ов.
Татарские набеги происходили не только ежегодно, но и по нескольку раз в год, так что вызнать татарские пути русские люди успели с очень давних пор и давно пришли к мысли о необходимости преградить татарам дорогу на Русь, сделав прежде всего удобные для их нашествий пути непроходимыми.
Эта мысль стала деятельно приводиться в исполнение с тех пор, как Московское государство почувствовало себя совсем окрепшим.
По линиям татарских шляхов, пересекая их, мало-помалу протянулись линии больших и малых крепостей, городков и острожков, снабженных достаточным гарнизоном и всяким боевым запасом. Татарские шайки и скопища, натыкаясь на своих излюбленных путях на эти преграды, останавливались. Татары, как и все степные хищники, не всегда отваживались нападать на крепость. Обыкновенно они стремились после неудачного приступа обойти ее. Но ведь всегда невыгодно оставлять за собой укрепленное место, занятое неприятелем, и потому татары, даже и обойдя крепость, не отваживались заходить далеко за укрепленную линию. К тому же и идти за ней было трудно: во многих местах от крепости к крепости тянулись земляные валы, засеки, надолбы, решительно мешавшие движению конной татарской рати. На земляных валах через известные промежутки находились небольшие земляные же укрепления, где опять-таки сидел небольшой гарнизон, доставлявший своими пушками и пищалями немалые неприятности татарам.
В местах лесистых сваленные правильной линией огромные вековые деревья образовали непроходимые засеки и не давали пути не только конному войску, но и пешему. Даже реки оказывались перегороженными «забоями» или «честиком», т. е. острыми сваями и кольями, плотно вбитыми в дно реки и не допускавшими никакой переправы. Перелазы были особенно тщательно укреплены.
Вблизи от городов, кроме валов, засек и честика, ставились еще «надолбы». То были сваи и колья, глубоко вбитые в землю и возвышавшиеся над ее поверхностью аршина на два с половиной; набиты они были в беспорядке, широкой полосой и так тесно друг к другу, что ни пройти, ни проехать было невозможно. Лишь один или два запутанных прохода, известных начальствующим лицам в городе, выводили сквозь надолбы в поле; незнающему, если и удавалось пробраться сквозь надолбы, грозили капканы, волчьи ямы, колодцы.
Задумав строить новый город, московское правительство посылало сначала знающих людей осмотреть местность и определить, где удобнее поставить город, где быть засекам, забоям и т. п. Посланные делали съемку местности и чертежи представляли в Москву. Здесь внимательно рассматривали планы и потом посылали кого-нибудь из чиновных лиц строить город и окологородные укрепления.
Но вот город построен. В него назначался особый воевода, который заведовал всем управлением крепости и был главным военным начальником округа. Ежегодно посылал он в Москву ведомость о состоянии укреплений и запасов; даже о самых мелочных обстоятельствах жизни города должен он был доносить в Москву. И в Москве зорко следили по этим воеводским ведомостям, чтобы укрепления были в порядке и достаточно снабжены военным и съестным запасом, чтобы всегда можно было положиться на их стены и гарнизон.
Чем крепче становилась такая линия укреплений, или, по-тогдашнему, «черта», тем недоступнее была она татарам. На юго-восточной границе древнейшая и ближайшая к Москве линия укреплений шла по Оке от Нижнего Новгорода до Серпухова и отсюда поворачивала на юг до Тулы и продолжалась до Козельска. Впереди этой линии тянулись от Оки под старой Рязанью мимо Венева, Тулы, Одоева, Лихвина до реки Жиздры под Козельском цепь засек в лесистых местах и рвы с валами в степных. Вторая линия, построенная Грозным, шла от Алатыря на Суре, через Темников, Шацк, Ряжск, Данков, Новосиль, Орел, уклонялась к югу на Новгород-Северск и здесь круто поворачивала к юго-востоку на Рыльск и Путивль, всюду, где возможно, имея впереди засеки, рвы, острожки. При царе Федоре возникла третья линия, довольно изломанная, упиравшаяся основанием с запада – на верховья Оки, с востока – на Быструю Сосну, и проникавшая в глубь степей до устья Воронежа и верховьев Донца, где в конце царствования Федора Ивановича был выстроен Белгород, выдвинутый далеко в степь за линию других украинских городков. Впоследствии, в XVII веке, этот город сделался средоточием всей сторожевой украинской службы; московский приказ, заведывавший обороной границы, даже так и именовался Белгородским приказом.
Опираясь на эту укрепленную линию городов, московское правительство стало пытаться пробивать себе дорогу и далее на юг, по-прежнему загораживая линиями крепостей и засек шляхи, делая непроходимыми перелазы. Во второй половине XVI века появились укрепления в южной части нынешней Орловской губернии; к концу этого века укрепления достигают нынешней Курской губернии, тогда же возникает Воронеж; наконец, далеко на юг, в пределы нынешней Харьковской губернии, выбирается Царев-Борисов. Этот город исчез в Смутное время, но до нас дошли любопытные сведения о его постройке.
По повелению царя Бориса большой отряд русского войска, снабженный в достаточном количестве военными запасами, оружием и орудиями для постройки, отправился далеко за укрепленную линию на юг, к северскому Донцу, на устье реки Оскола, чтобы здесь поставить город по заранее сделанному чертежу.
