Доктор Оливье Рабин прислал мне странное письмо, датированное 10 декабря, с требованием сохранить все пробы мочи, имеющиеся в лаборатории. Следующее предложение то ли подчёркивало, то ли развивало эту мысль, поясняя, что все пробы должны храниться в течение трёх месяцев, как того требует МСЛ — Международный стандарт ВАДА для лабораторий, то есть с 10 сентября, если отступить на три месяца назад от даты получения письма. Хотя, строго говоря, МСЛ требует хранить пробы три месяца не с даты доставки в лабораторию, а с даты отправки результата анализов в АДАМС, на деле это добавляет ещё 7–10 дней. Очевидно, что секретарь Рабина, набиравшая письмо для меня, взяла какое-то предыдущее письмо со ссылкой на МСЛ — и оставила эту ссылку, в то время как по смыслу всё было как раз наоборот, Рабин просил сохранить все имеющиеся пробы. Но она эту ссылку вставила или не стёрла, а Рабин, возможно, целиком письмо не прочитал и подписал не глядя. Дату получения 10 декабря я письменно подтвердил.
На самом деле на момент получения письма у нас хранилось около 13 тысяч проб — вернувшись из Сочи в конце марта, мы возобновили анализы и пробы ни разу не выбрасывали. Это был наш бесценный банк проверенной и чистой мочи, замороженное разнообразие стероидных профилей для замены положительных проб проблемных спортсменов, не имевших своей чистой мочи, которых, однако, Нагорных велел сохранить. Обычно это были молодые перспективные спортсмены — их без согласования начинали пичкать анаболиками или спортивным питанием, содержащим стимуляторы или остарин. Так как проверенных запасов своей чистой мочи у них не было, мы создали специальную программу, которая быстро находила пробы мочи с похожим стероидным профилем, подходящим для замены. Именно для этого мы хранили тысячи проверенных проб с известными стероидными профилями. Сравнивать их ДНК при всём желании было не с чем, эти молодые спортсмены тренировались и соревновались в России и не участвовали в Олимпийских играх и чемпионатах мира; их пробы не хранились ни в Лозанне, ни в Кёльне, ни в Барселоне. Время от времени в лабораторию попадали положительные пробы из борьбы или профессионального бокса, этих полукриминальных видов спорта, а также пробы из хоккея и футбола — эти виды спорта оставались неприкасаемыми ещё с советских времён. Им тоже подбирали мочу на замену, но заменяли крайне редко, обычно дожидались окончания трёхмесячного срока хранения, чтобы считать эти пробы уничтоженными.
Ещё раз повторю, что введение стероидного профиля в 2014 году полностью изменило подход к замене мочи в лаборатории по сравнению с 2013 годом, когда упор делался на использование своей мочи. Теперь главным критерием стало совпадение концентраций трёх пар стероидов, занесённых в АДАМС после анализа грязной пробы. Заготовленная чистая моча подходила редко, и приходилось выбирать пробы с подходящими концентрациями природных стероидов из лабораторного хранилища. Для защиты ведущих спортсменов предпочтительным вариантом была подмена мочи до анализа, во время сдачи пробы. Если это не удавалось, то для великих спортсменов имелся банк их чистой мочи, а значит, можно было подобрать концентрации, выбирая или смешивая пробы, принадлежащие именно этому спортсмену. Так что наша работа в Сочи по замене проб мочи была уникальной возможностью, когда пробы заменяли до анализа, но не во время отбора на станции допингового контроля, а в самой лаборатории сразу после входного контроля, регистрации и перекодирования и непосредственно перед аликвотированием и анализом.
В четверг 11 декабря в министерстве спорта озаботились и занервничали — ВАДА известило письмом о создании независимой комиссию по расследованию данных, приведённых в документальном фильме Хайо Зеппельта. Комиссию возглавил Ричард Паунд, бывший президент ВАДА. Дэвид Хоман, генеральный директор ВАДА, тоже прислал письмо с предложением немедленно выдать въездную визу доктору Оливье Рабину и его экспертам: они проведут инспекцию в Антидопинговом центре, билеты забронированы, самолёт прилетает в понедельник 15 декабря! Министерству спорта кое-как удалось отбиться и перенести визит на два дня, на среду: ссылаясь на министерство иностранных дел, пообещали, что виза точно будет готова во вторник, в этот день им разрешат въезд в Россию, а визу поставят в среду в аэропорту по прилёте.
Но мне было не до этого; я отключил телефон и сел разбираться с пробами. Надо было понять, сколько положительных проб было заменено или оставлено нетронутыми в надежде, что через три месяца их можно будет считать уничтоженными. Допустим, мы выбрасываем пробы 10-го числа каждого месяца (хотя мы ничего не выбрасывали) и я, выполняя указание Рабина, не выбросил пробы за август. Но август оказался невероятно грязным месяцем из-за того, что в конце месяца РУСАДА привезло множество проб с чемпионата России по тяжёлой атлетике в Грозном, почти половина из них были положительными, с ужасными стероидными профилями, и качественно заменить такие сложные пробы было невозможно. Понятно, что если ВАДА что-то подозревает, то первым делом займётся пробами тяжёлой атлетики.
