Подобными же средствами старались добывать себе столы и другие князья-изгои. Чтобы усмирить их, старшие князья стали отдавать изгоям и их потомству самые бедные, обыкновенно крайние города, лежавшие далеко от торгового пути. Такие города были обыкновенно пограничные, и на князя-изгоя возлагалась обязанность беречь город и охранять границу земли. На это ему выдавалось иногда вспомоществование деньгами или натурой.
Не передвигаясь уже по общей лествице старшинства, изгои в своем потомстве устраивали свою особую лествицу, которая приводила за собой те же ссоры и недоразумения, те же кровопролития и раздоры, что и в лествице старших князей, ведшей к киевскому столу. В XII веке образовалось несколько таких изгойских княжеств: Муромо-Рязанское, Турово-Пинское и Городенское, не считая ранее возникших волынских княжеств и княжества Полоцкого.
Постоянные войны и усобицы князей немало способствовали тому, что в княжеском роде терялось, забывалось уважение к старшинству, и часто стало случаться, что иной младший воинственный князь, сражаясь со старшим, порой даже не за себя лично, а за своего ближайшего сродника, собирал в своих руках много волостей и отказывался очищать их. Так, внук Мономаха, Изяслав, брал княжение с бою, приговаривая: «Не место идет к голове, а голова к месту!»
Города не оставались безучастными зрителями княжеских усобиц, вмешивались в ссоры князей и, приглашая к себе из них кого полюбится, часто младшего помимо старшего, тоже вносили немало запутанности в княжеские отношения. Так, когда после смерти Всеволода Ярославича великим князем стал Святополк, в Новгороде должен был сесть на княжение, по обычаю, сын Святополка. Тогда Владимир Мономах послал сказать сыну своему Мстиславу, княжившему при Всеволоде в Новгороде, чтобы он покинул Новгород и очистил место для сына Святополкова. Мстислав повиновался и пошел к отцу. Но с Мстиславом прибыли в Киев послы от веча новгородцев и сказали Святополку:
– Мы, князь, присланы сюда, и вот что нам велено сказать тебе: не хотим Святополка, ни сына его! Если у твоего сына две головы, то пошли его к нам!
Святополк много спорил с новгородцами, ссылаясь на обычай, но те стояли на своем, и пришлось уступить им. Сам Мономах стал великим князем помимо старшего его Святославича только потому, что этого потребовали киевляне.
Вообще надо сказать, что за время княжеских усобиц города вошли в большую силу, и веча их приобрели большое значение. Горожане стали «рядиться» с князем при его вступлении в город, уговариваясь с ним на вече, чтобы он суд судил и правду людям давал «без лести». Из 50 князей, занимавших киевский стол после Ярослава до татарского разорения, 14 были призваны вечем.
При таком обилии поводов к усобицам военная непогода неустанно свирепствовала по всему пространству тогдашней Руси, особенно около Киева. Года не проходило без того, чтобы тот или иной князь не вступил в распрю с другим князем и не завязал с ним кровавую усобицу. Если в промежутке времени от смерти Ярослава до появления татар сосчитать одни крупные усобицы, то и тогда выйдет, что на эти полтораста лет падает более ста лет войны. Усобицы князей разоряли страну, губили население; победители опустошали города, жгли и грабили села в княжении соперника, убивали и брали в плен мирных жителей; пленные, по тогдашнему суровому обычаю, становились рабами победителей, которые за честь себе вменяют вернуться домой «ополонившеся челядинами и скотом». Города мало принимали участия в усобицах князей, но это не избавляло их от тех страданий, какие несла им неустанно свирепствовавшая война.
Жизнь на киевском юге становилась невыносимой для мирного труда еще и потому, что этот край с семидесятых годов XI века разоряли половцы. Большими и малыми отрядами вторгались они в Русскую землю. Области Киевская и Черниговская, а особенно самая южная – Переяславская, много терпели от этих набегов. Защищаться от них за стенами городов еще было возможно, но предупредить набег было очень трудно, благодаря необыкновенной подвижности степняков. Вихрем налетали их отряды и, захватив добычу и пленных, так же быстро исчезали. «В один миг, – рассказывает греческий писатель Евстафий Солунский, – половец близко и вот уже нет его. Сделал наезд и стремглав, с полными руками добычи, хватается за поводья, понукает коня ногами и плетью и вихрем несется далее, как бы желая перегнать быструю птицу. Его еще не успели увидеть, а он уже скрылся». В 1096 году, рассказывает летопись, хан половецкий Боняк нежданно нагрянул на Киев, опустошил все кругом города, сжег загородный княжеский дом в Берестове, а в это время другой хан Куря жег и грабил все кругом Переяславля. Князья Святополк и Владимир Мономах бросились к Переяславлю; пока они там расправлялись с половцами, Боняк едва не овладел Киевом, грабил окрестные села и монастыри, причем пострадал и Печерский монастырь. «Пришли половцы к нам в монастырь, – рассказывает летописец, – а мы все спали по кельям после заутрени; вдруг подняли крик около монастыря и поставили два стяга перед воротами; мы бросились бежать задами монастыря, другие взобрались на полати, а безбожные дети Измаиловы вырубили ворота и пошли по кельям, выламывая двери, вынося из келий все, что ни попадалось; потом выжгли Богородичную церковь, вошли в притвор у Феодосиева гроба, взяли иконы, зажгли церкви, ругаясь Богу и закону нашему».
