о одно — «обыкновенный ботинок».
И этот ботинок, ну ни чем, совершенно ни чем, за исключением мелких незначительных деталей, которые даже не стоит брать в расчет, не отличается от своего ближайшего соседа по полке.
И совершенно не понятно, как можно столько времени их рассматривать и сравнивать. Ведь конечный итог всего этого — надеть и… пойти, побежать, поскакать, потопать. Легкой походкой, мелким шагом, тяжелой поступью.
И какая разница, в чем это делать? Главное, чтобы это было удобно и красиво! А любая женская обувь, да и мужская, кстати, тоже, имеющая на своей пятке лейбл хорошей фирмы, призвана это делать. Она это гарантирует. Всем своим видом, всеми своими рекламными плакатами и интерьерами магазинов.
И любая обувь, любая, даже стоящая умопомрачительно дорого, рано или поздно будет сношена до дыр и до состояния нестояния. Любая! Даже та, которая будет носить лейбл «Допельдон»! Хм, об этом стоит подумать на досуге, ведь та обувь, которая не будет соприкасаться с дорогой, не будет и стираться? Вот только как этого добиться?
Через семьдесят девять минут приходит понимание того, что в этот бесконечном сапожном лабиринте можно потратить еще десять раз под десять семьдесят девять минут и все равно не найти идеальной пары туфель или сапожек.
Ну, в зависимости от того, какая погода на улице.
Через семьдесят девять минут любому здравомыслящему мужчине хочется сесть на пол и заплакать от отчаяния.
И отчаяние это усиливается пониманием того, что твоя милая спутница в данный момент времени находится как раз в двух шагах от состояния близкого к эйфории. И она абсолютно не понимает твоих умоляющих взглядов и намеков, что пора бы уже определиться с покупкой.
«Как же так? Почему ты не можешь мне точно сказать, идут мне эти туфельки или нет? Тебе все равно, в чем я буду ходить эти летом (осенью, зимой, весной)? Хорошо я одену лапти! Нет, я буду ходить босиком! Ты меня абсолютно не любишь!»
Вердикт окончательный и обсуждению не подлежит.
Будь моя воля, я бы на уровне закона потребовал установить перед входом всех супермаркетов часы с таймером, которые бы отсчитывали эти семьдесят девять минут. И еще я бы заставил владельцев магазинов в самых видных местах повесить предупреждающие плакаты, такие же, как на пачках сигарет и на бутылках вина: «ВНИМАНИЕ, ЧРЕЗМЕРНОЕ ПОСЕЩЕНИЕ МАГАЗИНОВ ВРЕДИТ ВАШЕМУ СЧАСТЬЮ! Вы можете поссориться со своей любовью! У вас есть только 79 минут!»
Параллели
Вот такие вот неутешительные исследования. Однако, как и в любом деле, бывают исключения.
Удивительно, но факт! Мысли о необычном явлении, которое позволило мне вписаться в поворот, не знаю уж как его правильно назвать, то ли «дежа вю», то ли «параллельное измерение», а может быть, просто «Допельдон», помогают мне легко и непринужденно пережить ближайшие семьдесят девять минут, которые были потрачены на походы по обувным магазинчикам.
Именно через семьдесят девять минут я принимаю самое деятельное участие в теоретическом споре между продавцом и принцессой по поводу того, какой на самом деле должна быть настоящая обувь для принцессы. И какие ощущения должна испытывать настоящая женщина, перемещаясь в пространстве.
— Знаете, мне кажется, вы не понимаете того, что мы хотим. Ведь нам нужна обувь, в которой можно не просто перемещаться по земле, а летать. У вас есть такая обувь? По глазам вижу, что нет.
— Солнце мое! У них нет такой обуви. Но тебе ведь надо будет в чем-то ходить этой осенью. Поэтому, может быть, ты все-таки обратишь внимание на эти сапожки. Мне кажется, они тебе очень идут!
За что удостаиваюсь сначала презрительным, а потом восхищенным взглядом продавца обуви и, пожалуй, самым нежным воздушным поцелуем моей принцессы со времен ледникового периода.
В итоге через каких-то девяносто минут мы уже покидаем царство обуви с руками, занятыми пакетами с картонными коробками, и ощущением вселенского счастья на лицах.
Ну, может быть, события развивались и не таким образом. Если честно, я что-то в обычной жизни не замечал за собой способностей к таким длинным и образным речам. Вполне возможно, что последний диалог произошел также в параллельном измерении…
Но могу сказать точно, что из обувного магазина мы вышли в нашем измерении, и именно так как я описывал выше. С полными пакетами и с ощущением вселенского счастья.
Вот так оказывается. Как мало надо для счастья! Как сложно его достичь! И еще сложнее его удержать! Наверное, сейчас мы оба понимаем это, поэтому просто идем по улице к нашей машине и улыбаемся. Улыбаемся и молчим! Ведь любое неправильное слово может все разрушить. И поэтому мы тянем и тянем с началом разговора!
Потом обмениваемся нечего не значащими фразами.
— Теперь куда?
— Заедем в Макдоналдс?
— Давай. А может в пиццерию?
— Ты хочешь пиццы?
— Мне все равно. Я хочу есть.
