“, ссылалась на ежедневные эсэмэски из ВАДА, от сэра Крейга Риди и Оливье Ниггли, дезинформируя и планомерно заплетая мозги Нагорных и Мутко. Поразительно, но в течение двух лет Риди и Ниггли состояли чуть ли не в ежесуточной, а иногда и в ежечасной телефонной текстовой переписке с Желановой! Что они могли от неё узнать, что их вообще могло связывать? Она же сама ничего толком не знала и писала с кучей ошибок как по-русски, так и по-английски! Ответ простой: они тоже ничего не знали и не понимали, в допинговом контроле они были случайными людьми.
Летом в Бразилии прошёл Кубок мира ФИФА по футболу; лаборатория в Бразилии потеряла аккредитацию, пробы доставляли в Лозанну. Мы договорились с Марселем Сожи, что и дальше будем работать вместе, особенно с прицелом на следующий Кубок мира ФИФА 2018 года, местом его проведения выбрали Россию. Для создания прецедента мы изобразили совместную работу, и я приехал в Лозанну на несколько дней. В это время МОК проводил Олимпийский день и устроил кулуарный праздник, посвящённый 100-летию олимпийской клятвы. Мы с Вероникой и Марселем тоже пришли поесть и выпить хорошего вина, там были Ричард Баджетт, Крейг Риди — и даже Патрик Шамаш вдруг откуда-то взялся, необычайно помятый и растрёпанный, и сказал мне, что вот только что прилетел из Казани (интересно, что он там делал?). Меня представили Томасу Баху, новому президенту МОК; он пожал мне руку и поблагодарил за Сочи.
Томас Бах был маленького роста, он раскраснелся от вина, и его глазки блестели.
На заднем дворике, на зелёной лужайке, стоял небольшой памятник барону Пьеру де Кубертену, мы с Марселем фотографировались рядом с ним. А поодаль, подобно второму памятнику, одиноко стоял Александр Жуков с застывшей ухмылкой на немного перекошенном лице, будто он собирался незаметно сплюнуть в сторону или выпустить дым сигареты. Никто к нему не подходил; изредка подбегала Елена Аникина, директор международного отдела Олимпийского комитета России, — и снова убегала, работу работала. Стать членом МОК мечтали и Фетисов, и Тягачёв, и Мутко, но это место досталось Жукову. Однако в мире спорта Жуков был инородным телом, и ему оставалось только стоять столбиком на заднем дворе МОК, теребя в кармане пачку сигарет.
14.4 В отпуске. — Мемориал памяти Пре. — Малазийский „боинг“. — Брайан Фогель и Icarus
Я очень хочу в отпуск! Я забыл, когда последний раз отдыхал, если не считать серийные помещения в психиатрические клиники в 2011 году. Мы с Вероникой купили билеты в Сеул и заказали гостиницу в Корее, там в самом дальнем углу, за Пхёнчханом и Канныном, есть забавный отель в виде океанского лайнера. Но за день до отпуска, в субботу, нам всем поголовно велели быть на работе, причём в белых халатах — и чтобы нигде ни бумажки, ни окурка. Ожидали приезда Аркадия Дворковича, вице-премьера, нового куратора министерства спорта; наш бывший босс, вице-премьер Дмитрий Козак, закончив сочинскую эпопею, возвращает Крым в родную гавань.
Я приехал пораньше, обошёл здание Антидопингового центра и проверил, всё ли в чистоте и порядке. Серенький грустный денёк, с утра противный дождик, в конце июня в Москве так похолодало, будто наступила осень. Даже наши лохматые уличные собаки свернулись калачиком и спрятали носы; но, увидев мою машину, сразу прибежали, радостно махая хвостами, потягиваясь и протяжно зевая. Но мне было не до них, я позвал охранника прогнать их, чтобы выйти из машины, — иначе они обтёрли бы свои мокрые и грязные бока о мои чистые брюки. До последней минуты не было известно, приедет Дворкович или нет. Но он приехал, ходил вместе с Мутко, внимательно слушал меня, провёл в лаборатории больше часа, осмотрел наши новые приборы, привезённые из Сочи, — и вроде остался доволен. Всё, надо скорее уехать в отпуск, пока что-нибудь не придумали ещё.
В какой же далёкий уголок Кореи мы с Вероникой забрались, где нет ни одного европейца — а также и ни хлеба, ни мяса. Только рис и зелень, что выросла здесь и сейчас, и утренний улов разных рыб и ракушек из Тихого океана! Они живые и бодрые: океан рядом, и прямо из него свежая океанская вода постоянным потоком льётся в аквариумы, где эта живность ожидает, когда мы её съедим! На обратном пути мы заехали в Сеул. Доктор Осам Кван, директор сеульской лаборатории и мой друг, попросил меня прочитать несколько лекций про подготовку и организацию работы лаборатории во время Олимпийских игр в Сочи — ведь следующие зимние Игры в 2018 году будут у него! Узнав про нашу океанскую диету, он замечательно накормил нас в самом лучшем мясном ресторане Сеула, мясо там было невероятно вкусное — и незабываемое, сортов десять, не меньше!
