Греческий писатель XIV века Планудис рассказывает, что когда посол русского великого князя являлся в Царьград, то, представляясь императору, говорил так: «Повелитель мой, царь Руссов, а твоего священного величества стольник, униженно преклоняется перед твоим священным величеством»…
Сын Димитрия Донского, великий князь Василий, не хотел признавать такое главенство византийского императора и стал запрещать митрополиту поминать императора на ектениях.
– Мы имеем церковь, а царя не имеем и знать не хотим! – сказал он.
На это великий князь получил от патриарха грамоту, в которой глава греческого и русского духовенства писал: «Святой царь занимает высокое место в церкви; он не то, что другие поместные князья и государи. Цари вначале упрочили и утвердили благочестие во всей вселенной; цари собирали вселенские соборы, они же подтвердили своими законами соблюдение того, что говорят божественные и священные каноны о правых догматах и благоустройстве христианской жизни, и много подвизались против ересей… За все это они имеют великую честь и занимают высокое место в церкви. И если по Божию попущению язычники окружили владения и земли царя, все же до настоящего дня царь получает то же самое поставление от церкви, по тому же чину и с теми же молитвами помазуется великим миром и поставляется царем и самодержцем ромеев, т. е. всех христиан. На всяком месте, где только именуются христиане, имя царя поминается всеми патриархами, митрополитами и епископами, и этого преимущества не имеет никто из прочих князей или местных властителей. Власть его, в сравнении со всеми прочими, такова, что и самые латиняне, не имеющие никакого общения с нашею церковью, и те оказывают ему такую же покорность, какую оказывали в прежние времена, когда находились в единении с нами. Тем более обязаны к этому православные христиане. И если язычники окружили землю царя, то христианам не следует презирать его за это; напротив, это самое да послужит для них уроком смирения и заставит их подумать, что если великий царь, господин и начальник вселенной, облеченный такой силой, поставлен в столь стеснительное положение, то что могут потерпеть разные другие местные властители и мелкие князья…»
«Один только царь во вселенной… Ибо если и некоторые другие из христиан присвоили себе имя царя, то все эти примеры суть нечто противоестественное, противозаконное, дело тирании и насилия. В самом деле, какие отцы, какие соборы, какие каноны говорят о тех царях? Но все и сверху и снизу гласит о царе природном, которого законоположения, постановления и приказы исполняются во всей вселенной, и его только имя повсюду поминают христиане, а не чье-либо другое».
И вот не стало этого царя, защитника православия, титуловавшего себя «святым». Московскому князю уже раз пришлось выступить защитником православия, когда греки со своим императором, в поисках помощи против теснивших их турок, обратились к папе и поманили его обещанием соединения церквей. Во Флоренции в 1439 году был созван папой собор восточных и западных пастырей церкви. На этом соборе было решено, что католическая и православная церкви могли бы соединиться. Участники собора, католические и православные духовные лица, выработали и условия соединения. Это соглашение известно в истории под именем флорентийской унии. Русский митрополит Исидор, грек по происхождению, был тоже на этом соборе и принял унию. Великий князь Василий Васильевич усиленно уговаривал митрополита Исидора не ездить во Флоренцию на собор, а когда тот все-таки поехал, великий князь молил его много, «да принесет к нам нашего православного христианства благочестие». Исидор принес вместо того унию. За это Исидор был лишен сана и осужден собором русских епископов.
Великого князя Василия стали славить, как «всея русския земли утверждение, а греческия веры подтверждение и поддержателя».
Взятие турками Константинополя русские люди приписали отпадению греков от православия, стали смотреть на это несчастье, как на наказание Божие грекам. В это же время пало тяготевшее над Русью божеское наказание – татарское иго.
Падение Византийской империи от ударов мусульман и освобождение России в то же время от ига мусульман же, конечно, вызывало на размышление; и вот русский митрополит Зосима, составляя в 1492 году «пасхалию», т. е. расчет дней празднования св. Пасхи на восьмую тысячу лет, пишет, как «ныне прославил Бог» «в православии просиявшего благоверного и христолюбивого великого князя Ивана Васильевича, государя и самодержца всея Руси, нового царя Константина новому граду Константина Москве и всей Русской земле и иным многим землям государя».
