— Ну что, может быть, еще по кофе и домой? — предлагаю ей.
— Как хочешь?
Мы уже так долго живем вместе, что я точно знаю, ее «как хочешь» означает «пошли быстрее», поэтому я подзываю официанта и прошу принести две чашки черного кофе. Беру телефон и вызываю такси. Закрываю крышку телефонного аппарата, замечаю в уголке мигающий значок СМС. Читаю. «Принц». Улыбаюсь и стираю сообщение.
Смотрю на Ольгу. Она делает вид, что ничего не замечает.
«Ну почему ты не устраиваешь мне скандал, каждый раз, когда я получаю такие СМС? Я тебе безразличен? Или ты так уверена, что я никуда не денусь? Или считаешь, что это нормально. Нагуляюсь и вернусь? Почему?»
— О чем ты сейчас думаешь?
— Ни о чем.
Вот так всегда. За пятнадцать лет мы ни разу не поговорили с ней о чем-то, что касалось нас обоих. О наших отношениях. О наших планах. О нашем будущем. Ни разу. И собственно говоря, она для меня такая же загадка, как и пятнадцать лет назад. Я научился различать ее настроения, но о чем она думает? Этого я не знаю. Могу только догадываться. Ну что поделать, если у меня такая жена. Надо было раньше думать, кого выбирал. Теперь вот живи и мучайся. Улыбаюсь сам себе.
Приносят кофе. Пока пьем, я успеваю коротко рассказать ей о перипетиях предвыборной гонки. Собственно говоря, после выхода газеты, где я объяснил свою позицию, я больше ничего особенно не предпринимал, и дальше все стало складываться как-то так само собой.
Глава даже сам пригласил меня на предвыборную встречу с избирателями в школе и дал возможность выступить. Странно, ей богу.
Она, услышав это, пожимает плечами.
— И зачем тебе это надо?
Становится немного обидно. И вот не хотел, но пришлось вспомнить Марину. Она бы так мне никогда не говорила. Сообщаю, что завтра у нас последний съемочный день. Сын снимается в финальной сцене, в драке. Ольга оживляется.
— Надеюсь, ничего опасного?
— Не волнуйся. Все под контролем.
Сын. Наконец. Мы находим общую для нас тему. И разговор плавно переходит на обсуждение предстоящего школьного года, о том, как он вел себя с ней на юге, и о том, как он вырос.
Звонит телефон.
— Такси вызывали? Выходите! Сейчас подъедет!
Не удерживаюсь и украдкой отсылаю Марине СМС: «Люблю тебя!» Зачем я это сделал? Ведь давал же себе обещание ничего не посылать. Не сдержался. «Прости, Ольга! Но скоро все это закончится. Обещаю! Еще неделя! И все!»
Нервы на разрыв
Мы возвращаемся в нашу маленькую трехкомнатную квартирку. Удивительно, ведь еще недавно она казалась мне большой и просторной. А теперь вот она маленькая и неудобная. Стены давят. Мне здесь все знакомо до мельчайшей детали, до мельчайшей подробности.
Кажется, что квартира дышит. То расширяется до безграничных размеров, а то сужается до контуров конуры. Вот сейчас она маленькая, потому что каждый метр ее площади заполнен человеческим дыханием. Моим, Ольгиным, сына, родителей, кота.
Родителей, правда, еще нет. Они пока еще на даче. Они будут там до холодов. И все равно у нас чертовски мало места для жизни. Только для существования. И почему я это понял только сейчас? Через пятнадцать лет? Раньше ведь мне казалось, что это нормально такая жизнь. Что все люди так живут? По крайней мере, большинство моих знакомых живут именно в таких же условиях, как и мы? И ничего. Живут. Даже, наверное, счастливо.
Мы возвращаемся в нашу маленькую квартиру. Проходим в свою комнату. Разбираем диван. Переодеваемся. Я напяливаю на себя толстый махровый халат. Подарок мне на какой-то из мужских праздников. Ольга надевает свой. Мы возвращаемся через гостиную на кухню. Пить чай. По дороге прихватываем сына, который уже по уши залез в компьютер. Ну еще бы, почти полтора месяца без этого пластмассового ящика! Сын сначала сопротивляется, но потом все же соглашается на сладости и на разговоры о завтрашних съемках.
Мы шутим и стараемся поддерживать хорошее настроение, которое должны быть у семьи, которая не видели друг друга почти полтора месяца.
Хорошего настроения хватает ровно на чашку чая. Потом все расходятся. Сын возвращается к себе в компьютер. Ольга уходит смотреть телевизор. Очередной сериал про следователя прокуратуры Марию Сергеевну, а я остаюсь один на кухне, как на палубе тонущего корабля.
Говорю, что мне еще надо почитать и подумать. Меня оставляют одного, хотя Ольга и смотрит на меня с укоризной. Жена явно рассчитывает на другой сценарий продолжения вечера.
Приходится пообещать ей, что скоро приду, буквально через пятнадцать минут. Она обижается и уходит.
Беру какую-то книгу, кладу перед собой, раскрываю на первой попавшейся странице и стараюсь вникнуть в смысл написанных слов. Точно так же делает всегда мой отец. Только сейчас я понимаю, почему он это делает. Наверное, как и я, он хочет собрать вместе какие-то мысли, которые булькают в голове и мешают спокойно жить. Они, мысли, пузырьками носятся под черепной коробкой, хаотично и бессистемно. Хочется подумать обо всем и сразу. И, естественно, вместо успокоения и расслабления, голова начинает закипать. Как будто это не мысли вовсе, а вода в чайнике, который стоит на плите.
