оими помощниками и начальниками разных казенных сборов. Слушают царский наказ эти местные власти и присматриваются: каков-то новый воевода? Верны ли слухи о нем, которые давно дошли до города?
С воеводой выборным местным властям надо жить в ладу – он сила и по своей власти и по своему значению. Без воеводы как поймать тайного винокура, как сделать у него обыск, как собрать долги с недоимщиков и задолжавших «питухов», т. е. постоянных потребителей казенного кружечного двора? А для ладов с воеводой нужно не щадить ему подарков в царские дни, что называлось «в почесть для царского величества», не щадить подарков за обиды, которые воевода будет давать местным властям и за которые эти власти должны были, по старому обычаю, отдаривать хозяина. Вот и смотрят посадские люди: очень ли прижимист будет на эти дары воевода или будет ласков и добр? будет ли брать, что принесут, или станет запрашивать и лишнее? Слухи о новом воеводе разные – что-то в них правда?
Но вот прочли наказ. Воеводу поздравляют с царской милостью, он кланяется, благодарит на добром слове и заверяет, что рад послужить в городе, что от него никаких продаж и убытков посадским и всеуездным людям не будет. Посадские и уездные выборные власти выслушивали речь воеводы, кланялись и говорили, что они рады уважать государева слугу, рады его приезду и вот просят принять в почесть для приезда, ради великого государева имени, хлеб-соль. Воевода угощал властей обедом, а после обеда приглашенные отдаривали хозяина.
Поддержка добрых отношений при помощи различных даров и подарков обходилась городу довольно дорого. Но ничего поделать было нельзя – обычай слишком был крепок. Несмотря на закон, прямо запрещавший кормы, посулы и поминки, их ждал воевода, приехавший «покормиться», их давать считали своим долгом обыватели. Это была «почесть».
Обычай заставлял всякого, кто бы он ни был, за чем бы ни шел на воеводский двор, – нести какой-нибудь подарок воеводе.
Нечего и говорить, что тяжущиеся – виноватые, которые хотели быть правыми, правые, боявшиеся, как бы их даром не обвинили – несли подарки друг перед другом: кто больше и лучше, и в поисках поддержки задаривали всех, кто был так или иначе прикосновенен к воеводскому суду или даже только к воеводскому двору.
Посадские и уездные люди собирали меж себя деньги на «корм и поминки» воеводе, и земский староста вел точный и аккуратный счет расхода этих мирских денег. Вот записи из одной такой книги: «1-го сентября несено воеводе: пирог в 5 алтын, налимов на 26 алтын; подьячему пирог в 4 алтына 2 деньги; другому подьячему пирог в алтын 4 деньги; третьему подьячему пирог в 3 алтына 2 деньги». Воевода позвал обедать, за эту честь надо его отблагодарить, и староста подносит воеводе после обеда: «в бумажке 4 алтына, боярыне его 3 алтына 2 деньги, сыну его 8 денег, служанкам 8 денег, слугам 6 денег». На другой день, 2 сентября, староста опять идет к воеводе и несет: «четверть говяжью в 12 алтын, да щуку в 6 алтын; подьячему – четверть говяжью в 9 алтын». 3 сентября староста несет воеводе «щук на 19 алтын, да на воеводский двор купил лопату в 2 деньги, 100 свеч сальных, дал 8 алтын 2 деньги, купил в съезжую избу бумаги 5 дестей, заплатил 11 алтын 4 деньги»… и так каждый день носит земский староста то говядины, то репы четверик, то щук, то вина и пива и самому воеводе и его «лакомым» подьячим.
А вот роспись расхода на воеводском дворе присланного из уезда с казенным сбором мирского посыльного: «Ходил к воеводе, нес хлеб да колач в два алтына, да мяса говяжья на 26 алтын, свиную тушу в рубль, да баранью тушу в 13 алтын, да деньгами в бумажке 3 рубля; племяннику воеводы – рубль; другому племяннику – 10 алтын; боярыне – рубль; дворецкому – 21 алтын; людям на весь двор – 21 алтын; ключнику – 10 денег; малым ребятам – 2 алтына; подьячему – хлеб да колач, деньгами два рубля с полтиной, жене его – 16 алтын, двоим племянникам – рубль; людям на весь двор – 10 алтын; приворотнику – алтын; малым ребятам – 8 денег; блаженному – 4 деньги; приставам дал всем на всю братию 6 денег, да когда платил деньги, дал сторожу в мешок 2 деньги, да что писал в книгу целовальник взял 2 деньги, да староста взял за сено, что миром посулено воеводе, 4 гривны». Надо было, значит, по тогдашнему обычаю, дарить, давать «поминки» даже своей братии – выборным.
Все эти и другие мирские расходы на воеводу и его подчиненных и домочадцев были делом обыкновенным и не возбуждали ни ропота, ни жалоб. Но бывали воеводы, которые не довольствовались обычными полюбовными приношениями и сами назначали, что и сколько должно быть им поднесено, «чинили людям тесноту и налогу большую, напрасные продажи и убытки, били людей без сыска и без вины, сажали в тюрьмы для своей корысти и, выимая из тюрем, били батогами без вины для своей корысти». Тогда в земской избе поднимались громкие жалобы, земский староста отправлялся на воеводский двор и «лаял» воеводу, т. е. бранил его на чем свет стоит и упрекал в неправде. Когда это не помогало, призывался дьячок земской избы и под диктовку старосты строчил слезную челобитную в Москву на воеводу от имени всех «уездных и посадских людишек».
