На притязания княжича, так твердо помнящего, что предки его были великие князья ярославские, царь Иван отвечал, что самодержавства его начало от св. Владимира, что перед его волей не существует утраченных княжатами прав на их уделы, он, царь Иван, своим владеет и владеет изначала, не утрачивая власти и чужого не похищая. Напрасно князь Курбский навязывает ему советников – «русские самодержцы изначала владеют сами всем царством, а не бояре и вельможи». Это «самодержство», повторяет не раз царь Иван, изначала, да и как государь может называться самодержцем, «аще не сам строит». «Строить самому» значит для Грозного «хотение свои творити от Бога повинным рабом», т. е. сводится к праву «государской» власти над подвластными вещами и лицами, как эту власть понимало удельное время; только теперь основой государствования является не частноправовая сделка, а «Божие повеление». И это не каприз со стороны государя – требовать себе от всех безусловной покорности: это его обязанность перед Богом, как обязанность перед ним подданных – «доброхотство» к государю. В своем праве карать и миловать государь и может давать отчет только Богу. Тут вся его царская воля, его самодержство. «Доброхотных своих жалуем великим всяким жалованием, а иже обрящутся в супротивных, то по своей вине и казнь приемлют», – говорит Грозный.
На воспоминание Курбского об удельных временах, когда предки его и других княжат были такими же князьями, как и предки московского государя, царь Иван отвечает, что действительно было так; но если во время Ветхого Завета нужно было обрезание, то в Новом Завете нужен крест, если в удельное время было самовольство, то теперь настало время царского владения… О своей царской задаче царь Иван высокого мнения. «Тщюсь со усердием, – пишет он, – людей на истину и на свет наставить, да познают единого истинного Бога, в Троице славимого, и от Бога данного им государя, и от междоусобных браней и строптивого жития да престанут, которыми царство растлевается. Ибо если царю не повинуются подвластные, то никогда междоусобные брани не прекратятся. Неужели это сладко и свет – от добра удаляться и зло творить междоусобными бранями и самовольством?»
Переписка царя с боярином живо рисует идеалы обеих сторон, как они тогда чувствовались и воспринимались. Жизнь, как она к тому времени сложилась, была не за притязания княжого боярства.
Княжата имели мало сторонников в тогдашнем русском обществе. Против княжат были все высшие незнатные служилые люди, которым бояре-княжата не давали хода в Думу и к высшим должностям; против них были средние и мелкие служилые люди, стесненные большими землевладельцами боярами. Военную силу Московского государства составляли люди, которым правительство давало землю в поместье «для службы», как жалованье за службу, и помещики должны были являться на службу по первому призыву. Большая часть земель, находившихся в местах, наиболее удаленных от неприятельского нашествия, принадлежала боярам, и правительство могло давать служилым людям земли только у границы, где всегда можно было ждать вражеского нападения. Это была одна причина недовольства мелких и средних служилых людей знатным боярством. Другая причина заключалась в том, что мелкое дворянство, бедное и маломочное, сильно нуждалось в средствах и должно было брать деньги взаймы у крупных землевладельцев, которые взимали большие проценты и очень немилостиво относились к должникам, выколачивая с них долги правежом, т. е. при помощи назначенного судом битья неисправного должника по ногам палкой, пока он не уплатит долга. В-третьих, богатые землевладельцы не давали стать на ноги мелким, сманивая с их земель на свои крестьян. Крестьяне подряжались по договору обрабатывать землю у помещиков и были свободны переходить от одного к другому после взаимного расчета. На землях крупных землевладельцев крестьянин чувствовал себя лучше, так как сильный при дворе и в правительстве знатный человек всегда умел выхлопотать много послаблений в сборе казенных повинностей, всегда мог защитить своего крестьянина и от неправедного суда и от всяких злоупотреблений разных мелких властей. Конечно, крестьяне предпочитали уходить с земель мелких помещиков на земли крупных. Земли мелких помещиков обрабатывались поэтому плохо, а это мешало им быть исправными воинами – не на что было ни купить оружия, ни сделать запасов для похода себе и на прожитье семье.
Не были довольны знатью и жители городов, у которых знатные бояре перебивали торговлю, выхлопатывая себе у государя грамоты на беспошлинную торговлю в городах и на рынках.
