В XVII веке условия, способствовавшие закрепощению крестьянства, продолжали существовать, и крестьянская крепость все росла и росла. Первые 13 лет XVII века ознаменованы в нашей истории событиями, которые мы привыкли называть Смутным временем, а тогдашние русские люди называли «великою розрухою Московского государства». Еще войны царя Ивана сильно расстроили государство требованиями усиленной службы от служилых людей и усиленных платежей с тяглых, т. е. главным образом с крестьянства. Во время Смуты эти требования еще усилились.
Когда Смута кончилась, последствия ее долго еще давали знать о себе. Государство было разорено. Города обезлюдели, целые деревни стояли пустыми, с избами, в которых находили иногда, как рассказывает один современник, только человеческие кости. Земля «запустела» во всех краях и на севере и на юге, где собственно началась и преимущественно свирепствовала Смута.
В Белозерском уезде, например, в вотчинах Белозерского монастыря до 1612–1613 годов насчитывался 1231 крестьянский двор, взрослых мужчин в этих дворах числилось 1450 чел.; пахали эти дворы 60831/2 четвертей пашни и собирали 18 765 копен сена. В 1617–1618 годах в тех же вотчинах считается только 145 дворов, в них 145 взрослых мужчин, а пашут они всего 2531/6 четверти земли и собирают 8366 копен сена. В трех станах Орловского уезда в 1597 году считалось 752 двора и 816 взрослых мужчин, а в 1625 году числится только 51 двор и 76 взрослых мужчин.
Опустелая земля упала в цене, а благодаря уменьшению количества крестьян поднялась цена на крестьянский труд; обеднение же крестьян и помещиков привело к тому, что крестьяне стали больше нуждаться в ссуде от помещиков, а помещики стали эту ссуду дороже ценить. Поэтому крестьянин, забирая взаймы на более тяжелых условиях, становился в большую зависимость от заимодавца-помещика, а помещик, дорожа крестьянином, как работником, которого найти стало трудно, начинает прилагать все усилия, чтобы удержать навсегда за собой этого работника, раз порядившегося за ним «во крестьяне». С крестьян начинают требовать обязательств не уходить от помещиков, «быть по сей записи и впредь за государем своим во крестьянех крепку», «жить где он, государь, укажет» и «с того участку никуда не сойти», жить в той деревне «и впредь за кем та деревня будет» и за ссуду «жить в крестьянстве вечно и никуды не сбежать» – вот какого рода обязательства пришлось брать на себя обнищавшему крестьянину первой половины XVII векка. Из этих обязательств и стала вырастать и складываться крестьянская крепость, или «вечность крестьянская», как говорили в XVII веке. Таким образом в житейской практике постепенно создавалось прикрепление крестьян к помещикам, вырабатывалась личная зависимость крестьян от помещиков.
Отдельные меры правительства создавали чрезвычайно благоприятные обстоятельства для роста и усиления этой зависимости крестьян от землевладельцев.
От служилых людей за все время Смуты и долго после нее требовалась усиленная служба. Справлять службу сколько-нибудь порядочно представлялось возможным лишь тогда, если за служилым человеком жило достаточно крестьян, иначе откуда же служилый человек, занятый всю жизнь на службе, мог достать средства на вооружение и на прокорм на время похода? Теперь эти средства приходилось выжимать с обнищавшего крестьянства, искавшего в бегстве спасения от усилившейся тяготы.
Но искать беглых дозволялось по закону всего 5 лет – срок очень небольшой; поэтому служилые люди стали просить правительство об отмене сроков для сыска беглых.
Так как в данном случае желания служилых людей сходились с выгодами правительства, то оно охотно шло навстречу их желаниям. Еще указом 1607 года, при царе Василии Шуйском, велено было не только хватать беглых крестьян и возвращать их прежним хозяевам, но и взыскивать с них большой штраф за побег (около 100 р. на наши деньги) и пеню в возмещение убытков, понесенных хозяином. Этот указ имел большое значение для дальнейшей судьбы владельческих крестьян. До издания его бегство крестьян не считалось преступлением: беглых только хватали и возвращали к прежним хозяевам; теперь за бегство наказывают.
При царе Михаиле в 1641 году срок для сыска беглых удвоили, назначили в 10 лет. Но, по мнению мелких землевладельцев, и этого было слишком мало. Ссылаясь на то, что крупному владетелю очень легко, сманив крестьянина у мелкого служилого человека, скрывать его в своих дальних вотчинах 10 лет, а потом владеть им по закону, служилые люди продолжали усиленно ходатайствовать о совершенной отмене срока для сыска беглых. В 1647 году, при царе Алексее Михайловиче, правительство увеличило этот срок еще на 5 лет, а на будущее время для крестьян, которые побегут или будут вывезены после 1647 года, когда была закончена податная перепись и составлены переписные книги тяглого населения государства, срок сыска отменялся совсем: беглых позволялось искать и требовать по суду назад всегда, без срока, «без урочных лет».