Воевода тоже не дремал и, в пику земскому прошению на него, отправлял от себя челобитную в Москву, жалуясь, что посадский земский староста «лаял» его, воеводу, называл «вором» при многих людях, а эти «люди» «чинятся сильны», доходы платят оплошно и говорят мне, воеводе, «с большим невежеством», чтоб я с них казенных доходов не собирал, «бунтуют, приставов бьют».
В Москве прочтут обе челобитные и пошлют следователя – «сыщика» – справиться, кто тут прав, кто виноват. Дело затягивалось, запутывалось обоюдными жалобами и кончалось обыкновенно измором либо уходом воеводы в Москву или на другое воеводство. Но в случаях вопиющих, если воевода был не прав и следствие подтверждало его вины – наказание не заставляло себя ждать: виновного сводили с воеводства, били иногда батогами, отписывали в казну все его «животишки» и «рухлядишку» и приказывали впредь на воеводскую службу никуда не назначать. Еще в 1619 году в Москве был даже учрежден особый приказ – «приказ, что на сильных людей челом бьют», в который надо было подавать жалобы на насилье и самоуправство воевод. Вместе с тем народу строго-настрого запрещалось давать воеводам взятки – «посулы», работать даром на воевод и исполнять их незаконные требования. Но многие «лихие» воеводы продолжали своевольничать и всеуездные люди продолжали давать незаконные дары воеводам, а когда приходилось невмоготу, то самоуправничали, «чинились сильны», и отказывались повиноваться воеводе даже в его законных требованиях.
Чтобы избавиться от подобного рода случаев, правительство, где позволяли эти обстоятельства, отменяло воеводское управление и всю власть воеводы вручало выборным людям города и уезда – земским и губным старостам с целовальниками. Но у населения возникали те же корыстные неудовольствия и с избранными, когда некоторые из них, почуяв себя в положении воевод, злоупотребляли своею властью. Опять тогда сыпались на Москву жалобы обывателей на «срамного и скаредного губного старосту» и жалобы старосты на «чинящихся сильными людишек».
Были, конечно, случаи, когда все шло гладко при воеводском управлении, как, например, во Пскове во время воеводства Ордина-Нащокина; были случаи полного порядка и благоустройства в управлении при одних лишь выборных властях. Большинство городов и уездов севера сохранили у себя выборное начальство, не меняя его на воеводское, с самого начала введения его и до последних годов XVII века. Но большинство городов и уездов просто не знало, на чем остановиться: то просило правительство дать им воевод, то молило убрать воевод и позволить опять управляться самим, своим выборным начальством. Город Дмитров управлялся, например, до 1639 года воеводой, в этом году он просит разрешить ему выбрать себе старосту, а в 1644 году опять просит дать ему воеводу. И это не единственный случай такого рода колебаний.
Правительство не оставалось глухо к такого рода челобитьям и всегда исполняло их, меняя назначенного воеводу на выборного земского старосту, и наоборот. И тот и другой одинаково должны были ведать «великое дело государево» и доставлять без задержки казенные сборы: для этого они только и ставились и одинаково отвечали за верность и правильность службы. Поэтому-то и было так легко заменять одних другими, властей выборных властями назначенными, ибо и выборные и назначенные власти творили одно дело государево и были одинаково ответственны перед московскими приказами.
Так длилось до самого конца XVII века, когда правительство убедилось, что власть воеводы должна быть ограничена. С конца XVII века за выборными местными властями окончательно остался сбор казенных доходов, воеводы же были от этого совсем устранены и потеряли всякую возможность вмешиваться по закону в эти дела выборных местных властей.
Учреждение Петром Великим губерний и губернаторских должностей принизило, так сказать, и самую воеводскую должность – из первой она стала во вторых степенях и получила даже, впрочем, ненадолго, другое название: воеводы стали именоваться комендантами, но уже в 1727 году звание воевод было восстановлено и просуществовало до 1775 года, когда императрица Екатерина II издала «Учреждение о губерниях», положившее начало новому строю управления провинцией Русского государства.
Главнейшие пособия: С.М. Соловьев «История России», т. XIII; Б. Чичерин «Областные учреждения России в XVII в.»; А.Д. Градовский «История местного управления в России»; И. Андреевский «О наместниках, воеводах и губернаторах»; И.И. Дитятин «Из истории местного управления»; В.О. Ключевский «Курс русской истории», ч. III.
Дьяки и подьячие Московского государства
Во главе отдельных частей управления Московским государством стояли особые учреждения, которые именовались приказами. Приказом называлось тогда то, что мы теперь называем канцелярией, департаментом, министерством. Приказы были, следовательно, такими правительственными учреждениями, которые исполняли поручения правительства по управлению страной и вели текущее дело управления той частью, которая была данному приказу подчинена.