Кроме избрания князя, вече, как высшее правительственное учреждение, как правительство само, решало вопросы о войне и мире. Но вопрос о войне и мире решал также и князь. Как устраивались в этом вопросе обе власти? Дело в том, что князь и вече ведали войны, так сказать, различного характера. Если князь вел войну на свой страх и риск, то вече в нее не вступалось; если же князь требовал помощи горожан, то вершителем вопроса войны или мира становилось вече, и тогда оно имело решающий голос.
Летопись рисует нам не одну картину взаимоотношений князя и веча на почве вопросов войны и мира. В 1147 году шла борьба между старшим внуком Мономаха, Изяславом, и его дядей, младшим сыном Мономаха, Юрием. Старинные противники Мономаховичей, черниговские Ольговичи предложили союз Изяславу. Изяслав, рассказывает летопись, созвал бояр своих, всю дружину свою и всех киевлян, т. е. вече, и сказал им:
– Вот я с братией моей хотим пойти на дядю своего к Суздалю. Пойдут с нами и Ольговичи.
Киевляне на это ответили:
– Князь! Не ходи на дядю своего в союзе с Ольговичами, лучше уладь с ним дело миром. Ольговичам веры не давай и в одно дело с ними не вступайся.
– Они крест мне целовали, – ответил Изяслав, – и мы сообща порешили этот поход; не хочу менять моего решения, а вы помогите мне.
– Князь, – сказали тогда киевляне, – ты на нас не гневайся: не пойдем с тобой, мы не можем поднять руку на Владимирово племя. Вот если на Ольговичей, так с детьми пойдем.
Тогда Изяслав решил идти один с дружиной и охотниками, кликнув клич по них:
– А тот добр, кто по мне пойдет!
Воинов-охотников собралось много, и Изяслав двинулся в поход. Но киевляне оказались правы: Ольговичи нарушили крестное целование и изменили Изяславу. Положение, в котором очутился Изяслав, оказалось крайне опасным. Тогда он отправил в Киев двух посланцев, Добрынку и Радила. Посланцы явились к наместнику Изяслава, его брату Владимиру, и к киевскому тысяцкому Лазарю. С посланными Изяслав так говорил брату Владимиру:
– Брате! Еди к митрополиту и съзови кыяны вся, ать молвита си мужа лесть черниговскых князий!
Владимир поехал к митрополиту и созвонил, «повабил» киевское вече. И вот, повествует летопись, – «придоша кыян много множество народа и седоша у святое Софьи. И рече Володимер к митрополиту:
– Се прислал брат мой два мужа кыянины, ать (т. е. пусть) молвят братье своей.
И выступи Добрынка и Радило и рекоста:
– Целовал тя брат, а митрополиту ся поклонял, и Лазаря целовал, и кыяны вси.
Рекоша кыяне:
– Молвита, с чим вас князь прислал?»
Посланные изложили тогда то, что велел им сказать Изяслав, и от имени князя звали городское ополчение идти к Чернигову:
– А ныне, братья, поидета по мне к Чернигову; кто имеет конь, ли не имеет кто, ино в лодье: ти бо (т. е. черниговцы) не мене единого хотели убить, но и вас искоренити.
Таким образом, требуя помощи горожан, князь указывает, что теперь поход не его только личное дело, но и дело города.
Вече зашумело:
– Рады, что Бог избавил тебя и братий наших от великой напасти. Идем по тебе и с детьми, как ты того хочешь.
Но тут поднялся один человек и сказал:
– Хорошо. Пойдем за князем, но подумаем и вот о чем. У нас здесь сидит у св. Федора (т. е. в монастыре) враг нашего князя – Игорь. Помните, как восемьдесят лет тому назад отцы наши вывели не из монастыря, а из темницы князя Всеслава и посадили его на место Изяслава Ярославича, и что было, когда вернулся Изяслав. Как бы не случилось и теперь того же. Мы уйдем к Чернигову, а сторонники Игоря призовут его и сделают князем. Пойдем сначала убьем Игоря, а потом и двинемся к Чернигову.
Против этого предложения восстали митрополит и тысяцкий Лазарь; говорили против же старый тысяцкий Владимир и некто Рагуйло. Но толпа не слушала их и пошла убивать Игоря.
Война, начатая с согласия веча, прекращалась, если народ требовал заключения мира. В таких случаях вече властно говорило князю: «Мирися, княже, мы не идем!» – как сказало киевское вече князю Изяславу в 1179 году, перед приходом к Киеву князя Юрия Долгорукого.
Точно так же, если князь хотел мириться против воли веча, то слышал такой ответ: «Аще ты мир даси ему, но мы ему не дамы!» – говорили в 1177 году ростовцы своему князю Мстиславу Ростиславичу, требуя продолжения войны с князем Всеволодом Юрьевичем. Во время похода князю тоже приходилось считаться с желаниями городского полка. В 1178 году князь Всеволод не хотел брать приступом город Торжок. Это возбудило неудовольствие городского полка. «Мы не целоваться с ними приехали, – сказал полк, – они, князь, лгут Богу и тебе!» – и город был взят приступом.
