Вклады делались всевозможными вещами и церковными предметами, но всего обычнее деньгами и землей. Из имущества состоятельного покойника обязательно выделялась доля на помин его души, если он даже не оставлял никаких предсмертных распоряжений. Монастыри, в свою очередь, выработали подробную таксу заупокойных богослужений: панихид «больших и меньших», литий, обеден. Поминовение по синодику отличалось от «годового поминовения впрок», стоившего дороже; синодики, смотря по вкладу, были: налойный, литийный, алтарный, постепенный, вседневный и сельный с сельниками, т. е. с покойниками, по которым были вклады селами. За запись в литийный синодик в Троицком монастыре брали в 1630-х годах около 500 р. на наши деньги с каждого имени. В монастыре преп. Иосифа Волоцкого еще при жизни святого установился строгий распорядок поминальных вкладов. Некая княгиня Голенина в течение 15 лет передавала в монастырь преп. Иосифа по своем отце, муже и двух сыновьях не менее 4000 руб. на наши деньги. Ей хотелось, чтобы ее покойников поминали особо, а не со всеми другими вместе, и чтобы их имена занесли в вечный синодик. Из монастыря ей ответили, что все это можно исполнить только за особый вклад. Княгиня в сердцах назвала это требование «грабежом». Тогда преп. Иосиф написал ей послание, в котором точно высчитал, что ее покойники поминаются не менее 6 раз в день, а в иной день и 10 раз, и что почти за каждого служить по особой панихиде невозможно: даром священник ни одной обедни и панихиды не отслужит, «надо каждому заплатить, и в особое годовое поминанье не записывают без ряда, т. е. без договора, с условием ежегодного взноса деньгами или хлебом или единовременного вклада селом».
Кроме вкладов по душе, монастыри много получали от взносов при пострижении. Преп. Иосиф Волоцкий указывает, что его монастырь начал обстраиваться с тех пор, как стали в нем постригаться «добрые люди» из князей, бояр, дворян и купцов, которые давали много, иной раз до 12 000 руб. (на наши деньги). На преп. Трифона, основавшего в конце XVI века монастырь на Вятке, жаловались, что он за пострижение «вкладу просит дорого и с убогого человека меньше 100 р. (на наши деньги) не возьмет». Знатные постриженники Иосифова Волоколамского монастыря вносили до 10 000 р. на наши деньги и больше. Конечно, такое отношение к «постриженникам» и к святому долгу поминовения усопших являлось злоупотреблением и осуждалось некоторыми подвижниками и в те времена, но тогдашний обычай не считал это злоупотреблением, и люди тех времен настойчиво несли монастырю свои имения, деньги, драгоценности, умоляя принять все на потребу братии и молиться о жертвователях и их умерших. Таким образом в монастырях, часто помимо воли монахов, накоплялись большие денежные богатства. Эти денежные и земельные богатства невольно вовлекали монастыри, как крупных землевладельцев, в оборотливую хозяйственную деятельность со всеми ее проявлениями, имеющими мало общего с постом, молитвой и спасением души.
Селившийся при монастырях народ всегда нуждался в помощи на обработку земли; монастыри и стали ссужать в долг поселенцев нужными им земледельческими орудиями, скотом, деньгами. В счет уплаты долга и процентов взявший взаймы у монастыря работал на монастырских полях; таким образом монастыри получали дешевую рабочую силу. Монастыри давали деньги взаймы и служилым людям; в таких случаях писалась закладная на имение должника на известный срок, в которой обозначалось, что если должник не внесет занятых денег в срок, то закладная превращается в купчую. Случаи неуплат были часты, и земельные богатства монастырей увеличивались таким путем очень значительно.
В XV и XVI веках земельная собственность монастырей получила очень большие размеры. Тогда говорили, что во владении монастырей находится 1/3 всей обработанной земли в государстве.
Монастырская земля всегда была и самая заселенная. Еще в удельное время, жалуя монастыри землей, князья ставили непременным условием своего дара, чтобы монастыри обрабатывали и заселяли пожалованную им землю, привлекая на нее для постоянного жительства крестьян из других княжений. Чтобы монастыри имели возможность создать самые льготные условия для поселенцев, князья освобождали монастырские земли от всех казенных сборов и налогов на 5, на 10 и даже на 20 лет. От некоторых сборов монастырские крестьяне освобождались совсем; сами монастыри обыкновенно не платили никаких налогов; жившие на их землях крестьяне не были подсудны местным властям, а судились у игумена или у царского боярина.
Все эти и многие другие льготы делали жизнь за монастырем более легкой и удобной, чем жизнь в служилом поместье. Естественно, что тогдашнее крестьянство предпочитало селиться на монастырских землях, и эти земли поэтому никогда не пустовали. Даже люди свободные, посадские и уездные охотно записывались закладчиками за монастыри. Ко времени уничтожения монастырских имуществ, в царствование императрицы Екатерины II, за Троице-Сергиевым монастырем считалось, например, 106 600 ревизских душ, и монастырь этот являлся богатейшим душевладельцем.
