а ради новых казней приняв от него «сакрамент», а вместе с тем возможность через Австрию и Польшу вернуться на родину, такой полоненный страдалец, добравшись до Москвы, писал челобитную государю, излагая подробно свои злоключения, каялся в том, что принял папежский сакрамент и не соблюдал в неволе постов, и просил пожаловать его, полонного страдальца, чем государю угодно будет. За несоблюдение постов и принятие Св. Тайн по римско-католическому обряду полонянника отправляли «на исправу» к патриарху, а потом награждали и приспособляли к подходящей службе.
Все землепашцы уезда нового окраинного города должны были пахать «государеву десятинную пашню», заведенную для пополнения казенных житниц крепости; пахали они эту пашню по наряду сверх своей собственной.
Население окраинных уездов, таким образом, плотно примыкало к своим городам, было связано с ними службой, хозяйством и интересами безопасности; это было по преимуществу население мелких землевладельцев-воинов. Заботясь о заселении степного края, московское правительство не преследовало бежавших сюда преступников; сюда бежали из центра страны все, кому жить там было тяжело; сюда бежали холопы от своих жестоких господ, крестьяне, не умевшие или не хотевшие рассчитаться с владельцем, но и не желавшие оставаться у него; сюда уходили все, кого судьба выбила из прирожденной колеи, в чаянии найти здесь, в девственном краю, где каждая голова и каждая сильная рука была на счету, свою удачу и зажить по-новому. В беспокойном краю селились очень беспокойные люди, но они этот край заселяли, разрабатывали и защищали и тем самым крепкими нитями привязывали к общерусскому отечеству.
Кроме неподвижной стены крепостей и засек, степную границу Московского государства опоясывала еще и более чуткая, легкая и подвижная людская цепь, так называемые сторужи. То были постоянные, строго организованные разъезды ратных людей, выезжавшие из передовой линии городов в разных направлениях дня на четыре и более пути от крайнего города. Разъезды эти устанавливали в степи определенные пункты, к которым и съезжались в определенное же время. Эти пункты, или «притоны», по тогдашнему выражению, отстояли на день, а чаще на полдня пути один от другого и даже ближе. Разъезды были в постоянных сношениях друг с другом и составляли несколько неразрывных линий, пересекавших все степные дороги, по которым татары ходили на Русь. Далеко углубляясь в степь, сторожи эти зорко следили за шляхами и, уследив «сакму», т. е. след татар, быстро давали знать в ближайшее укрепление о надвигающейся опасности.
Как только появится такой подозрительный след, сейчас же вспыхивают на притонах сторужей сигнальные огни, ярким пламенем ночью, столбом черного дыма днем давая знать всем и всюду, что татары близко, что скачет к городу вестник с точными известиями о величине и силе приближающегося врага. Товарищи гонца не спешат за ним: они стараются не терять из виду татар, следят, не изменят ли они направления своего пути, стремятся добыть языка, т. е. пленника, чтобы от него выпытать побольше сведений о враге.
Окончательное устройство такие разъезды получили в 1571 году при царе Иване Васильевиче Грозном под руководством одного из знаменитейших его воевод, князя Михаила Ивановича Воротынского. По уставу князя Воротынского было тщательно определено, «из которого города к которому урочищу разъездам податнее и прибыльнее ездить, и на которых сторожах, и из которых городов, и по скольку человек сторожей на которой сторуже ставить». Уставы эти дополнил в 1576 году новый начальник сторожевой службы, боярин Никита Романович Захарьин-Юрьев. При царе Борисе были внесены новые улучшения в устройство дозорной службы. В Смуту служба эта, конечно, расстроилась, но, как только государство оправилось, дозорная служба была восстановлена со всею тщательностью и с новым, более удобным распорядком ее.
Разъездам предписывалось ездить по таким местам, которые были бы «усторожливы, где б им воинских людей можно было усмотреть». Стоять сторожем на сторужах предписывалось «с коней не ссаживаясь, попеременно и ездить по урочищам попеременно же: направо и налево, по два человека». Станов не делать; когда нужно будет кому кашу сварить, то огня на одном месте два раза не раскладывать; где обедали, там не ночевать; в лесах не останавливаться, а останавливаться в таких местах, откуда легко заметить неприятеля. Выслеживать неприятеля сторожа должны были самым тщательным образом и за всякое упущение отвечали спиной. Начальные люди отвечали за исправность оружия и коней своих подчиненных.
Станицы сторожей выезжали в поле в строго определенные сроки. Так, из Рыльска и Путивля первая станица выезжала 1 апреля, вторая – 15-го, третья – 1 мая, четвертая – 15-го и т. д.; восьмая станица выезжала 15 июля, за ней 1 августа трогалась снова первая, 15 августа опять вторая и т. д. Последний выезд совершался 15 ноября, а коли снег запаздывал, то ездили и позднее, пока зима не станет и не занесет непролазными снегами, не оградит вьюгами и морозами московскую границу.
