бранные стволы срубленных деревьев; в деревянной церковке, за недостатком свеч, дымили лучины; в обиходе братии столько же недостатков, сколько заплат на сермяжной ряске игумена; “чего ни хватись, всего нет”, по выражению жития; случалось, вся братия по целым дням сидела чуть не без куска хлеба. Но все дружны между собой и приветливы к пришельцам, во всем порядок и заботливость, каждый делает свое дело, каждый работает с молитвой, и все молятся после работы». Люди из мира видели все это, испытывали на себе это мирное и благодатное житие и уходили снова в широкий и многомятежный свет ободренные и освеженные…
Пятьдесят лет делал свое тихое дело преподобный Сергий, целых полвека был он прибежищем для страждущих и скорбящих, болящих душой за себя и за других. Не было на Руси тех времен имени более славного и известного, не происходило ни одного события, с которым бы светло и свято не соединилось имя преп. Сергия. В 1380 году преподобный Сергий благословил на подвиг борьбы с татарами верховного вождя русского ополчения, великого князя московского Димитрия Ивановича Донского.
– Иди на безбожных смело, без колебаний, и победишь! – сказал святой, и Куликовская битва оправдала его слова.
Ратуя словом и делом за единство Русской земли, собиравшейся около Москвы, преподобный Сергий всегда уговаривал и князей и простых людей держаться за Москву.
По поручению митрополита Алексия, преп. Сергий отправился в Нижний Новгород приглашать тамошнего князя добровольно явиться на суд в Москву, и в случае сопротивления князя преподобный должен был затворить все церкви в Нижнем и прекратить богослужение. По поручению великого князя Димитрия Донского, преподобный Сергий явился в Рязань к суровому рязанскому князю Олегу и кроткими речами уговорил его смириться, не поднимать войны в Русской земле и заключить вечный мир с московским великим князем.
Преподобный Сергий со своими учениками и обителью сделался образцом, «начальником и учителем всем монастырям, иже в Руси», – говорит о нем летописец. Монастыри, основанные самим преп. Сергием, его учениками и учениками его учеников, считались десятками. И все это были пустынные монастыри, возникавшие далеко от населенных местностей, в чужой и опасной стороне, на севере и северо-востоке от Волги.
То был глухой, непроходимый край, обитаемый дикими и некрещеными финскими племенами; русскому человеку тех времен страшно было пуститься с семьей и бедными пожитками в эти глухие дебри. Но монах-пустынник пошел туда смело; по всей лесной стороне стали возникать монастыри, к монастырю потянулись простые переселенцы; монастырь помогал им устроить хозяйство, поддерживал словом утешения в трудные минуты, молился с ними, был для переселенцев приходом, а во время нападения врагов крепостью, за стенами которой отсиживались от злых нападений; под старость переселенцы находили в монастыре кров и схиму. Вокруг монастырей создавались большие и мелкие поселки, сторона становилась обработанною, населенною, русскою.
«До Сергия здесь была непроходимая пустыня, – пишет троицкий келарь Симон Азарьин, составивший жизнеописание святого, – а теперь все видят вокруг обители мирские поля, села и деревни многолюдные. Прежде здесь и тропинки не было для людей, а теперь явились большие дороги и проезд, открытый для всех днем и ночью. До Сергия это место было безводное; но с тех пор множество источников открыто в окрестностях обители. Множество гадов и змей нарушали безмолвный покой Сергия, а теперь не встретите их на 10 верст вокруг нея. И насколько умножалось население обители и слобод, настолько и все улучшалось. Прежде не было столько и деревьев в рощах, сколько теперь людей в слободах, на тех местах, где были обширные рощи…»
Когда преп. Кирилл Белозерский поселился на месте, где вырос впоследствии его монастырь, то «пусто и скудно было место то, – повествует житие преподобного, – бор беяше велий и чаща, и никому же от человек живущу». А когда пустыня преп. Кирилла стала знаменитой обителью, то в лесах и пустошах Белозерского края возникло около 400 селений.
Благодаря неусыпному труду основателей монастырей и первых поселенцев-монахов, «скудостная и пустая» сторона превращалась в населенную и обработанную, дикари – лопари, зыряне, черемисы, мордва – привыкали, благодаря живому примеру, к трудовой земледельческой жизни и, «открывая души своя» на ласковое и приветливое обращение пустынножителей, принимали христианство и начинали жить оседло, во всем поучаясь от монастыря.
Особенно велики в этом отношении заслуги Соловецкой обители, основанной преподобными Зосимой и Савватием на островах холодного Белого моря. Соловецкий монастырь обрусил весь север России, заселил его и положил начало обработке этого края. Соловецкий монастырь научил здешних дикарей бороться с негостеприимной природой и побеждать ее.
Озера, которыми так богато Поморье и которые так часто мешают сообщению, на Соловецких островах соединялись каналами и превращались в удобные дороги, непроходимые болота осушались, в мелководных реках искусственно подымался уровень воды. Полудикие лопари с удивлением смотрели на устройство водопровода в Соловецком монастыре, «как вода сама сливалась, – по словам соловецкого летописца, – со всех чанов, через трубу подымается наверх, перейдет целое здание, да и в погреб сама льется, да и по всем бочкам сама разойдется».
«До Филиппа игумена (впоследствии митрополита, пострадавшего от Грозного), – продолжает летопись, – рожь на сушило носили многие, а игумен Филипп устроил телегу: сама насыпается, сама привозится и сама высыпается в сушило; прежде рожь подсевали многие, а игумен устроил севальню с 10 решетами, а сеет один человек; при нем же устроили решето – само насыпает, сеет, а отруби, муку и высевки разводит розно. Прежде много братии носило рожь на гумно веять, а игумен нарядил к тому ветер, он теперь мехами в мельницах рожь веет… Прежде глину на кирпич копали люди, а теперь одним волом копают столько, сколько многие люди копали; на кирпич ту глину мяли прежде люди, а теперь мнут лошадьми…»
Пробираясь сквозь леса, вслед за подвижниками-отшельниками, русские люди клали много труда на обработку новой земли: ставили города, деревни и починки в лесах, распахивали пашни, расчищали луга, устраивали рыбные ловли по озерам и рекам. Это была тяжелая работа, недаром названная страдой. «Страдать» тогдашнему поселенцу приходилось и от тяжести самой работы, и от частых непогод, и от сурового климата, «морозом побивавшего посевы почти на всякое лето»…
Человеку, тратившему много сил на борьбу с этими житейскими невзгодами, нужно было прибежище, заступник и утешитель в минуты слабости и отчаяния. Таким поборником всегда являлся для окрестного люда преподобный, за монастырем которого народ селился. От него ждали помощи в борьбе со стихиями и негостеприимной природой, и когда святой тут, в монастыре, люди ничего не боятся. Вот как, например, начинается житие св. Антония Сийского: «Бысть сице: от сотворения мира в лето 7180 (от Р. X. 1672), от дождевныя мокроты, и от великих бурь, и от облачныя толстоты долго не было видно солнца, земные плоды замедлили в росте, рожь от дождя и бури полегла и не исправилась и цвету на ней не было до 7-го июля, и иные плоды не росли, и люди очень о том скорбели и оскудели. Но человеколюбивый Господь Бог не захотел погубить в конец Свое создание и, полезное о всех промышляя, посылает милостивым явлением заступника нашей стране и общего предстателя преподобного и богоносного отца нашего Антония…»
В те времена каждая область, каждый город стремились иметь своего покровителя и заступника в лице подвижников, спасавшихся в пределах каждого из городов: «каяжда страна, – по тогдашнему выражению, – блажит своих святых».
«Так создавалась, – по замечанию В.О. Ключевского, – верхневолжская Великороссия: дружными усилиями монаха и крестьянина, воспитанных духом, какой вдохнул в русских людей преподобный Сергий».
Итак, старинный русский монастырь XIV–XV веков был не только средоточием духовной жизни, но и руководителем жизни хозяйственной. Земля, которою владел монастырь, сначала ограничивалась той местностью, на которой монастырь возник. Но понемногу, по мере того как уходило время и ширилось и росло значение монастыря, расширялись и увеличивались его владения. Во владение монастырей стали входить не только деревни и селения, но целые острова и волости.
Земельные владения монастырей увеличивались часто помимо желания их основателей. Преп. Кирилл Белозерский не хотел принять и одной деревни от какого-то боярина; преп. Сергий отказался принять от митрополита даже крест, только потому, что он был золотой. Но со стремлением старинных русских лиц жертвовать в монастыри деньги и земли трудно было бороться.
В житии преп. Корнилия Комельского сохранилась такая беседа святого старца с великим князем Василием III.
– Слышал я, отче, – говорил великий князь, – что у твоего монастыря нет сел и деревень; но проси, и я дам, что тебе нужно.
Старец ответил, что ему ничего не нужно, а только просил дать ему немного земли с лесом возле монастыря, чтобы он с братией мог «от поту лица своего есть хлеб свой».
Великий князь исполнил просьбу старца, но не в тех скромных размерах, как просил преподобный. Жалованная грамота укрепила за монастырем преп. Корнилия 29 деревень и починков со всяким угодием, освободив обывателей от всех податей и поборов и предоставив их «ведать и судить старцу Корнилию с братией самим во всем».
Такие жалованные вотчины составляли обыкновенно основу земельного богатства монастырей. Это богатство постоянно увеличивалось благодаря вкладам со стороны верующих людей, заботившихся об устроении душ своих и предков. «Православное учение о молитве за усопших, – говорит В.О. Ключевский, – рядовая древнерусская совесть усвоила недостаточно вдумчиво и осторожно: возможность молитвы о душах умерших, не успевших принести покаяния, привела к мысли, что и нет нужды спешить с этим делом, что на все есть свое время… что можно отмолиться и чужой молитвой, лишь бы были средства нанять ее и лишь бы она была не кое-какая, а истовая, технически усовершенствованная молитва»… Монастыри были признаны лучшими молитвенниками на такие случаи; и вот, чтобы приобрести молитву земных ангелов, небесных человеков, и стали делать в монастыри вклады ради спасения души.