Так постепенно скромная скудостная обитель превращалась в богатый хозяйственный монастырь, дававший работу целой округе и кормивший ее население. Монастыри заводили крупные промышленные предприятия, ловили рыбу, варили соль, продавали весь этот товар, становились, следовательно, большими промышленниками и торговцами. Когда Иван Грозный сделал сбор с духовенства и монастырей на нужды войны, то некоторые монастыри без всякого затруднения для себя внесли по сорока, пятидесяти и даже по сто тысяч рублей. Годовой доход Троицкого монастыря равнялся в конце XVI века ста тысячам рублей, т. е. более 6 000 000 р. на наши деньги. За Белозерским Кирилловым монастырем в 1582 году числилось 20 000 десятин пашни, не считая земли, лежавшей «впусте», и леса.
Богатства монастырей дали им возможность широко развивать дело помощи в трудные дни голода, мора и военных бедствий, часто посещавших тогдашнюю Россию.
Преподобный Сергий завещал своей обители никому не отказывать в пище и пристанище.
Во всех монастырях захожему страннику, всякому бесприютному человеку был всегда готов и стол и кров. В дни преподобного Иосифа Волоцкого неурожай продолжался несколько лет, и потому хлеб продавался по высокой цене. Люди ели то же, что и скот: листья, кору, сено, толченые гнилушки и горький корень ужовника. Преп. Иосиф открыл монастырские житницы. К Волоколамскому монастырю стеклось более 7000 голодающих, не считая детей. Ежедневно кормилось в монастыре до 500 чел. Многие привели в монастырь своих детей и оставили их там. Преп. Иосиф велел разыскивать родителей, но, когда никто не явился, он велел собрать покинутых детей, построил для них особый дом, и там дети жили и воспитывались до возраста. Когда голодающие съели весь монастырский хлеб, преподобный приказал продавать скот и одежду; когда и этого не хватило, преп. Иосиф приказал брать всюду деньги взаймы под монастырские расписки и сократил все расходы по монастырю. Монахам пришлось есть одно варево из «листвий капустных» и пить воду. Поднялся ропот. Но преп. Иосиф сказал, что они дали обет терпеть всякую нужду ради царства небесного, а потому и не должны лишать помощи тех, которые с женами и малолетними детьми скитаются по чужим местам, выпрашивая куски хлеба, и умирают от голода. Слухи о подвигах милосердия волоколамского игумена распространились всюду, и богатые и властные, видя уменьшение средств монастыря, поспешили помочь ему.
В трудное военное время, в 1609 году, Соловецкий монастырь послал князю М. Скопин-Шуйскому в Новгород 2000 рублей на тогдашние деньги для уплаты жалованья шведским наемникам; вскоре затем этот же монастырь послал царю Василию Шуйскому еще 3150 рублей[16].
Но богатства, скопившиеся в монастырях, приводили во многом к отступлению от истинно-монашеской жизни. Монах должен был скромно пить и есть, но ему приходилось участвовать в «кормах», как назывались значительные земельные вклады, соединенные с условием, что монастырь ежегодно будет устраивать для всей братии корм в память того, по чьей душе делался вклад; кормы назначались иногда и два раза – в день ангела и в день кончины вкладчика, и отличались обилием и сытностью, подавалось обыкновенно три-четыре блюда и два раза в день. Благодаря всему этому в XVI веке монастырская жизнь далеко отходит от тех идеалов поста и подвижничества, которые легли в основание самого монастыря, положенное его основателем-отшельником. В больших монастырях многие монахи стали уклоняться от общей трапезы и обзаводиться своим хозяйством; особенно склонны к этому бывали монахи из бояр и знатных служилых людей; они пробавлялись по келиям «постилами, коврижками и пряными овощами», – как говорит один обличитель, – за монастырем держали дворы, где помещались запасы на целый год, их мирские приятели доставляли им фряжские вина. Прежнюю монастырскую тишину в таких монастырях сменили широкие приемы и угощения. Одежда монахов постепенно утратила прежнюю простоту: вместо грубой самодельной сермяги начинают появляться мягкие шелковые ткани, подбитые у некоторых соболем; монастырские здания приняли вид каменных палат, украшенных узорами и стенописью, золотыми карнизами, коврами.
Многие монастыри забыли завет своих основателей – благотворить нуждающимся, призирать сирых и убогих. Богадельни сделались редки при монастырях, и когда царь Иван Васильевич на Стоглавом соборе поднял речь о беспризорных нищих, убогих и увечных, отцы собора промолчали на намек царя устроить дело благотворения при монастырях и посоветовали завести богадельни на счет царской казны да на пожертвования христолюбцев.
Монастыри занялись совсем другого рода помощью впавшим в нужду. Обличители неправедного жития монахов XVI века настойчиво повторяют, что монастыри, вопреки церковным правилам, отдают деньги в рост крестьянам, живущим на их землях, купцам и служилым людям. Вот куда, значит, шли те огромные суммы денег, которые стекались в монастыри. Вассиан Косой изображает монастыри суровыми заимодавцами, которые налагали «лихву на лихву», т. е. проценты на проценты, у несостоятельного должника-крестьянина отнимали последнюю животину, а самого с женой и детьми сгоняли с монастырской земли и судебной волокитой доводили до конечного разорения. На Стоглавом соборе царь Иван Васильевич не преминул спросить: «Угодно ли это Богу раздавать в рост монастырскую казну?» Отцы собора ответили на это конфузливым постановлением: давать деньги без роста.