В октябре и ноябре, по заморозкам, когда трава сильно подсохнет, выезжали из крайних городов ратные люди с особым поручением: дождавшись ветреного и сухого дня, когда ветер дул от государевых и украинских городов в степную сторону, они зажигали степь; создавался огромный степной пожар, всесокрушающей огненной стеной уходивший далеко в степь и истреблявший в ней все живое – и притаившегося врага и замешкавшегося своего.
Тщательное устройство охранной службы не замедлило достичь своей цели: с конца XVI века совсем прекратились большие набеги татар, и огромная полоса пустынной до того земли стала доступной для мирного земледельческого труда. В конце XVII века набеги татар превращаются в простые разбойничьи нападения, с которыми легко справляются жители степной окраины своими средствами.
Только в песнях да сказаниях осталась память о тех временах, когда «злые татаровья» выжигали целые города и селения, громили самую Москву и уводили в полон десятки тысяч людей.
Главнейшие пособия: И. Беляев «О сторожевой, станичной и полевой службе»; Д.И. Багалей «Очерки из истории колонизации степной окраины Московского государства»; С.Ф. Платонов «Очерки по истории. Смуты в Московском государстве XVI в.»; И.П. Миклашевский «К истории хозяйственного быта Московского государства».
Стрельцы
Главную часть вооруженных сил Московского государства составляло ополчение служилых людей, которые жили в своих поместьях и на военную службу являлись «конны, людны и оружны» по первому требованию правительства. Благодаря такому устройству военной силы, правительство не всегда могло ею вовремя распорядиться; на случай мятежей и бунтов, когда просто не хватало времени собрать служилых людей, надо было иметь под рукой вооруженные отряды, которые постоянно находились бы наготове. Затем ополчение служилых людей, живших больше по своим деревням, мало любило и знало военное дело. Легко привыкая сидеть дома, такие воины говаривали: «Дай Бог великому государю послужить, только бы сабли из ножен не вынимать!» Сидя дома, такое войско совсем не обучалось военному делу, не знало правильного строя, не умело даже владеть оружием, как следуете, и самое вооружение его было разнообразно и невысокого качества. Ополчение служилых людей было затем войском по преимуществу конным, а пехотные части его, составлявшиеся из приводимых помещиками людей да из людей «даточных и посошных», набиравшихся со слобод и монастырей, были еще более нестройной и неповоротливой толпой, нежели конница служилых людей, которые все-таки хоть готовились служить воинами, а какой-нибудь даточный со своей рогатиной или ослопом – булавой в руках, одетый в сермягу, в «бумажную» шапку и лапти, менее всего был похож на солдата.
Из такого временно собиравшегося войска нельзя было составить гарнизона для крепостей, нельзя было образовать опытную прислугу при артиллерии, словом, без постоянного войска, хоть несколько привыкшего к военному делу и обучавшегося ратной науке, московскому правительству обойтись было невозможно. Все это и заставило, в конце концов, московских государственных людей позаботиться об устройстве некоторой постоянной военной силы.
Нужда в пехоте, вооруженной «огненным боем», т. е. ружьями, или, как тогда говорили, пищалями, давно заставляла московское правительство предписывать при сборе даточных с городов, чтобы определенное количество людей выступало с «пищалями». Так, например, с Новгорода и его области для казанского похода велено было «нарядити две тысячи человек пищальников, половина из которых была бы пеших, а половина конных». Достаточным служилым людям тоже предписывалось и для себя и для тех, кого они с собой приводили на службу, обзаводиться «огненным боем» – пищалями, карабинами, пистолями. Но кончался поход, и пищальники возвращались обратно домой, клали свою пищаль в камору, и она там ржавела до нового похода, а пищальник торговал, пахал землю и меньше всего думал о своей пищали, меньше всего желал взять ее в руки и идти в поход.
Беспрерывная война, длившаяся почти все время царствования Грозного, особенно настоятельно указала на недостаток в русском войске обученной военному делу пехоты. Царь Иван приказал тогда набирать в городах и уездах вольных «гулящих» людей, которые жили, не платя податей, и потому не приносили государству никакой пользы. Из этих «гулящих» и были сформированы отряды вооруженных пищалями людей, которые поступали в распоряжение начальников городов и должны были находиться всегда под ружьем. Эти новые постоянные отряды, в отличие от пищальников, которые собирались лишь на время войны, стали именоваться стрельцами. При Грозном стрельцов насчитывалось до 12 000 человек, а к концу царствования Алексея Михайловича их было свыше 20 000.
Стрельцы разделялись на стремянных, московских, и городовых, или украинных. Стремянные стрельцы составляли особый полк в 2000 человек, постоянно находившийся при государе, при «стремени» государя, как тогда говорили. Они сопровождали государя при всех его выездах и походах, являлись как бы его лейб-гвардией, отборной стражей. Moсковские стрельцы отличались от городовых только тем, что жили в Москве, устроены же были одинаково с городовыми, но жизнь в столице давала им некоторую отличку, как войску более парадному; в мирное время московские стрельцы несли караульную службу по Москве, отбывали по наряду некоторые полицейские обязанности, выстраивались шпалерами при разных торжествах по пути государя, крестного хода или при проезде иностранного посла. Время от времени отдельные полки московских стрельцов назначались на службу в города.