they need something to eat — не может такого быть, чтобы в Кёльне просто щёлкнули зубами и в 43 пробах наших штангистов ничего не нашли. Было бы очень подозрительно, если бы все пробы оказались чистыми. С кломифеном беспредельничал Александр Петров, фармаколог-самоучка, но с апломбом, как у академика. Нам казалось, да и в научной литературе об этом писали, что кломифен следует определять по его метаболиту, что исходное соединение должно исчезнуть раньше. Но оказалось, что никому нельзя верить и что при продолжительном приёме картина меняется — сам кломифен сидит дольше, чем его метаболит! Кёльнские ребята это знали, но молчали, и вот мы получили урок. Тимофей Соболевский, как всегда, расстроился, в отличие от меня он такие случаи принимал близко к сердцу и переживал. Забавно, но после этого случая мы стали называть исходный кломифен метаболит Шейко. Всё это я объяснил рассерженному Юрию Нагорных, он отвечал за медальный успех и подготовку к Олимпийским играм в Рио-де-Жанейро. Штангисты снова его накачали против нас, но мы с Ириной Родионовой встали стеной и объяснили Нагорных, что так им всем и надо, вы сначала разберитесь, кто им разрешил и согласовал приём кломифена, ведь сто раз предупреждали: хватит химичить тайком. Хорошо, что залетел один Шейко, — могли потерять вообще половину команды.
14.8 Спорт и политика. — Бомба от Хайо Зеппельта
Утром 13 октября я пришёл в министерство спорта к половине восьмого утра поздравить Юрия Дмитриевича Нагорных с днём рождения, подарил ему эксклюзивную китайскую водку, купленную в прошлом году в Пекине. Он потихоньку сказал мне, что предстоят бои профессиональных боксёров из подольской группировки Андрея Рябинского, и попросил быть там повнимательнее, то есть не трогать их, прежде всего Дениса Лебедева и Григория Дрозда. Что ж, ладно. 17 октября мне позвонили из наградного отдела Минспорта и велели прийти на награждение в Музей спорта. Хорошо, что в тот день я был в костюме. Я думал, что коль скоро я не был в Кремле, когда давали ордена Родионовой и Кравцову, то мне его вручит министр Мутко в семейной обстановке. Но совершенно неожиданно я получил подписанную Путиным Почетную грамоту президента Российской Федерации за вклад в успешное выступление сборных команд России на Олимпийских играх в Лондоне в 2012 году. И выпускные данные: Москва, Кремль, 15 апреля 2013 г. № 152-рп. Откуда она взялась и где провалялась столько времени, целых полтора года?
И где мой орден Дружбы?
Спорт и политика — какое дурацкое словосочетание, оно всегда всплывает, когда не хочется раскрывать причины того, почему снова всё пошло не так. Захват Крыма, война в Украине, уничтожение малазийского „боинга“, гражданского самолёта с 298 пассажирами на борту, — привели к международным санкциям и обвалу рубля. Кроме эфира в бутылках и гелия в баллонах, все комплектующие и расходуемые материалы, растворители и реактивы у нас были импортные, поэтому их стоимость возросла в два раза. Анализы проб допингового контроля стали убыточными. Но это ещё не всё — из-за секвестирования бюджета нам урезали государственный контракт на 2015 год на 10 процентов — со 110 до 98 миллионов рублей. Как директор государственного предприятия я был обязан реагировать на ухудшение финансового климата, так что пришлось закрыть лабораторию конного допинга и уволить сотрудников. Она всегда была убыточной — проб мало, по 200 или 300 в год, полгода пробы вообще не поступают, зимой сплошной убыток, но приборы работали и сотрудники получали зарплату. Больше этого не будет, мы вошли в зону кризиса. И скоро снова придёт Счётная палата и засядет у нас на месяц в отдельной комнате.
Внезапно к нам пришёл Юрий Нагорных, но не через дверь, а через проход на четвёртом этаже, соединяющий здание ВНИИФК с Антидопинговым центром. Этим путём можно попасть в Антидопинговый центр, не засветившись на камерах наблюдения при входе в здание. С ним был Георгий Беджамов, президент Федерации бобслея России, можно сказать, герой Олимпийских игр. Но каков проходимец, пришёл на всё готовенькое — и отчитался тремя золотыми и одной бронзовой медалью, мы пахали, и был награждён орденом Почёта! Они прошлись по этажам, посмотрели приборы, поблагодарили меня за работу в Сочи и ушли. Самое невероятное случилось через год — Георгий Беджамов исчез, скрылся за границей вместе с деньгами Олимпийского комитета России и ряда национальных федераций. Деньги хранились в мафиозном Внешпромбанке, он там долго хозяйничал, пока не опустошил банк, приобретая яхты и зарубежную недвижимость. В 2016 году вместо него место президента федерации бобслея займёт другой проходимец, Александр Зубков, допинговый знаменосец российской сборной в Сочи в 2014 году. Международная федерация бобслея и скелетона не смогла перенести такого развития событий и отозвала чемпионат мира, планировавшийся в Сочи в феврале 2017 года. МОК, а затем CAS лишили Зубкова и Воеводу двух золотых сочинских медалей, но Третьякова германские адвокаты, по сути сообщники обманщиков и преступников, кое-как отбили.
