Первый раз я видел, как профессор Манфред Донике был низложен с позиции opinion leader («властителя дум») до обычного участника симпозиума. Что касалось анализа крови, то шведские и норвежские биохимики были намного опытнее и лучше подготовлены, чем антидопинговые химики-аналитики, диалог шёл на разных языках, но доводы биохимиков были убедительнее. Проблемы вставали глобальные. Как отбирать кровь — для этого нужен сертифицированный флеботомист и неотложная медицинская помощь рядом, простой отборщик мочи иглой в вену не полезет. Потом кровь надо как-то хранить и доставлять в лабораторию — при каких условиях и в течение какого времени это должно происходить? И как быть, если через полгода или год потребуется контрольный анализ пробы, что может случиться с пробой крови за это время — это были вопросы без ответа. Далее, что нужно определять в крови и как интерпретировать результаты с позиций допингового контроля — тоже непонятно. Всё лето 1993 года IAAF отбирала кровь у ведущих спортсменов на этапах Гран-при; Питер Хеммерсбах дал мне просмотреть результаты анализов, таблицу за таблицей — я ничего не понял!
Зато я рад был снова встретить Иоахима Гроссе из лаборатории в Крайше, их вернули к жизни и разрешили делать анализы на национальном уровне. Он приехал на новеньком «фольксвагене-пассате» прямо из Дрездена, а в Гамбурге заехал на паром, доставивший его по морю в Осло. С Матсом Гарле из Стокгольма мы покурили и поболтали, он жаловался на засилье нашего метандростенолона, 5-миллиграммовых таблеток, которые в Швеции пользовались невероятным спросом и назывались Russian Five, «русская пятёрочка». Даже олимпийский чемпион Николай Гуляев, конькобежец, и тот попался на ввозе приличной партии таких таблеток. Ещё была одна тема, плавно возникшая как ответ на существенный прогресс в определении анаболических стероидов — их как прежде, горстями, уже не глотали. Речь шла о возросшем спросе на экдистероны — фитостероиды, извлекаемые из корня левзеи. В Узбекистане, в Ташкенте, был целый завод, только этим и занимавшийся и выпускавший препарат под названием Экдистен. Экдистерон сам по себе анаболический эффект не давал, но прекрасно работал в сочетании с анаболическими стероидами, его можно было применять вместе с ними, уменьшая дневную дозу анаболиков в два или три раза, что прилично сокращало время выведения. Был второй вариант — закончить схему за месяц до соревнований и продлевать анаболический эффект, перейдя на экдистерон: он замечательно работал на подхвате. В любом случае экдистерон являлся маркером употребления анаболических стероидов. Я попробовал заговорить об определении экдистерона с Донике, но профессор отмахнулся и сказал, что нет никаких достоверных научных данных о его анаболических свойствах. Однако через десять лет американский рынок почему-то оказался завален препаратами экдистерона.
Проблема определения экдистерона состояла в том, что это было не одно соединение, а смесь из изомеров и гомологов 20β-экдизона, так что партия от партии отличалась. Кроме того, у них всех было множество гидроксильных групп, так что при дериватизации одно соединение давало от 5 до 10 продуктов дериватизации, причём молекулярная масса выходила за верхний предел регистрируемых масс на наших приборах, он составлял 800 атомных единиц массы. Лаборатория Матса Гарле находилась в здании госпиталя, и там был новый хьюлетт-паккардовский прибор с расширенным диапазоном масс, он назывался MS Engine. Матс договорился, что нам выделят время для работы на приборе, если я подготовлю все образцы, от чистых стандартов и до мочи после приёма, и приеду с ними в декабре в Швецию.
Приехав в Москву, я поблагодарил Сыча за поездку, отчитался и рассказал последние новости. Он немедленно приказал готовиться к поездке в Швецию, все расходы оплатит его Штаб олимпийской подготовки.
6.16 Чемпионат мира по лёгкой атлетике 1993 года в Штутгарте. — Рекорды китайских бегуний
Четвёртый по счёту чемпионат мира IAAF по лёгкой атлетике проходил в Штутгарте, российская сборная получила всего три золотые медали. Ирина Привалова завоевала золотую и серебряную медали в составе двух эстафет, 4×100 и 4×400 метров, причём в эстафете пробежала 400 метров быстрее всех — за 48.4, и ещё была бронза в беге на 200 метров. Лилия Нурутдинова, выигравшая бег на 800 метров на предыдущем чемпионате мира в Токио, в финале упала, далеко отстала, но добежала до финиша. И как только она пересекла финишный створ, так сразу получила приглашение на сдачу пробы для допингового контроля. В её пробе кёльнская лаборатория нашла станозолол, хотя у нас в Москве на предвыездном контроле она была чистой. Ничего не поделаешь, кёльнский масс-спектрометр высокого разрешения бил очень далеко. Это была большая потеря. Лилия на Олимпийских играх в Барселоне стала обидным серебряным призёром в беге на 800 метров, из-за чего её тренер Павел Литовченко, наш несостоявшийся Хуанторена, был вынужден на ней жениться… Хотя она стала олимпийской чемпионкой в эстафете 4×400 метров, этого, однако, никто не помнит. Сергей Португалов ею гордился и дорожил и очень сильно расстроился, ведь, по его расчётам, у неё ничего не должно было остаться. С тех пор он стал просить меня делать ему анализы «под столом», если он не был уверен в ком-либо из своих клиентов. Он готовил к зиме лыжниц, и у них частенько проскакивали то станозолол, то метандростенолон, и я не знал, была ли это их инициатива, или Сергей давал им втёмную по полтаблетки. Однако каждый раз я его предупреждал, что с этими анаболиками на уровне национальной сборной пора заканчивать, стало очень опасно.
