Проба Белугина, отобранная 15 февраля 2014 года перед финальными заездами «двоек», была расцарапана. То есть в Сочи мы её вскрыли и залили якобы чистую мочу; анализ показал, что проба чистая. Но в 2017 году повторный анализ в Лозанне обнаружил метенолон (0.25 нг/мл), его метаболит (0.2 нг/мл) и метаболит тренболона (0.5 нг/мл). Это низкие концентрации, но в лозаннской лаборатории использовали специальную методику, нацеленную только на компоненты коктейля, так что чувствительность улучшилась на порядок и Белугин попался. Примечательно, что у него, как и у Остапчук в Лондоне в 2012 году, концентрация самого метенолона была выше концентрации его метаболита, то есть видно, что на момент сдачи пробы шёл свежий приём коктейля. И при этом такие низкие концентрации! Через день или два их вообще не было бы видно!
Анализ пробы Белугина отрезвил «экспертов», утверждавших, что анаболические стероиды из моего коктейля должны были определяться на протяжении 20 дней и более. Стало очевидно, что всё исчезает за несколько дней, вернее, уходит в далёкую пикограммовую область, где вадовские лаборатории ничего не определяют. Но российский Следственный комитет как врал, так и продолжает врать. После Игр в Сочи спортсмены из «дюшесного» списка соревновались, сдавали пробы за рубежом, и раз никто не попался — значит, утверждали в СК, никакого коктейля не было. Следственный комитет опросил 700 спортсменов, те заявили, что ничего про коктейль не слышали и не знают, — значит, я всё это придумал. Наконец, Следственный комитет утверждал, что флаконы «берегкит» нельзя вскрыть без разрушения крышки и что в Сочи пробы привозили днём — и никакой дыры в стене не было.
«Эксперты» продолжали настаивать, что коктейль должен определяться в течение 20 дней! Я попросил уточнить, где и каким методом это было показано. Конечно, ничего определённого мне не ответили, а сослались на «мнение эксперта», а кто это такой, тоже не сказали, потому что это никакой не эксперт, имена всех экспертов известны, а это — замаскированная ложь, характерная тактика для российского «расследования». Вообще, я утверждаю, что коктейль можно определять и через 40 дней, если взять не 3 мл, а 20 мл мочи, провести твердофазную экстракцию и анализ с применением масс-спектральной системы типа орбитальной ионной ловушки Орбитрэп. По-английски trap — это ловушка, она позволяет накапливать (улавливать) именно те ионы, которые принадлежат метаболитам трёх стероидов, и затем анализировать их с невероятной чувствительностью. Однако такая сложная процедура нигде не применяется, а первоначальные процедуры тестирования (скрининг) в лабораториях допингового контроля даже близко не обладают такой чувствительностью. Для скрининга применяют быстродействующие тройные квадрупольные масс-спектрометры, однако они не накапливают ионы, а только сканируют, то есть быстро просматривают. Так что в 2014 году ультраследовые количества лаборатории не определяли и «дюшесные» олимпийцы могли спокойно соревноваться без опасения быть пойманными на компонентах коктейля. Их предупредили, что выведение составляет пять, а лучше семь дней; если не задирать дозы, то всё выходило за три-четыре дня. Но бывают спортсмены с замедленным метаболизмом, поэтому лучше подстраховаться.
Как тогда бороться с допингом? Да всё просто, надо отбирать пробы именно тогда, когда идёт приём препаратов, например того же коктейля. Тогда для обнаружения анаболических стероидов вполне будет достаточно оборудования базовой лаборатории допингового контроля. Так что это не проблема лабораторного инструментального анализа, это проблема коррумпированности и неэффективности тестирующих организаций, их бестолковости или непрекращающегося саботажа, когда пробы берут не у тех, не в том месте и не в то — обязательно неожиданное! — время, когда их следовало отбирать.
Перед Олимпийскими играми в Сочи сборная России по бобслею отказалась от участия в восьмом этапе Кубка мира в Кёнигзее, проходившем 25–26 января в Германии, хотя этот этап был совмещён с чемпионатом Европы и стоял в плане сборной; у меня есть этот план. Внезапно сборники решили уехать в Сочи и там готовиться к Играм, которые начинались 7 февраля, и заодно начать приём коктейля и всего остального. Все знали, что Международная федерация бобслея и скелетона отбирала пробы в Кёнигзее и все ресурсы были брошены туда. Желания гоняться за сборной России у неё не было, для этого надо было оформлять офицерам визы и ждать, когда их выдадут. Так что решили: пусть на территории России пробы отбирает РУСАДА, всё равно с 30 января всех олимпийцев начнёт тестировать МОК. Естественно, РУСАДА никого не трогало, и было понятно, почему бобслеисты пропускали этап Кубка мира накануне Игр, — секрет, известный всем, кто в курсе происходящего. Главное, что с 30 января по 23 февраля все пробы по правилам МОК шли в сочинскую лабораторию, ко мне, а у нас всё было готово, можно не беспокоиться. Если бы независимая и целеустремлённая тестирующая организация, независимая от международных федераций, национальных антидопинговых агентств и МОК, послала вдогонку пару терминаторов, офицеров допингового контроля обоих полов, взяла пробы 29 января и 5 февраля — и вывезла их в нейтральную лабораторию, аккредитованную ВАДА, к примеру в Гент или Стокгольм, то результат был бы совсем иной.
