В советское время для применения допинга надо было получить «разрешение на спец- или фармподготовку». Поголовное и неконтролируемое применение препаратов осуждалось, а пойманных нарушителей и их тренеров могли припугнуть или наказать. Но такие вопросы решались кулуарно, обходились «последними предупреждениями» и угрозами вывести из состава сборной команды СССР, то есть на следующий год оставить без выездов на соревнования за границу и без большой сумки с адидасовской экипировкой. Однако спортсмены, не претендовавшие на место в сборной, были бесконтрольны и делали что хотели. Допинговый контроль им не грозил, а поездки за рубеж или импортная экипировка могли только сниться.
Попавшиеся на допинговом контроле спортсмены и тренеры всякий раз получали ценную информацию о новых методиках и изменениях в сроках выведения препаратов. Они немедленно вносили поправки в свои программы и снова оказывались в безопасной зоне, продолжая применять те же самые препараты, но с оглядкой на новые сроки определения. Я не переставал удивляться, с какой скоростью врачи, тренеры и спортсмены узнавали конфиденциальную информацию и перестраивали свою работу.
С введением новых методик инъекционные формы, особенно станозолол и нандролон, стали определяться в течение двух-трех месяцев, и спортсмен, попавшись на таком препарате, мог стать невыездным до конца соревновательного сезона. По аналогии с современной терминологией ВАДА, согласно которой бывает соревновательный (in-competition) и внесоревновательный (out-of-competition) контроль, в СССР существовал особый вид контроля — предвыездной, а на самом деле out-of-sanction — контроль без применения санкций. Основной целью такого контроля было не допустить выезда за границу «грязного» спортсмена, который мог попасться за рубежом при допинговом контроле. Именно этого боялись больше всего на свете, за такой прокол любого руководителя делегации или другого начальника могли снять с работы или дать строгий выговор по партийной линии. За рубеж выпускали только «чистых» спортсменов, прошедших предвыездной контроль.
Как уже говорилось, официально борьба с допингом не велась, так как считалось, что в СССР его нет. Целью допингового контроля на чемпионатах страны являлась проверка выполнения «фармакологической программы подготовки», то есть того, насколько строго члены сборной СССР, сборники, следовали тем предписаниям и разрешениям, которые были им даны. Если разрешили станозолол или оксандролон, то ничего другого, никакого метенолона (Примоболана) или метандростенолона (Неробола), в пробе быть не должно. Если на чемпионате СССР кто-то неожиданно показывал высокий результат, то его проверяли, чтобы понять, выступал он грязным или чистым. Для чистых спортсменов сразу попасть в основную сборную было нереально, но их брали во вторые сборные, потом ещё были экспериментальные и профсоюзные сборные команды. Идеальным случаем был приход в сборную талантливого спортсмена, выступавшего чистым, тогда от него можно было ожидать ощутимого прогресса в будущем с помощью «спецподготовки». У чистого спортсмена в первые два года применения анаболических стероидов прогресс был особенно заметным, но в последующие годы восприимчивость к анаболическим стероидам падала, надо было увеличивать дозы или менять препараты.
Нарушителей наказывали по-разному, многое зависело от того, откуда — из какой республики и из какого общества — спортсмен, кто его тренер и какой был показан результат. При этом учитывали, насколько «дефицитным» был вид лёгкой атлетики, в котором выступал нарушитель. Например, в барьерном беге московского армейца не трогали, а профсоюзную бегунью на 3000 метров из Минска могли на год или два исключить из сборной, в те годы на этой дистанции дефицита бегуний не было. Спортсмен, выведенный из состава сборной, тренировался и выступал внутри СССР, то есть становился невыездным. Самостоятельно выехать он не мог, его заграничный паспорт хранился в Госкомспорте и выдавался (вместе со свежепоставленной визой на выезд из страны) только на время поездки за границу. После возвращения руководитель делегации немедленно забирал паспорта и сдавал их обратно.
С финансовой точки зрения исключение из состава сборной было очень болезненным. В СССР автомобили, импортные телевизоры и магнитофоны были очень дорогими и при этом дефицитными, поэтому несколько выездов за границу в течение года в составе сборной позволяли заработать столько, сколько квалифицированный врач или инженер зарабатывали за два или три года. Вдобавок члены сборной СССР получали государственную стипендию, их кормили, поили и одевали, они практически весь год жили на сборах и ездили по соревнованиям — и на себя ничего не тратили. Такая жизнь была мечтой любого.
При удачном раскладе спортсмен за два-три года мог заработать средства на покупку хорошей квартиры или автомобиля. Причём небольшую квартиру с высокой вероятностью и даже скоростью он мог бесплатно получить от своего спортивного общества, если оно в нём было заинтересовано. Моя мама, известный гинеколог, работавшая в Кремлёвской больнице, стояла в очереди на квартиру более десяти лет, и, хотя мой отец был высококвалифицированным инженером, наша семья не могла даже мечтать о покупке автомобиля, так это было дорого, и к тому же очередь на покупку тянулась годами. Для лучшего понимания того, как мы жили в то время, посмотрите Приложение 3 в конце книги с указанием доходов, цен и расходов в позднем СССР.
