В начале лета к нам приехала солидная делегация из Атланты и Чикаго, эксперты из лабораторий крупной фармацевтической фирмы SKB — Smith Kline Beecham. Они готовились к проведению анализов проб во время Олимпийских игр 1996 года в Атланте, а для тренировки хотели этим летом поучаствовать в совместной работе по анализу проб на Играх доброй воли в Санкт-Петербурге. Аккредитации у них не имелось, отношения с Кетлином и его олимпийской лабораторией в Лос-Анджелесе у них были напряжённые. Они не знали, что мы потеряли аккредитацию и не имели права делать пробы с международных соревнований. Семёнов строго запретил нам говорить правду о наших проблемах с аккредитацией и на словах выразил готовность сотрудничать с Атлантой. В ответ ребята сразу пригласили нас к себе, в Атланту, посмотреть лабораторию, согласовать планы сотрудничества и начать совместную подготовку к Олимпийским играм. Мне сразу захотелось в Атланту, но Семёнов объявил, что денег на поездку у нас нет.
На следующий день, уже перед отъездом, американцы сказали, что приглашают нас за свой счёт, и мы согласовали сроки поездки и дали наши паспортные данные. Нам быстро оформили визы, прислали билеты и подтверждение из гостиницы — ура, летим, — но, как обычно, Семёнов в последний момент отказался. И я полетел один. В Атланте было интересно, лаборатория была просто огромная! Со мной связался Виктор Уралец, быстро переделал мои билеты — и вместо Москвы я полетел на неделю к нему в Сан-Диего, мы не виделись два с лишним года. Свой опыт работы в аккредитованной антидопинговой лаборатории, свои знания и свой класс специалиста с большой буквы Уралец показал в лаборатории Nichols Institute. В результате в его новой лаборатории сложился солидный и перспективный бизнес, причём в таком городе, как Сан-Диего, это сказочное место…
Я был рад за него и гордился его успехами.
Тем временем оргкомитет Игр доброй воли узнал о потере нашей аккредитации и принял решение отправлять пробы из Санкт-Петербурга в Хельсинки. Мы особенно не расстраивались — пусть финны помучаются с бромантаном, узнают, какой это отвратительный и липучий препарат и как он отравляет жизнь и загрязняет приборы. Делать стало нечего, проб почти не было, я взял отпуск в Институте спорта и поехал от Hewlett-Packard на две недели в Вену, там находилось восточноевропейское представительство этой американской фирмы. Вместе с российскими специалистами мы провели сертификацию хроматографа модели HP 5890 в соответствии с требованиями Госстандарта России. Так я начал свою новую работу на фирме, мы калибровали и тестировали новые приборы, я переводил и помогал в оформлении результатов и документации.
Вернувшись в Москву, я написал заявление об уходе, отработал полагающиеся две недели, заполнил обходной лист, получил расчёт — и зашёл попрощаться к Валентину Лукичу. Он сидел усталый, держа в руках очки — то ли собирался их надеть, то ли положить на стол. Я сказал, что прошу на меня не сердиться, я очень устал и хочу попробовать что-нибудь новое. Он грустно ответил: ничего не поделать, я знаю ваши проблемы, но если у тебя на новом месте не получится, то сразу возвращайся, я тебе помогу! И Сыч встал и обнял меня на прощание. Не думал я тогда, что больше никогда его не увижу.
Всё, пока, прощайте, моя любимая лаборатория допингового контроля и Институт спорта.
Десять лет отсутствия. 1994–2004
7.1 Коммерческий представитель фирмы Hewlett-Packard. — Лариса Нарожиленко против ВФЛА
Десятое августа 1994 года стало первым днём моей работы на новом месте, в представительстве фирмы Hewlett-Packard на Покровском бульваре, дом 52а. Какое счастье, когда есть интересная работа и тебе за неё хорошо платят, когда не надо искать подработку, суетиться и изворачиваться. Я позвонил профессору Манфреду Донике и признался, что ушёл из лаборатории. Он был поражён и сказал, что это плохо и что у Семёнова никого не осталось, с кем можно обсудить вопросы по-английски. Я ответил, что у меня жена и двое детей и что с такой зарплатой оставаться в лаборатории дальше невозможно. Донике вздохнул и повесил трубку.
А в Москве 16 сентября состоялся примечательный суд: мировая рекордсменка в беге на 60 метров с барьерами Людмила Нарожиленко и её менеджер, а позднее муж Йохан Энквист судились с новоиспечённой Всероссийской федерацией лёгкой атлетики (ВФЛА), с её президентом Валентином Балахничёвым. Зимой в европейских манежах Людмила улучшала или повторяла мировые рекорды, потом сама, не дожидаясь приглашения, бежала сдавать пробу на допинговый контроль, чтобы рекорд или его повторение были засчитаны и она могла получить свои премии и бонусы. И каждый раз у неё находили метаболиты метандростенолона — это было необъяснимо, ведь если спортсменка принимала анаболики или не была уверена в чистоте своей пробы, то она сделала бы всё возможное, сбежала бы куда угодно, прыгнула бы в окно или в воду, лишь бы не сдавать пробу. Но она прибегала сама, требовала допинговый контроль и сдавала мочу!