Вся российская сборная была бы дисквалифицирована на долгие годы.
Или взять Международную федерацию лыжных видов спорта (FIS) и Международный союз биатлонистов (IBU) — если бы они не саботировали расследование биологических паспортов российских олимпийцев, то добрая половина российской сборной была бы отстранена до начала Олимпийских игр в Сочи и не пришлось бы мне тогда так мучиться с ночными заменами проб. Более того, почувствовав опасность того, что вопрос с паспортами рано или поздно всплывёт, федерация (FIS) и союз (IBU) перенаправили данные по расследованию российских спортсменов в РУСАДА в надежде на то, что эти расследования там удастся затянуть или похоронить. И не просчитались — РУСАДА ничего не сделало и в ноябре 2015 года было признано не соответствующим Кодексу ВАДА. И работа по расследованию — или имитация работы — была прекращена.
17.2 Расследование комиссий Дэниса Освальда и Самюэля Шмида. — Отстранение России от участия в Олимпийских играх в Пхёнчхане
Детально описывать события моей жизни в США я не буду, они перевесят и заслонят события прошлого, подробности которых никто не помнит или не хочет помнить. Весь 2017 год я работал с ВАДА, помогал в расследованиях, особенно связанных с коррумпированными международными федерациями, прежде всего Союзом биатлонистов и Федерацией тяжёлой атлетики, IBU и IWF. Потом наступил черёд двух комиссий МОК, Дэниса Освальда и Самюэля Шмида. Я делился с ними информацией с помощью особых документов — аффидавитов, подтверждающих, что я заверяю написанное и подписываю, что говорю правду, под клятвой и присягой в присутствии своего адвоката. Правда — это то, что я видел или делал сам; насчёт чего у меня есть доказательства и свидетельства, и ещё то, что я знаю из первых рук, то есть от непосредственных участников, с кем мы обсуждали ситуацию или проблемы и делились информацией. Ещё в аффидавитах было много хороших цитат и ссылок из моего дневника за 2014 год. Почти все его страницы с января по апрель 2014 года были переведены на английский язык — для этого мы пригласили сертифицированного и дипломированного переводчика. Некоторые страницы опубликовала газета The New York Times, и в российской прессе и российском сегменте интернета поднялся шум, что это, мол, очередная фальшивка. Решили, что я писал эти страницы в США — под воздействием психотропных препаратов и под диктовку американских спецслужб.
Ещё одна шумовая граната была запущена по поводу московской лабораторной сети ЛИМС. Следственный комитет России заявил, что якобы я предлагал деньги Марине Дикунец за копию московского ЛИМСа. Чушь полная — что мне с этой копией делать, я не умею работать с такими массивами данных. Олег Мигачёв и Тимофей Соболевский хранили у себя копии ЛИМС и управляли этой базой данных из Лос-Анджелеса до 6 июля 2016 года; что стало потом — я не знаю, меня увезли под программу защиты свидетелей. Московский ЛИМС продолжал работать и ежедневно создавать копии — так устроены базы данных. Подлый Следственный комитет свою копию ЛИМС сфальсифицировал, а остальные сотни копий стёр или перенёс на другой сервер. Но это не помогло, фальсификацию раскрыли. В Москве был создан замечательный ЛИМС, идеально подходивший для Антидопингового центра, но проблема была в том, что управлять и пользоваться этой системой могли только создатели, Тимофей и Олег. Для расследования ВАДА они воспроизвели сетевую обстановку и базы данных на сентябрь 2015 года.
В начале ноября 2017 года мы отправили наш фундаментальный аффидавит Самюэлю Шмиду и его комиссии — она должна была установить, была ли система применения допинга в России государственной. Всего у нас вышло 250 параграфов на 52 страницах и ещё 44 приложения, в общей сложности страниц 150 или больше в большой и тяжёлой папке. В целом комиссия Шмида подтвердила выводы Макларена: в России действовала институциональная система сокрытия положительных проб; флаконы «берегкит» вскрывали для замены мочи; при этом на крышках оставались царапины, а в самих флаконах были найдены следы чужой ДНК и аномальные отклонения в содержании соли — это мы доводили плотность мочи до заданной в протоколе отбора пробы. Характерные царапины были трёх типов — это фокусники, специалисты из ФСБ, открывая пробы, оставляли следы на внутренней стороне пластиковой верхней крышки. Причём было показано, что при опыте и мастерстве флакон можно вскрыть, даже не оставляя царапин! Также без царапин флакон можно было открыть, если крышка при закрывании была завёрнута не до конца, этим тоже пользовались «дюшесные» спортсмены.
Заметные царапины появлялись на металлическом зубчатом кольце, которое надо было поддеть и поднять вверх, преодолев сопротивление прижимающей сверху пружины. Если металлические зубцы выйдут из зацепления со стеклянными зубцами флакона, то можно будет прокрутить крышку против часовой стрелки и открыть флакон. Однако наши