Выбора нет: август выбрасываем вплоть до 10 сентября, оставляем пробы только за последние три месяца, а Рабину я скажу, что именно так понял его письмо. Проклятая штанга, все наши беды из-за неё — им загорелось в начале сентября, вслед за чемпионатом в Грозном, прислать вдогонку ещё около десяти проб внесоревновательного контроля; пробы оказались грязные, мы с ними долго возились и дали ответ уже после 10 сентября. Замены им подобрать невозможно, и хотя мне очень хотелось оставить пробы, привезённые с 1 по 10 сентября, но даже этого сделать нельзя! Все пробы с 10 августа по 10 сентября придётся уничтожить. За это время было получено около 1500 проб, часть из них мы должны были хранить по причине официального положительного результата или атипических отклонений, но 1417 проб подлежали уничтожению. Через год именно эти августовские 1417 проб Ричард Паунд вменит мне в качестве основного нарушения, затем сэр Крейг Риди приостановит работу лаборатории и потребует моей отставки.
14.10 Уничтожение и замена проб перед инспекцией ВАДА. — Инспекция и арест всех проб за последние три месяца
Подвёл итоги: с 10 сентября до середины декабря мы получили почти 4000 проб, из которых 37 оказались грязными, но в АДАМС их отрапортовали как чистые. В 2016 году такие пробы, ставшие отрицательными, профессор Ричард Макларен назовёт „исчезнувшими положительными“. С ними предстояло повозиться, надо было заменить мочу на любую чистую, выбросить эти пробы я не мог. Остальные пробы подлежали срочному уничтожению — всего 8200 проб, включая 1417 августовских, итого 16 400 флаконов, две с половиной тонны стекла с мочой. Меня ужасно разозлили семь положительных проб подольских боксёров, любимчиков Юрия Нагорных, пусть их РУСАДА заберёт куда подальше. И надо срочно вызывать фокусников, они должны быстро и уверенно, без трещин и следов, вскрыть оставшиеся 30 флаконов Б. Хорошо, что получилось не очень много, осенние месяцы — это межсезонье: случись такое летом, проблемных проб было бы под сотню. Так что проврёмся и прорвёмся — и тёмным вечером я забежал к Нагорных, чтобы доложить ситуацию лично; общение по телефону недопустимо. Он обещал прислать бригаду фокусников завтра, в пятницу.
На следующий день с самого утра я пришёл к Нагорных с окончательным списком проб, подлежащих замене, и сразу указал на семь проб подольских боксёров, от которых надо срочно избавляться. Нагорных разрешил позвонить Никите Камаеву и, сославшись на его поручение, сказать, что боксёров надо спасать — пусть пишет письмо на моё имя и забирает пробы. В своём офисе в Антидопинговом центре я с радостью обнаружил бригаду фокусников, пивших чай и кофе. Работа предстояла большая, и Анастасия, мой секретарь, приняла у них заказ на доставку горячей еды из ресторана „Корчма“ к двум часам дня. Все 30 флаконов были открыты в течение пяти часов без видимых повреждений, трещин или царапин. Фантастика, золотые руки у ребят, никогда не перестану удивляться этому чуду. Привезли еду: борщ, голубцы, пельмени с мясом, вареники с вишней — и я выставил бутылку хорошего коньяка.
Параллельно с процедурой открывания мы провели компьютерный прогон по всем пробам для отбора подходящих образцов для замены. Некоторые пробы оказались проблемными, простой замены для них не находилось, то есть предстояло смешивать две или три разные пробы, что очень плохо, потому что будут присутствовать разные ДНК, но выбора не было. Мы срочно заказали два больших мусорных контейнера для отправки 16 400 флаконов на мусорный полигон, за тридцать километров от Москвы. Тару обещали доставить завтра и — заранее! — привезти справку, что контейнеры с мусором вывезли 13 декабря, в субботу. Каждый день как бездна, не знаешь, что может случиться вечером, а вчерашние события кажутся происходившими в прошлом году. К вечеру подвезли два здоровых ржавых контейнера для вывоза проб на свалку, мне они в темноте показались огромными. На счету был каждый час. Завтра суббота, и я точно знаю, что надо делать.
В субботу я поспал подольше, до восьми, — и быстро добрался до работы по сонной и пустой Москве. Мы с энтузиазмом взялись за дело. Сначала я залил и запечатал те пробы Б, для которых была найдена практически такая же моча, надо было лишь немного подогнать плотность водой или солью. С улицы доносился бодрый грохот, это в металлические контейнеры бросали стеклянные флаконы с мочой. Пришли Ирина Родионова и Юрий Нагорных, они волновались и хотели увидеть своими глазами, что у нас творится и какое у ребят настроение. Наверное, доложили об этом Мутко — вечером он мне позвонил и спросил, как дела и всё ли в порядке. Мы работали как заводные до 11 часов вечера.
В воскресенье 14 декабря всё было намного сложнее: с каждой пробой приходилось возиться по часу, рассчитывая и подбирая стероидный профиль из двух или трёх проб с учётом исходных концентраций и плотности; весь день мне казалось, что я решаю задачки по химии. Две-три пробы оказались какие-то нечеловеческие, ничего не удавалось подобрать — и мы просто залили чистую мочу. Чувствовалась усталость и снижение внимания, у меня началась паранойя, неотвязно казалось, что я ошибочно закрываю флакон другой крышкой, с другим номером! Вот это была бы настоящая катастрофа! Тогда и для второго флакона осталась бы чужая крышка от первого флакона. Перерывы становились всё дольше.