Беглых было так много и ловля их приносила такие выгоды, что на Руси тех времен возник род вольного промысла по сыску беглых. Сыщики жили в пограничных городах и зорко наблюдали за всеми новоприходящими. Сыщики-начальники были во всех городах. Хозяин, у которого бежал крестьянин, обращался к такому начальнику-сыщику, сообщал ему приметы бежавших; тот спешно слал сведения своим подчиненным на границу, и беглецу надо было иметь много сноровки, чтобы спастись от цепких «крючков». За сыск надо было, конечно, заплатить, и хозяин охотно платил, отдавал сыщику какую-нибудь «женку или девку» из найденных да рубля два-три тогдашних деньгами.
Но, признавая за владельцами крепость на крестьян, закон XVII века стремился и ограничить крепостную власть помещиков над крестьянами. Землевладелец, во-первых, отвечал за податную исправность крепких ему крестьян перед казной: если они не могли внести казенные платежи, то казна взыскивала их с землевладельца; во-вторых, закон предоставлял землевладельцу крепостные права на детей и младшую родню крепкого ему крестьянина только тогда, когда он давал им земли и ссуду на обзаведение. Эти и некоторые другие ограничения преследовали одну цель: предупредить стремление землевладельцев превратить крепких им крестьян, плательщиков казенных налогов, в своих холопей-рабов.
Еще при первом самозванце, в 1606 году, был запрещен переход крестьян в холопство. Холоп – вещь, принадлежащая господину; крепостной крестьянин – такой же подданный государства, как и землевладелец, которому он крепок. Охраняя крепостных от рабства, закон охранял интересы государства. Холоп не может платить податей, потому что он весь собственность господина; крепостной крестьянин потому и ограждался законом от холопства, что должен был платить казенные подати и кормить военного слугу государства, землю которого обрабатывал.
В 1649 году, при царе Алексее Михайловиче, Земский Собор утвердил общее собрание законов, «Уложение». Оно и дало крестьянству XVII века окончательное устройство, прикрепив его бесповоротно к земле решительным запрещением переходов и своза крестьян.
По Уложению крестьяне прикрепляются к тем участкам, на которых они были записаны в писцовых книгах, т. е. в поуездных описях земли и населения, составленных при царе Михаиле в 1625 году, и в переписных книгах 1646–1647 годов. Прикрепление касалось не одних только домохозяев, но распространялось и на их семейства, на живущих при отце детей, братьев и племянников. Подтверждалось, что срока для сыска беглых нет, своз также отменялся. Принявший беглого или свезший крестьянина у другого владельца обязывался выдать его обратно и уплатить по 10 р. тогдашних, или около 100 р. по нашему счету, за каждый год незаконного владения трудом беглого крестьянина. Такое решительное прикрепление крестьян к земле, а тем самым и к землевладельцам, отмечается в Уложении как новая, еще небывалая мера. «По нынешний государев указ, – читаем в 11-й гл. Уложения, ст. 3, – государевой заповеди не было, чтобы никому за себя крестьян не принимати, а указаны были крестьянам урочные годы».
Еще в XVI веке Юрьев день лишился почти всякого практического значения в жизни, но все же, при исключительных обстоятельствах, крестьянин, имея право рассчитаться со своим хозяином, мог уйти от него.
Со дня издания Уложения крестьяне потеряли это право, и Юрьев день остался жить только в памяти крестьянства, живо поддерживавшейся теми дедушками и бабушками, которые знали и помнили Юрьев день. С тех-то пор, в ответ на эти воспоминания, пошла жить и дожила до нашего времени поговорка: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!»
Итак, по Уложению крестьяне обязывались наследственно и потомственно крепко сидеть на тех местах, где их застали переписи 1625 и 1646–1647 годов.
Помимо порядных, которые продолжали заключаться и после 1649 года, Уложение установило новый способ для поступления в крестьяне «вольных людей». Желавший сделаться крестьянином должен был идти в Поместный приказ; здесь его расспрашивали, действительно ли он вольный, потом записывали в крестьяне и «отдавали» в крестьянство служилому человеку в вечную крепость. Положение крестьян, живущих неисходно на владельческих землях, явно сближается тогда с положением холопов. Но Уложение старается все-таки отличать крестьян от холопов; оно запрещает крестьянам давать на себя служилые кабалы; в делах гражданских крестьянин имеет право иска и является ответчиком; Уложение устанавливает штраф за бесчестье и увечье крестьянина, крестьянин может даже вступать в торговые сделки с землевладельцем.
Но Уложение нигде не говорит, в чем заключается суть отношений крестьян и землевладельцев; оно слишком мало обеспечивало личность крестьянина, не устанавливало наказания господину за неумышленное убийство крестьянина или за жестокое обращение с ним, причинившее смерть; Уложение совсем не определяло, сколько землевладелец должен дать земли крестьянину и какие повинности, в каких размерах может он с крестьянина требовать; Уложение дозволило далее, в случае задолженности землевладельца, когда ему «откупиться нечем, править с него иск в поместьях и в вотчинах, на людях его и на крестьянах».