Ещё одним сюрпризом в Штутгарте стало выступление китайских бегуний, выигравших бег на 1500, 3000 и 10 000 метров. Даже неспециалисту было видно, что так бежать невозможно, это допинг чистой воды, но как получилось, что допинговый контроль — а анализы проводили в Кёльне — ничего не определил?! Это было очевидное отставание в методиках или знаниях, беспомощность на виду у всего мира. Позже, в сентябре, они у себя в Китае установили серию новых мировых рекордов, причём прежние рекорды в одном забеге превышали сразу несколько бегуний. Их тренер Ма Цзюньжэнь говорил в интервью, что основа успеха — суп из черепахи и какие-то питательные грибы, бред, конечно, полный, но все писали об этом с упоением, это ведь не проблемы с определением эритропоэтина выносить на всеобщее обсуждение. Только через много лет всплыло письмо, подписанное десятью лучшими китайскими бегуньями, что тренер Ма заставлял их применять допинг, глотать таблетки в его присутствии, лично вводил им инъекции, а ещё запрещал носить длинные волосы и туфли на каблуках. Годовой объём бега составлял 8–9 тысяч километров, это в два с лишним раза больше, чем у советских и европейских бегуний мирового класса.
Только через год профессор Донике всё-таки смог определить, почему так подскочили результаты китайских спортсменок в беге и плавании. Во время Азиатских игр в Хиросиме в октябре 1994 года у китайских пловчих был найден 5α-дигидротестостерон, мощный андрогенный стероид, вырабатываемый в организме человека в небольших количествах в ходе метаболизма тестостерона. Но как доказать, что это был экзогенный 5α-дигидротестостерон, именно чужой, а не свой? Снова та же извечная проблема, как и при определении гормона роста, ЭПО, тестостерона — всех допинговых субстанций, вырабатываемых в организме человека. Но Донике показал, что стероидный профиль спортсменок был неестественно искажён! Как раз в то время стали достоверно известны популяционные границы концентраций и отношений природных стероидов, проведены десятки тысяч анализов, и именно они составили доказательную базу для принятия решений о дисквалификации. Дисквалифицировали 11 китайских пловчих, однако китайских бегуний скандал в Хиросиме не задел. После этого они затихли и ничего больше не показали. Уцелела самая великая из них, Ван Цзюнься, в благодатном 1993 году выигравшая 10 000 метров в Штутгарте и поставившая мировые рекорды на 3000 и 10 000 метров. В 1996 году она стала олимпийской чемпионкой в беге на 5000 метров, а в 2012 году была введена в Зал славы IAAF. Полностью поддерживаю, ей там самое место.
В декабре директор Сыч подписал мою командировку в Швецию для исследования экдистероидов. В Хюддинге, пригороде Стокгольма, где была антидопинговая лаборатория, в госпитале имелся хромасс с расширенным диапазоном детектируемых масс. Работал он хорошо, и мы идентифицировали основные пики, которые были видны на хроматограмме. Нельзя сказать, что это было какое-то открытие, но картина для нас прояснилась. Я вернулся в Москву и написал отчёт Сычу — ведь это он меня отправил в командировку, даже не уведомив Семёнова о своём решении. Сыч был на Семёнова зол и считал его виновным в том, что в 1993 году на чемпионатах мира по лёгкой атлетике, зимнем и летнем, у российских бегуний были найдены положительные пробы, это был станозолол, но предвыездной контроль в лаборатории в Москве его не обнаружил. Оставалось несколько месяцев до зимних Олимпийских игр в Лиллехаммере, и беспокойство в связи с предвыездным контролем возрастало. Впервые в новейшей истории Россия выступала на зимних Играх отдельной командой, и Валентин Сыч руководил подготовкой.
Виталий Семёнов изменился, стал замкнутым и скрытным, огонь в его глазах потух, он превращался в Плюшкина из «Мёртвых душ». Нас больше всего тревожила его прогрессирующая скупость, даже жадность. Мы стали часто выполнять анализы по просьбе или заказу отдельных федераций и команд, постоянно шёл левак, то есть неучтённые пробы. И так как рубль не стоял на месте и осыпа́лся, то с нами расплачивались в долларах. Семёнов платить за нашу работу не торопился, ждать приходилось месяц или два, пока он не выдавал нам по 200 или 300 долларов, причём так мрачно и горестно, будто последние деньги отрывал от сердца.
6.17 Отдайте наши доллары. — Прогрессирующая скупость Семёнова
Однажды к нам приехал высокий, красивый индус, будто с картинки. Виталий хотел договориться с ним сам, без нас, но индийский английский оказался сложен для понимания, и