Кроме вопросов избрания князя и заключения ряда с ним, а также вопросов войны и мира, вече принимало участие в законодательстве. Так, князь Ростислав учреждал епископию в Смоленске (1150), «сдумав с людьми своими», т. е. с согласия веча, и в уставной грамоте епископу на права и доходы было сказано: «да сего не посуживай никто же по моих днех, ни князь, ни людие», т. е. ни князь ни вече, которое признается здесь наравне с князем источником законодательного распоряжения. На вече решались вопросы международных сношений, особенно касавшиеся торговли, и в договорах наряду с властями, князем и епископом, прописывался весь город, все люди.
Так сосуществовали в правительстве киевских времен два начала – князь и вече. Сосуществование обеих властей покоилось на единении их, на их согласии, которое создавалось на почве нужды друг в друге и иногда оформливалось даже договором с крестным целованием. Права обеих частей правительства были в сущности одинаковы. Но князь, так сказать, существовал и проявлялся постоянно, вече же созывалось не всегда, действовало с перерывами. В силу одного этого такие постоянные дела, как суд, управление, конечно, должны были более сосредоточиваться в руках князя, и вече почти не вмешивалось в них. Оно требовало от князя правого суда, однако жаловаться вечу на суд князя было не в обычае. Но, оставаясь постоянно во главе текущих дел, князь не был избавлен от известного контроля своих деяний со стороны веча. Этот контроль устанавливался сам собой в силу гласности и несложности всех дел тогдашнего государственного строительства, а затем он обеспечивался участием лучших горожан, городской старейшины, в постоянном совете князя, в его думе с дружиной.
Торговый город на Руси X и XI веков был в то же время известной военной организацией; как купец тех времен был одновременно и воином и не мог быть купцом, не будучи воином, так и весь город был устроен на военную ногу. Для устройства торгово-военных экспедиций и артелей древнерусский город составлял полк, или тысячу. Эта тысяча делилась на сотни и десятки. Во главе всей тысячи стоял тысяцкий, во главе сотен и десятков – сотники и десятские; сообразно с этим делением и все управление и суд в волости распределялись по сотням и десяткам. Кроме тысяцкого, летописи упоминают еще одно высшее должностное лицо в городе – посадника. Можно думать, что посадником называли лицо, замещавшее князя в его отсутствие, как судью и управителя. Посадником, как и тысяцким, мог быть родственник князя, назначенный им на эту должность с согласия веча, или даже избранный прямо вечем человек из «людей», когда князя не было у города; летопись знает посадников и тысяцких, назначенных князем и без согласия веча. Тысяцкий, как можно думать по некоторым глухим указаниям летописи, был военным начальником, а посадник – гражданским управителем и судьей города и его волости. В смысле управления тысяча обнимала собою, очевидно, город и городскую околицу, которая к нему тянула; маетное ее население делилось на сотни и десятки. На обязанности тысяцкого, как кажется, лежала и охрана внутренней тишины и спокойствия города и его волости.
Посадники, тысяцкие, сотские были и из дружины князя и из наиболее уважаемых и влиятельных по своему богатству горожан. Богатые горожане в силу своего первенствующего положения руководили вечем, а вместе с тем и всею политической и хозяйственной жизнью города. Они были постоянными, оседлыми обитателями города, державшими в своих руках всю городскую силу, а князь со своей дружиной был обыкновенно временным явлением в городе; хозяйственное благополучие князя во многом должно было зависеть от первенствующих на вече и в городской жизни богатых горожан.
Князь в своих делах по суду и управлению, в силу уже одних личных удобств, должен был справляться с мнениями и желаниями этих «старцев градских». Об участии их в совете князя известно еще из времен Владимира Святого. Вместе с наемными слугами князя, с людьми, порядившимися ему на службу, с дружиной князя, старцы градские составляли княжескую думу. Летописец рассказывает, как Владимир Святой «по вся неделя (т. е. по воскресным дням) устави на дворе в гридьнице пир творити»; на эти пиры приглашались при князе и без князя бояре, младшие дружинники – «гридь», сотские и десятские и нарочитые мужи.
По летописи, вопрос о принятии христианства князь Владимир решил по совету с дружиной и старцами градскими. Участвуя в совете князя, городовая старшина тем и поддерживала единение князя с вечем; люди сильные и влиятельные, эти старцы градские, с одной стороны, могли властно заявлять князю желание и настроение веча, а с другой, подкрепляя своим авторитетом князя, в совете которого участвовали, они могли влиятельно ратовать за него на вече и поддерживать его перед народом.
Непосредственными помощниками князя в деле военном и в трудах мирного характера, по управлению и сбору дани и в суде, были его дружинники. Когда летописец рассказывает о русских князьях Х – ХII веков, ему всегда приходится вести речь и о дружине князей. И дома, в своей мирной деятельности, и на войне князь окружен дружиною; с дружиной, не со всей, конечно, а «в мале дружине», князь едет в гости к родичу или на богомолье в монастырь; с дружиной князь держит совет, «думает с ней», с ней пирует; идут на княжий двор возмутившиеся горожане «претися с князем», князь встречает их «седяще на сенях с дружиною своею». Дружинники – это близкие к князю люди, с ними он делит радость торжества и горе поражения; с ними он пирует свой свадебный пир, с ними же оплакивает умершего отца или жену. «Бе Володимер, – читаем в летописи, – любя дружину и с ними думая о строе земленем, и о ратех, и о уставе земленем».