Большая часть духовенства, особенно те монастыри, которые обладали большими землями, видели в знатном боярстве своих соперников и всячески стояли за сильную единую власть в государстве. Духовенство своими трудами в литературе, устной проповедью, своим значением всенародных учителей, словом, всеми имевшимися в его руках средствами стояло на стороне московского государя, благословляя и оправдывая каждый его шаг. На упреки княжат эта часть духовенства умела отвечать словом и делом. Многочисленными посланиями и другими сочинениями писатели этой части духовенства создали и укрепили самую идею о величии власти московского государя. Это они назвали Москву Третьим Римом, ее государя христоименитым, новым великим Константином нового града Рима – Москвы; они возгласили, что четвертому Риму не быть и что Русскому царству подобает распространяться, шириться и множиться, поборать за все христианство, как и за все православно-русские земли. Во главе этой правительственной части духовенства стоял во времена Иоанна III игумен Волоколамского монастыря преп. Иосиф, поэтому и людей его образа мыслей противники называли «осифлянами». Своих сторонников правительство вознаграждало всеми благами земными, «и потому в осифлянских монастырях, независимо от обычных добровольных жертвований, скопилось много жалованных земель, монастыри получили многие льготы и права, освобождавшие их от суда наместников, от сборов даней и т. п. Это возросшее земельное богатство и накопление денежных средств сделало монастыри опасными хозяйственными соперниками княжат, которые, не всегда располагая средствами, брали взаймы у монастырей, теряли в залоге у них свои земли и имущество. На этой почве и создалось боярское сопротивление «стяжательству» монастырей.
Духовные писатели, происходившие из боярской среды или разделявшие мнение княжат о их первенствующем положении в правительстве, не находили слов для осуждения осифлян, называли их «раболепными ласкателями и потаковниками, исполненными презорства и гордыни с низшими, расхитителями, мздоимцами, шатунами, лихоимцами и пьяницами». Сторонники княжого боярства хотели, чтобы у монастырей были отняты земли, чтобы русская церковь оставалась в строгом подчинении цареградскому патриарху, потому что освобождение ее от греков дало бы слишком много власти в церковных делах московскому государю. На эти речи и упреки правительство царя, его старинные бояре и слуги и духовенство – осифляне отвечали требованием, чтобы власть была сильна, едина, грозна, не стеснялась в средствах, казнила и ссылала без пощады всех супротивных. Осифляне внушали царю Ивану, что если он хочет быть самодержцем, то пусть не держит возле себя советников мудрее себя: «тако будеши тверд на царстве и все имети будеши в руках своих».
От этих рук монастыри и высшее духовенство ждали увеличения своих земельных богатств. Но политика раздачи земли затрагивала весь служилый класс; отдельные представители служилых людей, исходя от этой «обиды», возвысились до рассуждений о характере московского самодержавия, о тех формах, в которые оно грозило воплотиться. Указывая, что инокам не надлежит давать «княжое и боярское мирское жалованье, аки воинам, волости со христианы», автор одного сочинения, называемого «Беседа валаамских чудотворцев», поднял вопрос о самодержавии. Если царь так неоглядно раздает земли монастырям, то это значит он сам не может «воздержати своего царства», как бы должен. Для чего же он тогда пишется самодержцем? Самодержец сам держит свое царство, а теперь царь держит царство с пособниками, «не собою, ниже со своими приятелями, князьями и боярами, но с непогребенными мертвецами (т. е. с монахами)». «Лучше тогда степень и жезл и царский венец с себя отдать и не иметь царского имени на себе и престола царства своего под собою, нежели иноков мирскими суетами отвращать от душевного спасения». Обвиняя таких царей, автор именует их «малосмысленными», «противными Христу». Надо отобрать земли у монастырей и отдалить монахов от совета. «Царю подобает дела делати с своими князи и с боляры и с протчими миряны, а не с иноки».
Царь Иван разделял этот взгляд. И, пожалуй, ни один из московских государей не был так скуп на пожалования земли монастырям, как царь Иван. Указами 1572 и 1580 годов он стремился пресечь переход в монастырские руки и частных земель; монастыри были обязаны доставить царю росписи своих богатств и по этим росписям были обложены особыми сборами.
«Беседа валаамских чудотворцев» имела успех в тогдашнем обществе и, как кажется, вызвала большие разговоры. По тогдашним литературным обычаям явились дополнения и подражания бесед, в которых мысли ее о царской власти получили дальнейшее развитие. Одно такое дополнение, составленное, как кажется, в Новгороде, соглашаясь, что государю подобает «царство объединити во благоденство и распространити его семо и овамо», говорит, что «держать все области» следует не только при помощи «воев», но и путем лучшего устройства управления, и автор предлагает царю устроить «единомысленный вселенский совет» из представителей «всяких мер всяких людей, ото всех градов и от уездов градов тех»; такой совет царю хорошо бы держать при себе «погодно» и каждый день «добре и добре», со смирением, а не высокодумием гордости, расспрашивать про всякое дело мира сего. Кроме этого «вселенского совета», царь должен иметь при себе еще особый совет «из разумных мужей, мудрых и надежных воевод», с которым ему не следует «разлучаться ни на один день». Тогда «царю будет ведомо все» и он сможет «скрепить от греха» своих воевод.