Так впервые была высказана мысль о перенесении на Москву прежнего значения столицы Византийской империи. Мысль эта продолжала развиваться. Старец псковского Елеазарова монастыря Филофей писал в своих посланиях, что престол вселенския и апостольския церкви после падения Царьграда имеет представительницей своей церковь Успения Пресвятой Богородицы в богоспасаемом граде Москве, просиявшую вместо римской и константинопольской, теперь она «едина во всей вселенной паче солнца светится», так как церкви старого Рима пали «от неверия и ересей», второго же Рима – Константинова града – церкви «агаряне секирами и оскордами рассекоша», «понеже они (т. е. греки) предаша православную греческую веру в латынство». Соответственно этому и московский государь, как «браздодержатель святых Божиих престол» вселенской церкви, явился «пресветлейшим и великостольнейшим государем», «иже во всей поднебесной христианом царь, и во едино царство его сошлись все пришедшие вконец царства православные христианские веры»; «два Рима падоша, а третий (Москва) стоит, а четвертому не быть». Итак, все христианские царства «потопишася» от неверных, и только царство московского государя благодатию Христовою стоит и «иным не достанется». Так Москва стала называться «богохранимым, преименитым царствующим градом, Третьим Римом, благочестием цветущим». Приведенные из послания старца Филофея слова переписывались в сборники, были занесены в государственную летопись – в Степенную книгу, и приведены в Уложенной грамоте об учреждении патриаршества в России.
В 1492 году московский государь женился на племяннице последнего византийского императора Константина Палеолога, Софии Фоминичне Палеолог. Это бракосочетание давало известную возможность говорить в Москве о наследовании павшей Византии по свойству московского государя с последним императором. В ознаменование этого наследия Москва усвоила себе герб Византии – двуглавого орла. Впервые этот герб появился в 1497 году на печати великого князя, скрепившей его договор с наследниками удельного волоцкого князя Бориса.
Московские книжники, отстаивая право Москвы на византийское наследие, стали указывать, что это наследие переходит к Москве, как равной павшему Царю-граду; что Москва и не была никогда ниже Византии, как и русская церковь в происхождении своем равна церкви греческой; они указывали, что христианство пришло на Русь не из Византии, а установлено апостолом Андреем, который, «первее благословивый землю нашу русскую и прообразовавый нам святое крещение истинного благочестия», поставил крест на горе днепровского берега, знаменуя тем крестом священное чиноначалие Русской земли. На предложение римского папы признать, по примеру греков, флорентийское соединение церквей, в Москве ответили: «Мы верим не в греков, а в Христа; мы получили христианскую веру при начале христианской церкви, когда апостол Андрей, брат апостола Петра, пришел в эти страны, чтобы пройти в Рим; таким образом мы на Москве приняли христианскую веру в то же самое время, как вы в Италии, и с тех пор доселе соблюдали ее ненарушимо»…
Тогда же стали в Москве утверждать, что царство Русское тоже «изначала бе», что еще Владимиру Мономаху, великому князю киевскому, сроднику греческих царей, дед его царь Константин Мономах прислал «диадему и венец и крест животворящего древа», как бы переводя тем славу греческого царства на российского царя. «Венчан же бысть тогда в Киеве Владимир тем царским венцом… и оттоле боговенчанный царь нарицается в российском царствии», – говорит сказание… Иван III первый из московских князей стал зваться царем и государем, хотя звался так лишь при случае, не всегда и не постоянно.
Предшественники Ивана III, великие князья московские, просто «садились на великокняжский стол отцов и дедов», – Иван III венчал своего наследника на великое княжение торжественным церковным обрядом и возложил на него венец и бармы Мономаха, а во время венчания митрополит обратился с речью к великому князю и назвал его «преславным царем и самодержцем». Московский государь высоко держит свое достоинство. Германский император просил у Ивана III руки его дочери для одного из своих племянников и предложил московскому великому князю титул короля. В Москве поблагодарили за любезное предложение, но велели передать императору: «А что ты нам говоришь о королевстве, то мы, Божией милостью, государи на своей земли изначала, от первых своих прародителей, а постановление имеем от Бога, как наши прародители, так и мы. Просим Бога, чтобы нам и детям нашим всегда дал быть так, как мы теперь государи на своей земле; а постановления, как и прежде ни от кого не хотели, так не хотим и теперь!»
Свойственное удельному времени обозначение княжеской власти словом «государь» приобретает теперь иной смысл. Тогда слово «государь» значило просто хозяин; произошло оно из сокращения слова «господарь» – так называли всякого хозяина-собственника.
Великие князья были крупными хозяевами, землевладельцами и рабовладельцами, и в этом смысле всеми зависевшими от них и по всему принадлежавшему им именовались государями. Так как в удельное время сколько-нибудь отчетливой границы между службой государственной и службой личной князю не существовало, то и слуги вольные, особенно те, которые долго заживались за одним князем, привыкли титуловать своих князей господарями и государями.
Когда Москва вобрала в свои пределы всю Великороссию, ее государи стали считать, что если их предки были государями на своем удельном столе, то они должны быть государями во всей Великороссии; сообразно с этим и вырастает самое значение слова «государь».