В целом в советское время жизнь сотрудника лаборатории допингового контроля была устроенной и предсказуемой. Мы сидели на третьем этаже и выполняли анализы. Сам ВНИИФК, ведущий и знаменитый институт, проводил исследования по различным направлениям — от спортивной антропологии на первом этаже до восстановительной и функциональной диагностики на пятом. На втором этаже сидел наш великий учёный профессор Рошен Джафарович Сейфулла и разрабатывал фармакологическую поддержку для советского спорта. При ВНИИФК были созданы хорошо оснащённые комплексные научные группы (КНГ), круглогодично работавшие с командами и спортсменами во время тренировочных сборов вдали от Москвы. А ещё ВНИИФК издавал «для служебного пользования», тиражом всего 200 экземпляров, книжечки с обзорами зарубежных исследований и публикаций, я их собирал и перечитывал. В такой обстановке никому и в голову не приходило спрашивать заведующего антидопинговой лабораторией, как лучше подготовить сборные команды к Олимпийским играм в Калгари и Сеуле в 1988 году.
Однако как всё изменилось после развала СССР, хотя дело было вовсе не в СССР и не в его развале! Забежим на миг на двадцать лет вперёд, в 2005 год, к моменту моего второго пришествия, когда я стал директором ФГУП «Антидопинговый центр». Я и представить тогда не мог, какой объём взаимоисключающих задач и проблем сразу свалится на меня в связи с подготовкой российских спортсменов к Олимпийским играм в Турине в 2006 году и в Пекине в 2008-м. Меня спрашивали, какую фармакологию надо применять, за сколько времени до старта или до контроля прекращать приём и где это можно купить. Как разобраться и выбрать качественное спортивное питание? А если нашли, где закупить это питание, я должен его проверить, нет ли там допинговых примесей. Допустим, проверили, всё чисто, но через год тот же самый препарат поставляется под тем же названием, но с изменённой рецептурой, и его надо проверять заново.
Всех волновали сроки выведения анаболических стероидов, и я устал объяснять, что никаких точных сроков в природе не существует, каждый спортсмен индивидуален, дозы тоже не совпадают — и если бы только в разы: бывали просто заоблачные замесы анаболических стероидов. Наконец, в разных странах лаборатории допингового контроля очень отличаются друг от друга по своему уровню и возможностям, правда, это нельзя было обсуждать. И вся эта неразбериха висела на Антидопинговом центре все десять лет моего директорства, одно и то же день за днём, сплошная нервотрёпка и напряжённое ожидание, что вот-вот опять случится что-то нехорошее. Нехорошие новости обычно прилетали из ведущей лаборатории в Кёльне. Она настолько далеко ушла вперёд по сравнению со всеми остальными, что «чистый» спортсмен, чей анализ был отрицательным в других лабораториях, вдруг узнавал, что после анализа в Кёльне его проба оказалась положительной.
Ещё одним преимуществом советских времен была полная уверенность в том, что содержимое упаковки, будь то ампулы или таблетки, в точности соответствовало написанному на этикетке, поскольку анаболические стероиды выпускались известными фармацевтическими фирмами. Это казалось настолько обычным и само собой разумеющимся делом, что только потом, когда это всё ушло навсегда, мы осознали, какое это было райское время. Столкнувшись с подделками, с несоответствием содержания и упаковки, с неожиданными и невероятными примесями в таких обычных препаратах, как тестостерон или оксандролон, я ужаснулся и понял, сколько опасностей подстерегает российских спортсменов — и на какой адской сковородке мне придётся вертеться.
Вообще, главное слово во всех около- и непосредственно допинговых делах — это страх. Если ты потерял страх, то катастрофа становится вопросом времени, она неизбежна. Как ни странно, но в конце 1980-х годов в сборных СССР допинговый страх существовал, его поддерживали на спорткомитетовском уровне: вот мы вас всех сейчас перед выездом ка-а-ак проверим по полной программе, и пощады никому не будет, нарушителей выгоним из сборной! Семёнов поддакивал: правильно, давно пора приструнить этих балбесов (любимое словечко Виталия Александровича), пусть посидят пару лет без всесоюзных сборов и адидасовской экипировки!
Но Россия — не СССР, за двадцать лет всё изменилось. В российском спорте страх рассеялся, спортсмены и тренеры радостно прониклись стадным патриотизмом и решили, что ради победы им всё можно, что их защитят и прикроют, ведь мы самые лучшие, а вокруг нас либо враги, либо дураки — и все нам завидуют. Но об этом позже, а пока на будущее запомним