Для объяснения придумали какую-то несуразицу — якобы метандростенолон Людмиле подсыпали в банку с протеином, но она этого не знала. Будто бы это была месть Николая Нарожиленко, её бывшего мужа и тренера, ревновавшего её к Йохану. Валентин Балахничёв не любил Йохана, слащавого и благообразного красавчика, и коль скоро пробы были положительными, то ВФЛА дисквалифицировала Людмилу на два года. Тогда Людмила Нарожиленко и Йохан Энквист опротестовали в российском суде решение ВФЛА о дисквалификации. Йохан нанял двух адвокатов, и они в суде доказали, что так поступать незаконно, что Людмила — профессиональный атлет, это её основная работа, поэтому дисквалификация лишает её заработка и оставляет без средств к существованию. По российским законам лишиться работы можно было только за совершение уголовного преступления или в судебном порядке, но ни суда, ни криминала в случае Нарожиленко не было.
Меня пригласили в качестве независимого эксперта, и я сказал, что элитные спортсмены попадаются в основном на станозололе или тестостероне, а спортсмены уровня Нарожиленко метандростенолон не принимают, это уровень начинающих спортсменов. Более того, применение метандростенолона перед стартом опасно: мышцы становятся жёсткими, нарушается координация и можно получить серьёзную травму. Суд мы выиграли, это был первый, а может быть, и единственный такой суд в отечественной истории, однако после него мои отношения с Балахничёвым и ВФЛА были испорчены.
В декабре меня послали в Германию на углублённый тренинг по новому оборудованию и программному обеспечению, две недели я жил в маленьком городке Вальдбронн неподалеку от Карлсруэ. Там находилась фабрика по производству аналитического оборудования фирмы Hewlett-Packard для европейских пользователей, включая Россию. И даже улица называлась Хьюлетт-Паккард-штрассе. Как хорошо было полностью сосредоточиться на изучении новых приборов и методов анализа, не отвлекаясь ни на что, не думая, что бы ещё предпринять, где и как изловчиться, чтобы заработать немного денег, как это было в лаборатории у Семёнова.
Тем временем в России началась первая чеченская война.
7.2 Чемпионат мира по лёгкой атлетике в Гётеборге. — Смерть Донике
Следующий, 1995 год был спокойным, продажи приборов шли по плану, мы проводили выставки, семинары и встречи с клиентами по всем городам и весям. Моей территорией, где я должен был увеличивать объёмы продаж, были Санкт-Петербург и Поволжье: Нижний Новгород, Казань, Волгоград, Самара, Саратов, Астрахань, — и я любил эти города. Для развития бизнеса необходимо было в каждом крупном городе иметь дилера, консультанта или представителя, с ними необходимо постоянно работать и обмениваться информацией. В нашем московском офисе заработала электронная почта для переписки с «вениками» — так мы звали наше руководство, сидевшее в Вене, — и появился интернет, чтобы в конце рабочего дня можно было почитать Runners World Daily — ежедневные беговые новости со всего мира.
Пятый чемпионат мира IAAF по лёгкой атлетике в Гётеборге для российской сборной был провальным, порадовало лишь то, что никто не попался на допинговом контроле. Была завоевана всего одна золотая медаль в ходьбе на 10 км у женщин, в самом маргинальном и технически невыполнимом виде лёгкой атлетики — при замедленной съёмке видно, что у всех ходоков имеется фаза полёта. Победила юниорка Ирина Станкина из Саранска, тренировавшаяся у Виктора Чёгина, которому суждено будет стать самым великим и ужасным тренером в истории российского спорта, нашей версией допингового террориста, китайского тренера Ма Цзюньжэня, подготовившего целую «армию Ма» невероятных бегуний.
Внезапно 22 августа мне позвонил Виктор Уралец и сказал, что Манфред Донике скончался в самолёте во время перелёта в Йоханнесбург, в Южную Африку! Уралец очень сожалел, что не сможет приехать на похороны, у него не было германской визы. Неожиданная смерть Донике стала для меня шоком. Он столько всего для меня сделал, всегда меня поддерживал и добродушно терпел наши с Сергеем проделки и фокусы. Он так в меня верил, а я предал лабораторию ради лучшей жизни, продался за хорошую зарплату, новый компьютер и машину. Мне выдали новый маленький компьютер (лэптоп) Toshiba с восемью мегабайтами оперативной памяти и 120 мегабайтами на жёстком диске, такого в 1995 году в России ни у кого не было, он стоил 8500 долларов. Я получил вазовскую вишнёвую реэкспортную «семёрку», мордочка мерседесиком, не новую, но в отличном состоянии и с желтыми номерами представительства иностранной фирмы. У Виталия Семёнова на такие вещи за пять лет не заработаешь.
После смерти Донике новым директором кёльнской лаборатории стал доктор Вильгельм Шанцер. В начале октября мне позвонил Семёнов и спросил, могу ли я поехать с ним на пару дней в Кёльн на контрольный анализ проб наших тяжелоатлетов. У Федерации тяжёлой атлетики России (ФТАР) снова проблемы, сильные ребята попались на метандростенолоне, и они оплачивают нашу поездку. С работы меня отпустили, и мы втроём полетели в Кёльн — третьим был Николай Николаевич Пархоменко, президент ФТАР и вице-президент IWF — Международной федерации тяжёлой атл