— Тогда Макдоналдс ближе…
Потом я рассказываю о сорванной листовке, и Марина убеждает меня, что я себе все напридумывал, скорее всего, это плод моего воспаленного воображения. Что можно просто обсудить все с другими людьми, не держать внутри себя. Что, скорее всего, никто, так как я, об этом и не думал. И что еще, скорее всего, никто просто и не знает про эти опасные разливы. И именно поэтому мне и надо попытаться выиграть эти выборы, чтобы была возможность сказать об этом людям. Предупредить их об опасности. Предупредить их о том, что они могут зря потратить свои деньги и подвести людей.
Какая же она все-таки умница! И какой я идиот! Чуть ли до вселенского заговора не додумался! Ну, конечно, они же просто не знают про это! Да и откуда они об этом узнали бы. Ведь последний разлив был 100 лет назад. Когда никого из нас и в проекте еще не было.
И мы начинаем обсуждать что и как я должен будут написать в моей предвыборной газете, которая уже сверстана и только ждет моей передовой статьи.
Мы спорим, смеемся, шутим, любим друг друга и постоянно балансируем на грани того разговора, который так и не закончили ночью…
Нам обоим не хочется его начинать, потому что мы оба знаем, что он ни к чему не приведет. Все, что можно было сказать, было уже сказано, все, что можно было сделать, было уже сделано.
Мы подошли к той черте, за которой каждый из нас должен будет самостоятельно решать, нужны ему эти отношения или нет. За которой каждый из нас самостоятельно будет решать, что ему делать дальше…
Нам понятно, что наши линии жизни могут идти рядом друг с другом, даже близко-близко, могут пересекаться, чтобы потом разойтись в разные стороны, могут наложиться друг на друга, но соединиться, стать одним целым… никогда. Не в этой жизни.
Это не судьба. Мы — параллели, причем из разных миров.
Мы сидим в вагонах двух параллельно идущих поездов, и никто из нас не может на ходу перейти из одного поезда в другой.
Мы можем только смотреть друг на друга через грязные стекла вагонных окон… и ждать, когда поезда начнут расходиться в разные стороны.
Вокзал
Вокзал — это то место, где параллели иногда пересекаются. Место, где можно перейти из одного поезда в другой. И, наверное, именно поэтому я люблю вокзалы, и аэропорты тоже люблю с их броуновским движением человеческих масс и бесконечно меняющимися цифрами и названиями на табло в зале ожидания.
Каждый раз, когда я стою на перроне вокзала с букетом цветов, мне кажется, что вот сейчас подойдет поезд, из него выйдет Ольга и мой сын, и начнется другая жизнь. Совсем другая жизнь. И все, что было в прошлом, забудется.
Ольга бросится мне на шею, обнимет и на глазах у всех поцелует. И этот поцелуй будет долгим и таким нежным, что нам захочется заняться сексом прямо здесь, не сходя с места. И мой мальчик бросится ко мне, прижмется, прошепчет: «Папка, я так по тебе соскучился! Посмотри, что я тебе привез!» И достанет из кармана какую-нибудь ракушку или камень.
И мы пойдем по вокзалу, обнявшись и обмениваясь впечатлениями.
Мне очень хочется, чтобы когда-нибудь так случилось. Но обычно все происходит не так. Я вижу ее в дверях вагона уже суетящуюся, отдающую кому-то указания. Потом короткий чмок в щеку. Короткий, не задерживающийся, ищущий чего-то обмен взглядами.
— Привет! Как доехали? Это тебе!
— Спасибо. Нормально. Подержи пока букет, мне некогда! Дети! Давайте быстро выходим!
Я помогаю выгружать сумки, принимаю детей, их много, целый детский дом, и где-то в длинной грядке малышей замечаю своего сына.
— Привет, пап!
— Привет. Ну подойди ко мне. Дай я тебя обниму.
— Пап, ну что ты выдумал. Неудобно.
Наверное, это действительно так. Ведь рядом стоят дети, у которых нет родителей, и они не могут обнять встречающего их отца. Поэтому мы просто хлопаем друг друга ладонями и обмениваемся смущенными улыбками.
Сколько раз так уже было? Пять-шесть! Не помню. Может, больше.
Но каждый раз все происходит именно так. Только потом, когда все дети подсчитаны и переданы из рук в руки другим воспитателям, когда весь багаж получен и все сопроводительные документы вручены директору детского дома, начинается настоящая встреча.
Мы, наконец, можем улыбнуться друг другу подольше. Посмотреть друга на друга попристальнее. Обняться покрепче. Но тот первый момент упущен, и поэтому все снова происходит как-то не так.
В полсилы что ли?!
Отклонение от маршрутов
Вечером мы обязательно идем в летнюю кафешку с фонтанами. В августе у нас в городе работают фонтаны прямо в центре города. И возле них местный олигарх выстроил кафе — место притяжения всего города. Как стемнеет, фонтаны подсвечиваются фонарями — и создается такое впечатление, что это приморский город.
Если приглашаем подругу, одну из тех, с кем она была на море, то разговор идет вокруг их отдыха. Они обмениваются не совсем понятными мне репликами, за которыми угадываются их совместные вечерние походы по кафе. Где-то там, у Черного моря. А я исполняю роль корпчего или виночерпия.