Мне позвонил Хайо Зеппельт и сказал, что германское телевидение ARD пришлёт мне лист с вопросами, на которые я должен ответить. Просил не пугаться. Предупредил, что скоро выйдет фильм-разоблачение про допинговые нарушения в России и я там буду одним из героев. Действительно, 22 ноября я получил вопросы, вертевшиеся вокруг одной темы — беру ли я деньги со спортсменов за сокрытие положительных проб? Вопросы были следующие:
1. По нашим данным, вы обеспечивали доступ или даже продавали запрещённые соединения спортсменам и третьим лицам, например тренерам. По чьему указанию или инициативе вы это делали?
2. По нашим данным, вы давали советы спортсменам, как использовать запрещённые соединения и методы. По чьему указанию или инициативе вы это делали?
3. По нашей информации, вы объявляли результаты анализов отрицательными, тогда как фактически они были положительными, обеспечивая сокрытие результатов анализов. Это правильно? Если да — вы это делали, в одном или многих случаях, исходя из денежных выплат или других поощрений? И по чьему указанию или по чьей инициативе вы так поступали?
4. В 2011 году против вас велось уголовное расследование по обвинению в нелегальном хранении и распространении стероидов. Было ли уголовное наказание и чем всё это закончилось?
В своём ответе я проставил нет-нет-нет по всем пунктам. Похожее письмо получил Никита Камаев и тоже ответил нет на все вопросы. Отрицание и враньё — вот две главные вещи для нашего выживания на административном уровне. На уровне повыше, там, где были Мутко и Нагорных, было больше простора, там можно было выдвигать встречные версии, упражняться в риторике, делать уверенный и бодрый вид и нести откровенную чушь. Или просто молчать и игнорировать любые вопросы. На самом верху постоянно стояла дымовая завеса оптимизма, театр абсурда и теней, поток бредовых фраз и объяснений.
Отправив ответ 27 ноября, как просило германское телевидение, я позвонил Нагорных и сказал, что погода портится. Это были наши условные слова, означавшие, что необходимо срочно встретиться по проблеме допингового контроля. Поговорили. Мне показалось, что про этот фильм и его содержание он знал, но молчал — так всегда поступали с секретной информацией, получаемой по каналам ФСБ. Поэтому он мне ничего не сказал, хотя, быть может, и не было у него никакой информации по линии ФСБ, а он просто так сидел и изображал передо мной осведомлённого государственного деятеля. Поздно вечером 1 декабря мне позвонил Хайо Зеппельт и сказал, что фильм выйдет 3 декабря, это будет настоящая бомба. Я тут же позвонил Нагорных, он напрягся и велел мне быть у него рано утром.
Началась суета — где смотреть германское телевидение и как переводить с немецкого языка. Но все вопросы решил Василий Кикнадзе, известный спортивный комментатор. Он настроил канал для просмотра у себя в офисе и нашёл замечательного синхронного переводчика, затем угостил нас чудесным французским коньяком из своего буфетика. Затаив дыхание, мы — Юрий Нагорных, Александр Кравцов, Наталья Желанова, Андрей Митьков и я — смотрели фильм, потом ещё сидели, приходили в себя и не знали, как приступить к обсуждению. Но время было уже за полночь, и мы решили тихо разойтись.
На следующий день в половине шестого вечера мы собрались у Мутко и просмотрели фильм снова. Добавились профессор Хабриев и Никита Камаев, избавились от Митькова. Фильм смотрели молча, все ждали, что скажет Мутко. Виталий Леонтьевич посидел в задумчивости, потом вздохнул и сказал, что это проблемы и проделки Балахничёва. Затем вскинул свой взор на меня и сказал: „А ты тоже хорош! Тебя Зеппельт прямо спрашивает, берёшь ли ты деньги у спортсменов, чтобы скрыть положительные пробы, а ты сидишь и молчишь, паузу чеховскую держишь. Сразу должен был в лоб ему сказать, что нет!“ Все заулыбались, немного пообсуждали фильм и даже посмеялись. Но уверенной оборонительной позиции ни у кого не было, так что договорились не давать интервью и комментарии, пусть лучше первым выступит Балахничёв. А там скоро Рождество и Новый год, и постепенно всё само собой рассосётся.
Через несколько дней германское телевидение выпустило новую серию, и мы снова собрались у Кикнадзе, но ничего существенно нового не увидели. Хайо Зеппельт доставал меня по мобильному телефону, но я не отвечал, зная, что мои разговоры записываются. Однако пару раз я звонил ему по обычному телефону, по проводам. После этого ко мне прибежал Евгений Блохин и предупредил, что кто-то в лаборатории выходит на связь с Хайо Зеппельтом по городскому телефону, однако записать не получилось, с обычным телефоном сложнее, чем с мобильной связью. Я успокоил Блохина, объяснив, что Зеппельт много раз был у нас в Москве и Сочи, знает персонал, но никто ничего плохого ему не скажет, в своих ребятах я уверен.