Разбойный приказ ведал уголовные дела всего Московского государства. Для гражданского суда в делах служилых людей были два судных приказа – Московский и Владимирский; для москвичей существовал особый судный приказ – Земский, ведавший также и полицейскую безопасность столицы; холопов судил и все холопье дело ведал Холопий приказ.
К каждому приказу были приписаны города, слободы, целые уезды, с которых приказ собирал подать на свое содержание. Жители приписанных к приказу городов судились в этом приказе, как и все подведомственные приказу люди. Благодаря обилию приказов и смешению в них дел по управлению и суду, создавалась большая запутанность и неопределенность. Часто люди Московского государства не знали, в какой приказ надо обратиться по тому или иному делу, так как по разным делам один и тот же город ведался в разных приказах. Неправильно взятый сбор пострадавший иногда так и не мог найти, переходя в поисках своих денег из одного приказа в другой; так, посадские люди ведались по разным сборам, а: следовательно, и по суду, в приказах Большого Дворца, Большой Казны, Большого Прихода и некоторых других. По своему внутреннему устройству и положению приказы не были однородны; одними из них управляли бояре и окольничьи, другими дьяки; одни приказы были вполне самостоятельны, другие во многом, а то и вполне зависели от приказов более важных; одни приказы имели местное значение, другие общее, центральное.
Во главе каждого отдельного большого приказа, как его начальник, стоял назначенный царем боярин, или окольничий, или думный дворянин. Начальник приказа назывался обыкновенно судьей. У судьи был товарищ – помощник, иногда не один; всю переписку, течение дел, их распределение ведал дьяк – главный секретарь приказа. Заседание приказа состояло из судьи с товарищами и дьяка; все дела они решали вместе; если судья и товарищи его были люди высших чинов, то решение приказа называлось приговором бояр такого-то приказа. Судья единолично не мог решать дел, всякое решение должно было состояться с согласия товарища и дьяка; они не могли ставить свое решение «все вместе и без единого, и единый без всех», как тогда говорили; это значит, что решение приказа только тогда имело полную силу, когда было принято единогласно: ни один без всех не мог решить дело, ни все без одного.
Собиралось присутствие приказа в особой комнате, отделенной от той, где сидели многочисленные подьячие. Комната присутствия называлась «казенной», потому что здесь обыкновенно стояла «казна» – железный сундук; в нем хранились деньги и ценности приказа. Сидели судьи за столом, покрытым красным или зеленым сукном.
Душой деятельности приказа был его дьяк. Судья и товарищи судьи были для приказа люди новые, потому что часто переменялись, дьяк же сидел прочно на своем месте и, искушенный долгим опытом, великолепно знал все делопроизводство, все тайны и ухищрения приказной практики, все законы и указы, и умел применять и толковать их во всех трудных случаях.
Значение дьяков, как первых знатоков законов и дела управления, начало складываться вместе с ростом государства. На высшие должности московские государи всегда должны были назначать людей знатных и родовитых, руководствуясь при этих назначениях только «великою породою» этих лиц.
Дьяки выбирались государем из незнатных людей – «поповичей и простого всенародства». Приставленные к службе, они только ею и дорожили и, конечно, делали дело лучше, чем являвшиеся мимолетными гостями главные начальники из знати. Обязанные высоким служебным положением личным своим заслугам и государевой милости, дьяки были преданными слугами государя и слепыми исполнителями его воли. Царь Иван Васильевич Грозный в своей борьбе с боярами, считавшими себя обязательными для государя советниками, во многом опирался на дьяков и вел дела только при их помощи. Недаром большие бояре оскорблялись таким предпочтением. «Есть у великого князя, – писал один такой оскорбленный, – новые верники, дьяки: его половиною кормят, а большую себе берут; их отцы нашим и в холопство не годились, а теперь не только землею владеют, но и головами нашими торгуют».
Ко времени царя Алексея, когда родовитое боярство много потеряло после деятельности Грозного и Смуты в своем первенствующем значении, дьяки получают большую силу и значение в государстве. Думные дворяне, окольничьи, бояре могли стоять во главе приказов, но приказ мог обойтись и без знатного судьи. В ХVII веке были приказы без бояр и окольничьих, но не было ни одного, в котором не сидел бы дьяк и часто не один, а два или три. Были приказы, в которых заседать могли только дьяки, а бояре и окольничьи не допускались вовсе. То были Панафидный приказ и приказ Тайных Дел. В этом приказе, по описанию Котошихина, сидел дьяк да подьячих с десять человек, и «ведают они и делают всякие дела царские, тайные и явные. И в тот приказ бояре и думные люди не входят и дел не ведают, и подчинен этот приказ прямо самому царю».
Всякому знатному человеку, назначенному на ту или иную высокую должность – наместником, большим воеводой, великим послом и т. п. – всегда назначался в товарищи дьяк. Дьяки сидели с воеводами, управлявшими городами и уездами Московского государства, и судили и решали все дела вместе с ними, как их товарищи. Они и назначались на службу, как товарищи знатных начальников, по указу великого государя, и знатные начальники без совета и согласия дьяков ничего не могли делать. В Астрахани один раз произошла размолвка дьяков с воеводой, и правительство осталось без всяких вестей из Астрахани на довольно долгое время, так как в Астрахани остановились все дела: что напишет воевода, то перемарает дьяк, а что дьяк напишет, того не утверждает воевода.
Дьяков с титулом думного назначали заседать в Боярскую Думу. Как люди незнатные, худородные, дьяки занимали последнее место в Думе; они стоят, когда все сидят, и лишь «улучив время» выходили посидеть в соседнюю палату; только очень изредка государь, смилостивившись над их усталостью, когда заседание Думы затягивалось, разрешал присесть и дьякам. Но, хотя и стоя, дьяки принимали деятельное участие в прениях: «мыслят» с царем и боярами, не всегда соглашаются с мнениями знатных думцев, а умеют настоять на своей мысли и провести ее вопреки сопротивлению знатных думцев.
Начинал свою деятельность будущий дьяк простым подьячим и сидел в приказе, строча бумаги; иногда от письменных занятий его отрывали и посылали гонцом в другой город или младшим приставом к иноземному послу. Исполняя такие мелкие поручения, молодой подьячий навыкал к делу, а за успешное исполнение поручений получал награду: то землицы ему дадут в поместье, то кафтан пожалует государь или шапку соболью пришлют с Казенного двора. Назначенный дьяком в какой-нибудь небольшой и малозначительный приказ, он постепенно повышался в службе, переходя во все более и более значительные приказы. Если дьяк обладал ловкостью, выдающимся умом и способностями, то дослуживался до звания думного дьяка, присутствовал на «сидении государя с бояры» и вел дела одного из важнейших приказов – Разрядного или Посольского. В промежуток службы в двух приказах, дьяка отправляли товарищем воеводы в какой-либо город или в посольство товарищем же посла, или, наконец, ему поручали описать в казенных целях какую-либо область или уезд.
Такая разнородная, многолетняя служебная деятельность в многочисленных приказах и вне их, по управлению, вырабатывала из дьяков больших знатоков правительственных порядков и строя Московского государства. Они выработали прекрасный, точный, выразительный язык своих грамот и умели писать кратко и отчетливо, излагая суть дела. При царе Алексее бежал за границу, в Швецию, подьячий Посольского приказа Григорий Котошихин. Там, по поручению шведского правительства, он составил описание современной ему России. Надо было много и хорошо знать тогдашние дела, чтобы дать такое превосходное описание, какое дал Григорий Котошихин, а он еще далеко не дослужился до дьячества. Все дела, все устройство Московского государства у него как на ладонке, и он описывает все наизусть – без книг, без записей, пользуясь только своими знаниями и памятью да справляясь с тогдашним собранием русских законов – Уложением. Понятно, каким знатоком дел и нужным в правительстве лицом мог стать какой-нибудь думный дьяк, каждый из братьев Щелкаловых, например, знаменитых дельцов времени царей Ивана, Федора Ивановича и Бориса Федоровича.
Братья Щелкаловы дослужились до пышного титула «дьяков великого государя Ближния Думы», и один из них получил даже большой чин окольничего. Всех этих благ дети неважного дьяка Якова Щелкалова, Андрей и Василий, достигли только силой своего ума, своей опытностью и дипломатической ловкостью. Начал службу Андрей Щелкалов в 1550 году, когда упоминается среди «поддатней у рынд», нечто вроде слуги и товарища при пажах. В 1560 году он пристав при литовских послах, а в 1563 году уже дьяк; в 1570 году он управляет Разрядом и часто упоминается в актах тех времен, как человек, то получающий в награду землю, то покупающий деревню в том или ином уезде. В 1575 году он носит звание дьяка ближнего и управляет Посольским приказом.
В царствование царя Федора значение Щелкаловых достигло высшей степени. Голландец Масса рассказывает, что, кроме Бориса Годунова, от которого зависели все, в Москве имел важное значение думный дьяк Андрей Щелкалов, человек необыкновенно пронырливый, умный и злой. Годунов, считая его необходимым для управления страной, был очень расположен к этому дьяку, стоявшему во главе всех прочих дьяков. Во всех областях и городах ничего не делалось без ведома и желания Андрея Щелкалова. Не имея покоя ни днем ни ночью, работая как вол, он еще был недоволен тем, что у него мало работы, и желал еще больше работать. Борис Годунов не мог достаточно надивиться трудолюбию Андрея Щелкалова и говорил: «Я никогда не слыхал о таком человеке и полагаю, что весь мир был бы для него мал!»
О деятельности Щелкаловых, их силе, значении, уме, знании дела составились целые легенды. О Щелкаловых рассказывали, что они ничего и никого не боялись, делали все умно и хитро, не любили никого спрашивать и страшно «самовольничали», особенно когда составляли списки служебных назначений. В таких случаях они не стеснялись даже искажать родословные росписи, по которым эти назначения делались. Проделывали это они, дружа своим благоприятелям и родственникам. Плутни их вскрывались при разборе местнических дел, но на судьбу Щелкаловых это не влияло, и наказания за грамоты, «выданные не по делу», т. е. ложные, они не несли – должно быть, этих умных и пронырливых знатоков приказного дела неким было заменить. «Сами они, – говорит историк дьячества, – сменили Ивана Висковатова, но долго не появлялся новый Висковатый, который мог бы занять их место в Посольском приказе». За широкой спиной Андрея Щелкалова «самовольничали» и его подчиненные: «в пр