По современному описанию, окружность стены нового города равнялась 378 саж.; на стене возвышалось, кроме трех проезжих башен, еще шесть глухих на 127 малых башенок. Двойные стены его были срублены из сосны; высота их достигала 4 саж. Около стен, в 4 саженях от них, шел земляной вал высотою в 2 саж. Вал этот был устроен так: поставлены были столбы, связанные один с другим бревнами и досками. Между ними была насыпана земля и покрыта плетнем, чтобы не осыпалась. Поверх плетня вал был еще одет дерном. По валу тоже возвышались башни, а около него, отступя сажени на две, тянулся ров в 3 саж. глубины и 4 ширины. За валом находились слободы стрельцов, казаков, пушкарей. В семи верстах от города стояли надолбы, защищавшие подступы к городскому выгону и полям. Гарнизон города достигал по тому времени очень почтенной цифры – 3222 человека, причем одних пушкарей было 60 человек. Постоянного населения эта крепость, выдвинутая так далеко на юг, конечно, не имела; отряды воинских людей сменяли друг друга на этом трудном сторожевом посту.
По мере того как отдельные вновь строившиеся города и укрепления выдвигались в степь, правительство старалось создавать около этих городов поместья служилых людей, переселяя для этого на границу помещиков из менее окраинных и срединных уездов государства. Так, в 1571 году для защиты новых крепостей – Венева и Епифани – правительство переселило в уезды этих городов часть детей боярских из Каширы и Тулы. Здесь им даны были поместья «в половину лишенные земли и в половину дикого поля».
По берегам рек, у колодцев, на опушках лесов выбирали себе дети боярские займища под пашню и покос; на займищах строили усадьбы, около усадеб возникали дворы собиравшихся сюда крестьян, арендовавших у помещиков землю. Понемногу возникали в дикой еще так недавно степи села и деревни, получавшие названия от имени или фамилии владельцев земли, по приходскому храму, по названию урочища.
Так заселялась и разрабатывалась дикая степь, уступая мечу и сохе, все дальше и дальше на юг отодвигавшим московскую границу.
Поселяясь в стороне, подверженной непрестанным татарским набегам, украинные дети боярские, как тогда назывались помещики пограничных областей, жили в постоянной тревоге. Обрабатывая свои земли, они должны были быть готовыми защищать их во всякую минуту с оружием в руках; но часто приходилось оставлять родное гнездо на расхищение татарам, а самим забирать поскорее жен, детей да что поценнее из домашнего скарба и спешить в ближайшую крепость, чтобы отстоять хоть ее от неприятеля.
Украинные крепости с военными поселениями детей боярских были опорными точками в борьбе Московского государства с татарами. Служилые люди составляли гарнизоны этих крепостей, они же должны были нести и многотрудную, полную опасностей сторожевую службу. Мало было построить крепость и держать в ее стенах гарнизон; чтобы дело укрепления границы и захват плодородной земли были прочны, надобно было, чтобы эту землю не только берег меч, но и обрабатывала соха, т. е. чтобы в крае было свое местное население, разрабатывавшее этот край и потому им дорожившее.
Во время постройки города присланные из Москвы строители собирали сведения, не живут ли поблизости от нового города, «по речкам», впадающим в ту, на которой ставят город, свободные заемщики земель; таких первонасельников строители крепости приглашали «быти к себе в город» и здесь от имени государя укрепляли за ними их владения и пашни; всем таким свободным насельникам составляли список и обязывали их, как землевладельцев, служить по обороне нового города и рубежа; из других городов переводили в новый город служилых людей по прибору: стрельцов, казаков, пушкарей; если не хватало переселенцев, то «прибирали» на эту службу в новом городе и на «вечное житье» в нем «гулящих» и охочих людей; нарезывали им под городом земли на пашню и усадища «не по многу», десятин по 8–12 нашего счета на человека; приборные служилые люди селились слободами кругом самого города; слободы их обносились земляным валом и рвом и являлись своего рода фортами, близко опоясывавшими главное укрепление, самый город.
Гарнизон новой крепости сначала кормился теми запасами, которые доставлялись с Москвы, а затем должен был жить своей пашней. Пахотные земли отводились гарнизону иногда не под самым городом, а довольно далеко от него; землю в таких случаях обрабатывали «наездом», отправляясь из города большой ватагой с сельскохозяйственными орудиями и вооруженными. Лесной промысел, особенно бортничество и рыболовство, тоже выводили служилых людей промышленников иногда далеко за стены города. Город был устроен, словом, так, что его население неизбежно должно было работать в его уезде и поэтому колонизовало места, иногда очень далекие от городской черты. Люди, поселившиеся в уезде до основания города и превращенные в служилых людей, волей-неволей тянули службой и землей к городу. Присланные из других городов служилые люди, заживаясь здесь, получали тут же поместья и обзаводились вотчинами. Словом, очень скоро вся земля в уезде нового города оказывалась в чьем-либо владении, и приходившие сюда крестьяне неизбежно должны были брать в аренду землю у этих частных владельцев. Но крестьян здесь было мало. Приходившие сюда люди стремились или занять ничью землю, и тогда скоро превращались в служилых людей, или попадали в приборные служилые, или просто «гуляли в поле», «казаковали», промышляя чем бог пошлет, не щадя ни своего соотечественника, ни татарина; казаковал такой «гулящий» человек, пока не словит его воевода и не посадит в железа, или не заарканит татарин и не уведет в Крым. Оттуда такая буйная гулящая голова попадала в рабство к туркам, на турецкую галеру работать веслами; захватят венецианцы или мальтийские рыцари такую галеру, освободят пленных христиан и предоставят им пробираться на родину как знают. Через Венецию или Неаполь и Рим, посмотрев иногда папу и страх