество характеристических черт, которые до очевидности ясно показывают, что все казаки плоть от плоти и кость от кости великого народа русского; это не более как отпрыск, принявший, сообразно местным и климатическим условиям, своеобразные черты, не встречающиеся ни у великоруссов, ни у малоруссов. Эти черты во всем складе жизни объясняются путем естественным, влиянием природы и исторически сложившихся обстоятельств»70. Мысль Номикосова, возможно заимствованная известным историком обычного права и этнографом XIX в. М.Н. Харузиным, в его интерпретации выглядела следующим образом: «Почти каждая станица… носит на себе особый отпечаток, выражающийся в произношении, формах быта, обрядах и т. п. Казак по говору и по ухваткам метко определяет место жительства встречаемого им казака. Различие между станицами особенно ярко замечается в свадебных обрядах, которые приближаясь вообще или к великорусскому или малороссийскому типу, тем не менее, настолько разнообразны в частностях, что иногда, по словам самих казаков, в той же станице обряды, принятые на одном конце, вовсе не употребляются на другом. Но каковы бы ни были элементы, из которых создалось и выросло донское казачество, как ни разнообразны местные обычаи и обряды – все-таки элементу великорусскому, обрядам и обычаям великорусским принадлежит первое место»71.
Тенденция видеть в развитии и в природе казачества влияние разнообразных этноисторических факторов будет сохраняться в литературе, посвященной донскому казачеству, на протяжении всей второй половины XIX – начала XX в. Так, например, в одном из последних военно-статистических описаний донского казачества дореволюционного периода, составленном подполковником Генерального штаба В.В. Лобачевским под грифом «Не подлежит оглашению» (1908), утверждается, что «в наиболее чистом виде великорусский тип сохранился в двух северных округах – Хоперском и Усть-Медведицком, где кроме более чистого великорусского наречия у казачьего населения преобладают и наружные особенности великорусского типа – русые волосы и светлые глаза. В остальных округах в типе казаков заметно влияние малорусского и азиатского племен, сказывающееся в том, что здесь преобладают субъекты с черными или карими глазами и с темною окраскою волос. У казаков же, расселенных по Дону (особенно по левому его берегу) ниже станицы Качалинской, благодаря соседству с калмыками, нередко можно встретить и отличительные черты монгольского типа: широкий, приплюснутый нос и выдающиеся скулы на круглом лице». Другие авторы вообще предпочитали говорить о доминировании великорусского типа, его отдельных характерных черт, в первую очередь языка, в обобщенном образе донского казака. И только некоторые из них в попытках определить этносоциальную природу донского казачества использовали понятие «народность». В.В. Лобачевский писал: «…какого бы в прошлом ни был происхождения донской казак, он, хотя и говорит на великорусском наречии, считает себя принадлежащим к особой, отличной и от великоруссов и от малоруссов народности»