Снова Москва, несколько дней на работе — и я полетел на научный симпозиум в США, в Юджин, тот мистический город, где в 1970-е годы Стив Префонтейн жил в вагончике, бегал со своей овчаркой и ставил рекорды на местном стадионе Hayward Field. Пре, как его сокращенно называли, был великим бегуном, кумиром моих юношеских лет; но вот ужас, в мае 1975 года он разбился на машине, точнее, был раздавлен своим открытым автомобилем, когда тот перевернулся. Вспоминая школьные годы, я не могу сказать, что у меня была мечта непременно где-то побывать или что-то увидеть своими глазами, да и страна тогда была невыездной; мои родители ни разу не были за границей. Но с 1975 года я очень хотел побывать у той скалы на повороте, в которую врезался и где погиб Префонтейн, это святое место для бегунов всего мира. Там, у этого большого камня, все приезжающие оставляют записки, кроссовки Nike и разноцветную спортивную экипировку — издалека это выглядело такой разноцветной кучей, что казалось, будто возложили венки. Стив Префонтейн был звездой лёгкой атлетики, именно он вывел Nike на мировую арену, и в США после его трагической гибели начался беговой бум. По американским меркам его можно сравнить только с Ольгой Корбут или Анной Курниковой — они тоже вывели гимнастику и теннис на небывалый уровень интереса и привлекательности.
Я летел в Юджин с двумя пересадками, сначала в Амстердаме — на рейс в Портленд, столицу штата Орегон, и там ещё раз — на местные авиалинии до Юджина. И так случилось, что в тот же день, 17 июля, через час после меня и в другую сторону, в Куала-Лумпур, из Амстердама вылетел рейс MH17, тот самый несчастный малазийский „боинг“, сбитый российскими террористами, тайно воевавшими на территории Украины. Погибли 298 человек — Боже мой, какой ужас, ведь я же ещё сегодня ходил с ними бок о бок по магазинчикам и кафешкам в амстердамском аэропорту Схипхол, я даже помню некоторые лица! В США эта страшная новость не сходила с экрана телевизора всю ночь, постоянно транслировали переговоры террористов, в эфире стоял хриплый мат: какие отвратительные голоса, пропитые и прокуренные. Сволочи! В десять утра выступил президент Барак Обама — он вышел из Белого дома на лужайку к корреспондентам и назвал уничтожение гражданского самолёта outrage of unspeakable proportions, злодеянием неслыханных масштабов. До этого вообще не было слов для описания этого ужаса.
Теперь слова появились, по-английски.
В Юджин меня пригласили на спортивный научный симпозиум — Sport Scientific Symposium, организованный местным университетом и посвящённый совершенствованию тренировочного процесса в циклических видах — в беге, плавании и велоспорте. Было очень интересно, три дня пролетели незаметно. Из России никого, кроме меня, не было — это поразительно, но характерно: у нас очень мало тренеров, говорящих по-английски, к тому же зачем им забивать голову наукой, если есть программа приёма фармакологии и надёжная защита от допингового контроля? На торжественном обеде выступил Альберто Салазар, он давно работал в Юджине и отвечал за многолетний проект подготовки бегунов, финансируемый фирмой Nike, — знаменитый NOP, Nike Oregon Project. ЮСАДА не любило ни Салазара, ни сам проект и подозревало его группу в допинговых уловках, однако так и не смогло поймать его бегунов при лабораторном анализе. Все пробы постоянно оказывались чистыми — такими же чистыми, как и у Мэрион Джонс и Ланса Армстронга, Легкова и Зубкова, Зайцевой и Слепцовой, Ухова и Антюх.
Брайан Фогель специально прилетел из Лос-Анджелеса для съёмки интервью со мной. Я не люблю давать интервью, мы с интервьюером говорим на разных языках. Но Дон Кетлин попросил меня помочь Брайану. Брайана раньше я не знал и не видел, и по голосу, когда мы говорили с ним по телефону, представлял себе солидного деятеля весом за сто килограммов. Но оказалось, что это невысокий велогонщик, продолжавший фанатично тренироваться в свои 42 года. Он готовился к недельной любительской гонке в Альпах и снимал фильм про свои тренировки. Но это было вступлением, основное действие фильма должно было развернуться в будущем году, когда подготовка к той же гонке пройдёт с применением запрещённых допинговых препаратов. Брайан хотел документально показать, что допинговые препараты реально помогают в подготовке и — самое главное — не определяются при допинговом контроле. Идея его документального фильма возникла в ходе расследования допинговых нарушений величайшего гонщика Ланса Армстронга. Тот признался в многолетнем использовании запрещённых препаратов, хотя за всю карьеру ни одна из сотен его проб не была признана положительной.
Каким будет документальный фильм, никто не знал, проект был в самом начале, он назывался Icarus — не марка венгерского автобуса, а Икар, рвущийся к солнцу. Для эффективного и обоснованного применения допинга, то есть для составления программы приёма препаратов Брайану нужен был свой доктор Феррари или Португалов, и я, подумав, сказал, что попробовать можно, однако полностью полагаться на меня нельзя, впереди целый год, кто знает, что может случиться. Но мне стало интересно, наше интервью получилось нестандартным, даже увлекательным, Брайан к нему тщательно подготовился и набросал вопросы на трёх страницах; после двухчасовой беседы мы хорошо выпили текилы и местного пива.
Потом меня спрашивали, почему я сразу согласился работать с Брайаном, но ответ был простой: со скуки. После напряжённой борьбы с ФСКН, ВАДА, круглосуточной подготовки и работы на Олимпийских играх в Сочи, я стал томиться однообразным продолжением жизни. Мне всё надоело, а впереди была одна и та же нервотрёпка под видом борьбы с допингом. А тут вдруг новые люди и новая затея, глаза у Брайана горели, он очень обрадовался нашему сотрудничеству. Честно сказать, меня потянуло на новую авантюру, поскольку без привычного адреналина в крови и боевого задора я почувствовал себя на обочине жизни.