Рассказывая о половецких набегах, летопись постоянно отмечает, как половцы, вторгаясь в русские земли, «взяша села без счета, с людьми, с мужи и жены, и коней и скот и овцы». «Много зла сотвориша христианам, иных плениша, а иных избиша, множайших же убиша младенцев». Половцы уводили в полон население целых городов; пленников продавали в прикаспийских и таврических городах. Этот половецкой плен был настоящее и горькое бедствие. «Сотворися плач велик на земле нашей, – рассказывает летопись о набеге 1093 года, – и опустеша села наши и города наши и быхом бегающе перед враги наши… Лукавии сынове Измаилове пожигаху села и гумна и многие церкви запалиша огнем… Ови ведуться полонени, другие посекаеми бывают, горкую смерть приемлюще, другие трепещут зряще убиваемых, другие гладом уморяеми и водной жажею… имуще раны различные, печали и страшные мукы, овы вяжеми и пятами пхаемы и на зиме (холоде) держими и ураняеми… печални, мучими»… «Городи вси опустеша, села опустеша… поля, идеже пасома беша стада конь, овца и волове, все тоще ныне видим, нивы поросъше и зверем жилища быша»… «А люди в беде опустевше (похудевши) лицами, почерневше телесы; незнаемою страною, языком испаленным, нази (наги) ходяще и боси, ногы имуще сбодены (изранены) терньем, со слезами отвещеваху друг другу, глаголюще: “аз бех сего города”, а другие: “а яз сея веси”; тако супрашаются со слезами, род свой поведающе и въздышающе, очи возводяще на небо к Вышнему, сведущему тайная»…
Половецкие набеги не только опустошали землю, но подрывали в основе ее благосостояние, прекращая торговое движение по рекам и по степным путям к морю. Князья и народ не могли оставить натиск половцев без отпора. Прямо от половецких набегов страдали преимущественно окраинные земли, но засорение половцами торговых путей больно отзывалось далеко в глубь страны. Отпор половцам становился таким образом общерусским делом.
Эту борьбу со степью князья вели оборонительную и наступательную. Задачи обороны лежали на князьях окраинных, на переяславских особенно. Это была трудная жизнь и деятельность. Владимир Мономах с горечью вспоминает о своем трехлетнем княжении в Переяславле, когда ему пришлось уступить Чернигов Олегу. «Три лета и три зимы, – пишет он, – прожил я в Переяславле с дружиною и много бед натерпелись мы от рати и голода». По речке Роси, границе Переяславского княжества со степью, еще старыми князьями были воздвигнуты валы и укрепления, на которых стража следила, не курится ли по степи пыль столбом – признак движения половецких орд. Но половцы умели обходить эти укрепления и мимо них прорываться в русские области. Тогда русские князья старались устеречь половцев на их обратном пути, чтобы отнять у них добычу и пленных. Русские отряды незаметно для половцев выходили где-нибудь наперерез половецкому пути и неожиданно нападали на неприятеля, обремененного пленными и добычей, а потому двигавшегося медленно и без боевого порядка. Такие нападения часто удавались, и тысячи пленников возвращались домой. Это была мелкая, утомительная война, в которой пускались в дело и храбрость прямого нападения на врага, и изворотливое подсиживанье его, засады и хитрость.
В 1095 году пришли к Мономаху под Переяславль два половецких хана, Итларь и Китан, мириться, т. е. торговаться – много ли переяславский князь даст за этот мир? Итларь с лучшими людьми вошел в город, а Китан стал с остальными у вала. Владимир отдал Китану сына своего Святослава в заложники за Итларя. Итларю отвели постой в доме боярина Ратибора. Ратибор и его киевский приятель Славута стали подговаривать Мономаха убить Итларя. «Как я могу это сделать, дав им клятву?» – сказал Владимир. «Князь, греха на тебе не будет, – отвечали ему бояре, – ведь половцы дают тебе клятву, а сами все-таки губят землю Русскую и льют кровь христианскую». Ночью посланные Владимиром люди выкрали заложника, княжича Святослава, убили Китана и перебили его воинов. Итларь не знал, что случилось с его товарищем. Утром пригласили Итларя и его свиту позавтракать в теплой избе. Когда половцы вошли в избу, двери были заперты, люди Ратибора влезли на крышу, проломили ее и перестреляли сверху всех половцев.
В 1103 году Мономах стал уговаривать старейшего князя Святополка собраться всем князьям с дружинами и сообща пойти на половцев в глубину их кочевий, чтобы там разгромить их и тем надолго обеспечить Русскую землю от их нападений. Дело было раннею весною. Святополк передал предложение Мономаха своей дружине. Дружинники подумали и сказали: «Яко негодно ныне весне ити, хочем погубити смерды», т. е. не время теперь, весной, идти в поход – землепашцев погубим. Святополк послал сказать Владимиру: «Надобно нам где-нибудь собраться и подумать с дружиною». Так и порешили. Князья съехались у Долобского озера и сели в шатре с дружинами. Долго сидели молча. Мономах обратился к Святополку и сказал: