абсолютно уверен и убеждён, что ВАДА и IAAF неверно интерпретируют показатели крови. Если вы слышите от российского функционера или политика, что он абсолютно уверен и убеждён, то это означает, что он врёт и не краснеет. Я сидел молча — опровергать чёгинскую чушь, вступать в дискуссию и что-то там ему объяснять, давать ценную информацию я не собирался. Совещание закончилось ничем.
На следующий день мне опять позвонил Юрий Нагорных и попросил зайти, и я снова понёсся по той же дороге. Оказалось, он позвал меня, чтобы поздравить с орденом Дружбы — президент Путин подписал указ о награждении большой группы тренеров и специалистов, внёсших вклад в успех Олимпийских игр в Сочи. Мой первый орден. Если бы не уголовное дело, то первый орден я получил бы после Олимпийских игр в Лондоне. А так награда нашла героя только после Игр в Сочи.
Никита Камаев, надо отдать ему должное, продолжал отбирать кровь и тестировать ходоков и виды беговой выносливости. Это вызывало панику: иногда ему удавалось выловить очень плохие пробы, свидетельствовавшие о манипуляциях с кровью или использовании ЭПО. Биологический паспорт — мощное оружие, такая тикающая бомба с нарастающей мощностью взрыва. Особенно нервничала Ирина Родионова — она пыталась повлиять на меня и просила поменять плохие цифры на хорошие, но я говорил, что анализ крови проводится очень быстро и данные сразу попадают в программу АДАМС, так что я ничего изменить не могу.
Никита до конца мне не верил, иногда смотрел на меня как на предателя и подозревал, что время от времени я уступаю просьбам Ирины Игоревны. Это правильно: недоверие — очень важное чувство, особенно в допинговом контроле, второе после страха. Честно скажу, я никогда не манипулировал результатами анализа крови, но несколько раз, чтобы успокоить Ирину Родионову, просто врал ей, что в АДАМС ушли изменённые, то есть хорошие данные. Так как никаких записей на бумаге мы не оставляли, а Ирина многие вещи забывала, то поймать меня на вранье было невозможно.
Тем временем ВАДА нашло решение, каким образом заставить тестирующие организации, то есть национальные антидопинговые агентства и международные федерации, проводить анализы на новые допинговые соединения, прежде всего на коротко- и длинноцепочечные пептиды и ряд эритропоэзстимулирующих агентов (ESA). У нас всё это давно было внедрено, вот только спрос на такие анализы был невелик. Новый Технический документ назывался сложно: Technical Document on Sport specific analysis (TDSSA2015). С 2015 года вводился обязательный процент дополнительных сложных анализов от общего количества проб, отобранных в каждом виде спорта. Новый спортспецифический процент разбил большие виды спорта на дисциплины, так что в Техническом документе имелась объемная таблица с указаниями, в какой дисциплине какой процент проб необходимо отвести на сложные и дополнительные анализы. Я перевёл этот долгожданный документ, выложенный на сайте ВАДА, на русский язык — и направил Юрию Нагорных вместе с сопроводительным письмом. В письме я привёл расчёты, показывавшие, сколько дополнительных анализов потребуется в 2015 году — и на сколько миллионов рублей должна будет увеличиться сумма государственного контракта на следующий год.
Нагорных очень разозлился и сказал, что денег в стране нет и не будет, экономика в провале, после захвата Крыма и начала войны в Украине против России введены санкции, так что курс рубля к доллару обвалился и новые проекты финансироваться не будут. Учтиво, даже с огорчённым видом, я пересидел этот эмоциональный взрыв и подождал, пока Нагорных успокоится. Он помолчал, поджал губы и покачал головой, посмотрел в окно, повертел глазами, постучал по столу ручкой, вздохнул и пообещал, что мы решим этот вопрос в течение года, обязательно что-нибудь откроется или подвернётся, и мы доберём необходимую сумму. Затем Нагорных дал добро на объявление двух положительных проб: мы обнаружили пептиды в бобслее (GHRP-6 с двумя характерными метаболитами с COOH и NH2 группами на концах) и Гексарелин в пауэрлифтинге. Это очень вовремя и к месту оттеняло необходимость и срочность введения новых видов анализа. Мы ожидали запроса на контрольный анализ проб Б, но спортсмены признали свою дисквалификацию.
14.7 Подготовка проб тяжелоатлетов. — Смерть отца. — Симпозиум в Аризоне. — „Метаболит Шейко“
Приближалось 10 октября — дата отправки проб тяжелоатлетов в кёльнскую лабораторию. РУСАДА должно было отправить 43 пробы мочи, мужчин и женщин, попавших в сборную России для участия в ноябрьском чемпионате мира в Алматы. Около десятка спортсменов продолжали „висеть“, подобрать их чистую мочу никак не удавалось. Тяжёлый случай. Какой всё-таки поразительный русский язык — вот есть лёгкая и тяжёлая атлетика. Проблем с лёгкой атлетикой очень много, но те же самые проблемы в тяжёлой атлетике становятся поистине тяжёлыми, неподъёмными и нерешаемыми. В конце августа состоялся чемпионат России по тяжёлой атлетике в Грозном, куда Никита своим жёстким решением отправил честных и правильных отборщиков. Никакой подмены не было, и в итоге нам доставили множество положительных проб, в которых стероидные профили были либо убитые, либо ненормальные, перегруженные из-за инъекций тестостерона. Мы злились и гадали, какие концентрации стероидов сбрасывать в АДАМС, цифры приходилось брать с потолка, точнее, вводить среднестатистические значения.
Продолжалась бестолковая работа по анализу мочи из якобы „чистых запасов“, стоявших в холодильниках у тяжелоатлетов. Нам было необходимо как можно скорее отправить в Кёльн чистые образцы членов сборной России. Первая проблема — истинно чистых проб не существовало. Если мы ничего не обнаруживали, это свидетельствовало лишь о том, что концентрация метаболитов была меньше нижнего предела обнаружения, или мы не знали тех метаболитов, которые долго сидят, то есть не туда глядели. Второе — это разболтанный стероидный профиль: чистая проба показывала концентрации и их отношения, которые не бились с предыдущими стероидными данными этого же спортсмена из АДАМС, как будто мы действительно брали цифры с потолка. Словом, получались двусторонние грабли: с какой стороны ни подойди, всё равно получишь в лоб другим концом.
Октябрь, темнота и тоска, прошла последняя проверка проб штангистов перед отправкой: если моча из пластиковой тары окажется чистой, то РУСАДА разольёт пробы по флаконам „берегкит“ и отправит в Кёльн. И в сотый раз я говорю, что ничего не гарантирую, чистых штангистов не бывает. Одного штангиста, который просто пропитался стероидами, оставили дома — чтобы не думали, что мы не определяем хвосты. Определяем! Я вообще не понимаю, почему ВАДА столько лет терпит тяжёлую атлетику в олимпийской программе.
Тем временем моему отцу становилось всё хуже, и врачи сказали, что жить ему осталось две недели. Мы с сестрой забрали его из больницы, решили, что лучше он последние дни проведёт дома, с кошечкой и коньячком… Хороших новостей не было давно, но тут Алекс Кирбихлер сообщил, что мы выиграли тендер в Баку и пробы с Европейских летних игр будут наши! Это главное спортивное событие будущего года, и я сразу побежал похвастаться Нагорных. В ответ Нагорных сказал, что в начале октября в Кремле президент Путин будет награждать сочинских героев и я тоже в списке. Но я ответил, что в октябре мне обязательно надо быть на ежегодном юсадовском симпозиуме в США, и Нагорных согласился. Работа — это для нас главное.
Может быть, Евгений Блохин откуда-то узнал, что я еду в США, или я сам ему проболтался, но однажды во время обеда он спросил, все ли сочинские данные стёрты с моего телефона и телефонов моих сотрудников. Я сказал, что всё давно стёрто и что через несколько дней я лечу в США на юсадовский симпозиум и не попадаю в Кремль на вручение орденов. Внезапно накануне отъезда в США мой сочинский Samsung S4 неожиданно прекратил работу, будто впал в искусственную кому! Именно на него во время Олимпийских игр в Сочи я получал имена, номера проб и сканы форм допингового контроля. Это совпадение или у меня паранойя?
Осень в моём любимом Крылатском, с утра серенький дождик и опавшие яркие листья, мокрые и скользкие, и я целый час гулял с собакой на велокольце. Мой рекорд олимпийской трассы не побит до сих пор, в 1984 году я пробежал велокольцо за 42:20, это в темпе 3:07 на километр… Быстро съездил в „Ашан“ на Рублёвку, купил новый Samsung S5 и лекарства для отца. Неожиданно выглянуло яркое солнце. Но мне было грустно, мой отец умирал, и счёт пошёл на дни. Михаил Иванович был в твёрдом уме и ясной памяти — и строго наказал мне ехать в США на симпозиум: научные конференции пропускать нельзя, именно тебе нельзя пропускать! И обещал, что не умрёт, что обязательно меня дождётся.
Но умер, не дождался всего одного дня.
Симпозиум проходил в Аризоне, в городе Темпе. Стояла прекрасная жара, было хорошо за тридцать по Цельсию, или за девяносто по Фаренгейту. А в Москве холод и дождь. Тема симпозиума была связана со стимулированием выработки красных кровяных телец и усилением переноса кислорода, или по-английски: Stimulation of Erythropoiesis and O2 Utilization. Снова прекрасный отель с бассейном, красное вино и встречи с друзьями. Марсель Сожи рассказал, что доктор Габриель Долле уволился из IAAF, вместо него теперь Томас Капдевиль. Доктор Ларри Бауэрс (в Йоханнесбурге он был на моей стороне) расспрашивал меня про Милдронат — с будущего года этот препарат ставится на мониторинг, и вообще ВАДА решительно настроено включить его в Список запрещённых препаратов. Это допинг или нет? Я честно сказал Ларри, что не знаю и на себе не пробовал, но этот препарат широко применяется, причём очень давно, со времён СССР; в любом случае уколы в ягодицы создают ощущение, будто тебя слегка пришпорили. Позвонила сестра Марина. Михаил Иванович, наш отец и дедушка наших детей, ночью скончался, он сидел с кошечкой в кресле и смотрел телевизор, а рядом стояла рюмочка коньяка. И как будто задремал.
Тем временем в Кёльне обнаружили кломифен в пробе Максима Шейко, хотя мы тщательно проверили каждую пробу перед отправкой. Все подняли крик, но я был спокоен, помня мудрые слова доктора Патрика Шамаша: