казчик своему хозяину, – а они кричат: взять негде». Приходилось давать отсрочки таким беднякам, давать им снова взаймы и тем еще больше привязывать их к земле и лишать возможности уйти к другому помещику.
Тогда задолжавшие неоплатно помещикам крестьяне, не будучи в состоянии рассчитаться и уйти от хозяев, начинают бегать без расплаты.
Московское государство сводило в то время счеты с давнишними притеснителями Руси – татарами, завоевало Казань и Астрахань и довольно удачно отбивалось от крымцев. Падение татарских царств по Волге и постройка оборонительных линий городков-крепостей по южной степной границе открыли и обезопасили для заселения пустовавшие до того богатые земли заокского и нижневолжского чернозема. Крестьяне и бежали туда.
Рабочих рук становилось поэтому в наиболее населенной околомосковской части государства все меньше; добывать рабочую силу землевладельцам делалось все труднее, и не потому только, что много крестьян разбежалось, но и вследствие того, что большинство тогдашнего крестьянства сидело крепко на месте, привязанное задолженностью землевладельцам. При таких обстоятельствах случалось, что у одного хозяина скоплялось задолжавших ему крестьян больше, чем для его хозяйства требовалось, другому же не хватало. Тогда, по нужде, крестьянский переход превратили в обычай своза крестьян.
Обыкновенно владельцу, на земле которого сидело много задолжавших ему крестьян, другой хозяин, нуждавшийся в рабочих, предлагал уступить ему часть за выплату их долга. Случалось и так, что нуждавшиеся в крестьянах хозяева и просто подговаривали задолжавших другому владельцу крестьян бросить их хозяина и перейти к ним, причем брались уплатить их долг. Богатые землевладельцы держали даже особых отказчиков, т. е. людей, которые занимались тем, что ездили из села в село и подговаривали крестьян переходить на земли тех, кому отказчики служили. Если тот хозяин, у которого «отказывали» таким путем крестьян, сам нуждался в работниках, то возникали драки и побоища.
Как только приближалось дело к Юрьеву дню и по селам покажутся, бывало, отказчики, переодетые странниками, купцами, прасолами, так и начинались у помещиков усиленные заботы по охране своих крестьян, как бы не сбегли. Помещик вооружал своих холопей, днем и ночью ходил дозором, присматривался и прислушивался – не видать ли отказчика, не собирается ли кто из крестьян уйти.
Дорожить так крестьянами заставляло помещика то, что без них его земля могла остаться без обработки, сам он, следовательно, без хлеба и без средств не мог нести государеву службу.
Особенно страдали от крестьянских побегов и уходов мелкие служилые люди, на землях которых крестьянам жилось тяжелее, потому что мелкий помещик ни помочь в больших размерах крестьянину деньгами и хлебом, ни заступиться за него перед судом или чиновниками не мог так успешно, как какой-нибудь большой, родовитый боярин или богатый монастырь.
Мелкие и средние помещики потому давно стали осаждать правительство просьбами о сыске беглых крестьян, о запрещении переходов.
Правительство тем охотнее выслушивало эти жалобы, что от крестьянских побегов и переходов оно само терпело убытки. Подати в то время собирались с обрабатываемой земли.
Для крестьян было очень невыгодно, когда кто-либо из их однодеревенцев переходил к другому землевладельцу, на другую деревню. Ведь тогда в деревне становилось одним плательщиком менее, долю подати, платившуюся ушедшим, приходилось раскладывать на оставшихся, потому что государству, казне не было дела до отдельных уходов. Каждому из оставшихся в деревне становилось поэтому тяжелее.
Понятно, что крестьяне всячески старались удерживать односельчан, желавших уйти. Когда не действовали уговоры, пускали в ход силу, требовали, чтобы уходивший, по крайней мере, заместил себя другим крестьянином. Но если это было трудно исполнить на землях черносошных, то на землях владельческих найти себе заместителя, пожалуй, было и невозможно.
К концу XVI века, когда вследствие войн царя Ивана чрезвычайно возрос податной гнет, а с другой стороны, кроме заокских земель и Поволжья, открылись для заселения сибирские страны, усилились побеги крестьян.
Заселение степей крестьянами было выгодно правительству – обрабатывалась и укреплялась, благодаря этому, за Россией огромная полоса земли. Но жалобы служилых людей, лишавшихся рабочих рук, большие пространства заброшенных пашен в середине государства, уменьшение количества плательщиков податей и беспорядок в сборе их – все это заставило правительство посмотреть на дело иначе. К концу XVI века было постепенно переписано платящее подати население и составлены писцовые книги, в которых крестьяне-тяглецы, как черносошные и дворцовые, так и живице на владельческих землях, были записаны там, где их переписи застали. По писцовым книгам тогда и начали устанавливать старожильство в спорных случаях при крестьянских побегах.
При царях Федоре Ивановиче и Борисе Федоровиче правительство произвело ряд усиленных сысков беглых дворцовых крестьян и посадских людей; беглецов хватали, устанавливали по писцовым книгам, откуда они бежали, и либо водворяли обратно, либо сажали на новое место отбывать государево тягло.
В 1597 году при царе Федоре Ивановиче и правителе Борисе Годунове был издан указ, имевший задачей борьбу с крестьянскими побегами из поместных и вотчинных земель. В указе этом говорится, что «которые крестьяне из-за бояр, из-за дворян и из-за других владельцев из поместий и вотчин выбежали до нынешнего 1597 г. за 5 лет, те подлежат возвращению на старые земли; те же, которые бежали более чем за 5 лет до указа, и землевладельцы не вчинили до 1-го сентября 1592 г. о таких беглых иска, возвращению не подлежат, и зависимость их от прежних владельцев уничтожается». Указ этот говорит только о беглых крестьянах, бежавших за пять лет до 1597 года, и в нем только устанавливается срок для исков о возврате этих беглых, причем даже не ставится никакого постоянного срока на будущее время для сыска и возврата тех беглых, которые убегут после 1597 года. Поэтому совершенно напрасно считали прежде, что этим указом, или каким-либо другим, изданным за пять лет до 1597 года, устанавливалось общее прикрепление крестьян к земле и произошла общая отмена Юрьева дня. Такого указа издано не было; если бы он даже был затерян, то о нем, как об акте первостепенной важности, сохранились бы упоминания в других документах того времени; но таких упоминаний не встречается, и потому говорить об отмене Юрьева дня в 1592 или 1597 годах и считать Бориса Годунова, тогдашнего правителя русского государства, виновником закрепощения крестьян не приходится. Указ 1597 года имел в виду освобождение судебных учреждений от громадного числа скопившихся там исков землевладельцев о возвращении им их беглых должников-крестьян и устанавливал срок для сыска беглых и возвращения их на незаконно покинутые ими места.
В 1601 году царь Борис издал указ, в силу которого свозить друг у друга крестьян позволялось только мелким землевладельцам и притом не более двух за один раз, землевладельцы же крупные совсем лишались права отказывать крестьян. В 1602 году указ этот был повторен, причем отказывать крестьян позволялось только с согласия самих отказываемых. Изложенными указами царь Борис думал пресечь передвижение крестьянства на земли крупных владельцев и задержать опустение земель мелких. Сделать это являлось необходимым потому, что из мелких землевладельцев состояла почти вся военная сила государства. Исправными воинами эти мелкие землевладельцы могли быть только тогда, когда были сыты, т. е. когда получали достаточный доход со своих поместий, чего не могло быть при недостаче в их поместьях рабочих рук. Запрещая крупным владельцам отказ крестьян и сохраняя право его за мелкими, правительство стремилось обеспечить мелким владельцам рабочую силу. Но, ограничивая таким путем своз, указы еще более стесняли свободу передвижения крестьян: задолжавшему крестьянину теперь не оставалось никакого выхода из его тяжелого положения, кроме бегства, а беглого стремились воротить на его прежнее место и землевладелец, и государство, и своя братия крестьяне – соседи-однодеревенцы.
Таким образом крестьянин в конце XVI века и в начале XVII века по закону продолжает считаться свободным арендатором земли, которую может покинуть, рассчитавшись с землевладельцем, но на деле он, в силу указанных обстоятельств, почти лишен возможности уйти с того участка земли, на котором осел. Прикрепление к земле отягощается усилением зависимости от землевладельца по долгу ему, который крестьянин, заживаясь на земле помещика или вотчинника, теряет возможность уплатить. Тогдашний закон ставил неоплатных должников в личную зависимость от кредитора. Неоплатный должник становился временным, – до выплаты долга, или вечным холопом своего кредитора. Землевладельцы и начинают смотреть на задолжавших им крестьян, не имеющих возможности уйти с их земель, как на своих холопов.
Так как «охолопливание» грозило государству потерей большого количества плательщиков, потому что холопы считались собственностью своих господ и казенных податей не платили, то правительство хотело оградить крестьян от холопства и запретило в половине XVI века считать задолжавших крестьян холопами. Но, заботясь о казенных выгодах и о содержании военной силы, правительство должно было ограничить по закону право крестьянского перехода и почти уничтожить отказы. Тем самым крестьяне только крепче привязывались к земле, т. е., другими словами, к уплате податей и к содержанию служилых людей.
В действительной жизни получалось: как бы ни задолжал крестьянин землевладельцу, последний никоим образом не смеет оторвать его от земли, взять к себе во двор для личной услуги, словом, не может распорядиться им как холопом. Но, по своей задолженности, стесненный по закону в своем праве перехода, крестьянин конца XVI века стоит на холопьем положении: он слишком во многом зависит от помещика, чтобы тот не мог злоупотреблять своею властью.