Зачем я полез в эти выборы? Кому нужен мой проект музея? Для чего я затеял это кино? Для чего, вообще, я здесь живу? Почему я живу здесь, а не в другом месте? Когда это все кончится? И кончится ли вообще? Почему рядом со мной эта женщина, а не другая? Кто эти люди, что меня окружают? Зачем, вообще, все это? Почему все происходит так, а не иначе? Можно ли все изменить, или жизненный путь заранее предначертан и тебе надо только его пройти? Как быть? Что делать? Какое решение правильное? И, в конце концов, что означает мое новое слово? Как его там?
Знаю, у отца где-то в шкафчике всегда припрятана чекушка. Великий успокоитель мыслей. Открываю дверцу и замечаю за горкой тарелок ее серебристую этикетку. Лежит на боку. С первого раза не видно, но при желании ведь всегда можно разглядеть. И почему мать ее никогда не находит?
Можно, конечно, и мне воспользоваться таким лекарством. Но явно не сегодня. Отец, наверное, уже устал бороться со своими мыслями, и именно поэтому ему нужен этот великий успокоитель тайных дум, а мне еще нет. Надеюсь, что еще нет.
Допельдон! Вот, что сегодня поможет мне собраться и выбраться из лавины мыслей, которые меня затапливают. Мое слово рождается где-то в недрах моих мозгов и затмевает собой все. Наконец-то! Как же ты вовремя! Слово горит на внутренней стороне моего лба неоновыми буквами, засвечивая все остальные мысли и слова. Как вывеска на фасаде кинотеатра.
Хм. Почему бы так не назвать свой фильм? Ах да, фильм.
Вот уже полгода как в моей голове сидит эта тема. Фильм любительский, малобюджетный. Ничего особенного. И завтра съемки последней сцены… Очень важной. Но это так, к слову.
Я снимаю фильм вместе с сыном и его друзьями. Просто так. Для себя. Как хобби. В свободное время. Чтобы занять свои распухшие мозги. Чтобы забыться и не думать. Чтобы быть поближе к сыну, к родственникам, чтобы сохранить семью, наконец.
А они смеются. Смеются надо мной. Втихаря, за спиной. Называют это очередной бредовой идеей, как и все остальные, которые рождаются в моей голове.
Все же вокруг считают, что я занялся каким-то бесполезным делом. Бесполезным, потому что это не принесет денег. Денег… бабок, дивидендов. Реальных, как они считают, определителей земных благ.
Ну почему не принесет? Может быть, не сразу, может быть, чуть позже?
Или мне только кажется, что меня окружают такие люди? А на самом деле все не так? Все вокруг добрые и пушистые? И все кругом только и думаю друг о друге? О благе ближнего?
Может быть, просто они устали ждать, устали жить в этой маленькой скомканной квартирке. И они ждут от меня, как когда-то ждали от отца, что я смогу разорвать этот замкнутый круг вечных проблем. Но почему они ждут этого от меня? Я что Господь Бог? Я ведь просто великовозрастный мальчик… А от меня требуют выполнения мужских обязанностей. Или я уже давно не мальчик?
Ночь. Мысли путанные-путанные…
Если бы сейчас дома была мать, то она уже давно бы вошла на кухню и мимоходом пробурчала бы что-то типа: «Опять все думаешь? О чем все думаешь-то? Прекрати думать. Освободи мозги! Думай не думай, сто рублей не деньги!» Нет, про сто рублей говорила бабушка. Но все равно интересно было бы узнать, как это возможно «не думать»?
Допельдон! Мое слово железным колоколом ударило внутри моей головы. Я понял, что виток моих мыслей пошел на очередной круг.
Надо идти спать. Смотрю, выключила ли Ольга свет. Да. И свет, и телевизор. Значит, уже уснула. Можно идти.
Теперь можно не опасаться, что она заметит синие круги на шее.
Две тысяча второй бегемот…
Тихонько перебираюсь через спинку кровати и заворачиваюсь в одеяло. Ольга ворочается рядом и ворчит: «Где ты шлялся?» Как будто меня не было целую ночь. «Все там же», — так же ворчливо отвечаю я ей и привычным движением подставляю ей свое плечо.
Ольга залезает мне подмышку и прижимается к телу, так как будто хочет сказать: «Ты все равно мой!» Я глажу ее плечо и шепчу: «Спи». Словно у нас и не было этого долгого месяца разлуки.
Наша постель — как какой-то плот, плывет в ночи и во времени в неизвестном мне направлении. Мои ресницы плотно сомкнуты, но сна все равно ни в одном глазу.
Начинаю считать слоников. Нет, лучше бегемотов. «Один бегемот, второй бегемот, третий бегемот…» На две тысяча втором бегемоте становится понятно, что всемирно признанный способ самоусыпления не действует. В общем-то, к этому надо давно привыкнуть.
Меня снова ждет полусонная ночь до первых петухов.
Мысли постепенно возвращается к тому моменту, от которого я ушел на кухни. «Не думать?»
Слова продолжают нанизываться на спираль.
Как это возможно «не думать?». Проходя мимо меня, сидящего над книгой, мать часто говорит мне эту фразу, наверное, даже не понимая, что она мне предлагает. На самом деле, человек на все сто процентов может «не думать», только в одном случае, если он умер.