Три ключевые организации находились под ведомственным контролем Росспорта: два федеральных государственных бюджетных учреждения (ФГБУ) — Центр спортивной подготовки (Н. Н. Пархоменко) и ВНИИФК (С. Н. Португалов) — и федеральное государственное унитарное предприятие (ФГУП) «Антидопинговый центр» (В. А. Семёнов). Если Росспорт, возглавляемый Вячеславом Фетисовым, планирует изменить ситуацию, то я могу помочь, однако для этого антидопинговая лаборатория должна быть под моим контролем.
Про Олимпийские игры в Афинах написано много. Директор лаборатории доктор Костас Георгакопоулос хорошо поработал, допинговые скандалы были очень громкими. Позволю себе вставить страничку из той же моей статьи 2004 года, которую я цитировал выше:
Олимпиада в Афинах началась с примечательного скандала — греческие спринтеры, герои Олимпиады в Сиднее, Костас Кентерис (золото на 200 м) и Катерина Тану (серебро на 100 м) уклонились от внесоревновательного допинг-контроля. Причём Костас должен был зажечь огонь Олимпиады! Они на день раньше улетели из Чикаго, где у них был предолимпийский сбор и ожидался отбор пробы, появились в олимпийской деревне в Афинах, а вместо сдачи пробы — за ними уже шла антидопинговая погоня! — оказались в больнице в результате таинственной аварии. Через несколько дней из больницы они сами призывали взять у них пробы — но профессор Арне Лундквист, секретарь медицинской комиссии МОК, им отказал. И правильно сделал. Потому что он знал, что происходило на самом деле, хотя и не озвучил самый важный вопрос во всей истории: кто же это сделал анализы Кентерису и Тану накануне Олимпиады и предупредил, что в ближайшие дни пробы сдавать нельзя, надо исчезнуть. То есть они всего на несколько дней просчитались в сроках выведения…
Дальше — уже во время Олимпиады — пошло по нарастающей! Три, а может и больше, золотых медали в лёгкой атлетике были потеряны победителями в результате проблем с допингом, и такого предвидеть не мог никто. Венгерские метатели, Адриан Аннуш (золото в молоте) и Роберт Фазекаш (золото в диске) что-то намудрили при сдаче пробы. То есть Аннуш поначалу вроде пробу сдал, а через несколько дней Фазекаш попался на манипуляции с подменой мочи и, видимо, подозрения пали и на Аннуша. Оказалось, что две пробы Аннуша, отобранные во время Олимпиады, принадлежат разным людям! А когда захотели в третий раз взять пробу, то оказалось, что он исчез вместе с золотой медалью… Лундквист объяснил, что целью повторного анализа было сличение ДНК мочи, сданной после победы, с мочой самого Аннуша.
Снова на станозололе попалась толкательница ядра, на сей раз трагедией обернулась триумфальная победа нашей Ирины Коржаненко с блестящим результатом — 21.06 м! Ирина отрицает применение станозолола и не отдаёт золотую олимпийскую медаль, как и Аннуш. Станозолол был найден и у Антона Галкина, первого нашего бегуна за последние двадцать лет, пробежавшего 400 метров из 45 секунд.
На Ирине Коржаненко надо остановиться подробно. Её победа была феноменальная, я позвонил Португалову и поздравил Сергея. Тем временем Куличенко ворчал, зачем надо было толкать ядро так далеко, вторая толкательница отстала на полтора метра, показав 19.59 метра. Но это не беда; беда была в том, что Ирина тоже взяла российский флаг и стала носиться с ним по стадиону, как Капачинская в Будапеште. Почему ей никто не сказал и не проследил, чтобы она взяла полотенце и села на него, чтобы незаметно пописать, слить соревновательный концентрат, чтобы потом на станции допингового контроля напиться и сдать разбавленную мочу? Тогда бы не было проблем. Почему её не предупредил Португалов, ведь он знал, что были инъекции станозолола и что выездной контроль у Семёнова, сдача пробы из холодного состояния и анализ на простецких квадрупольных анализаторах масс, ничего ровным счётом не означает? На Олимпийских играх по жаре и в один день Коржаненко прошла предварительные и финальные соревнования и сдала очень плотную мочу, настоящий концентрат — после такой нагрузки все остатки старых инъекций буквально выжимаются из перегретой и измученной мышечной ткани. Нельзя было сдавать первую фракцию! Получилось, что она сама сделала всё, чтобы после анализа на масс-спектрометре высокого разрешения получить положительную пробу и потерять золотую медаль.
Моя подопытная группа таких ошибок не делала, все были предупреждены, никто концентрированный первач не сдавал, а как могли сливались перед сдачей пробы в полотенце — и выиграли две золотые и две бронзовые медали. И прошли допинговый контроль. Только через восемь лет, в 2012 году, реанализ показал две положительные пробы, одну золотую и одну бронзовую медаль потеряли. Ровно пятьдесят процентов надёжности и эффективности.
Но вернёмся к Играм в Афинах. Прошло два дня, все радуются успехам российских олимпийцев, Ирина Коржаненко просто звезда, и про её пробу пока ничего не известно. Лето в разгаре, я потею и загораю на даче, выдираю крапиву из зарослей малины, всё заросло и опутано цветущим вьюнком, — и вдруг слышу телефонный звонок, номер не определился. Это был Николай Дурманов. Он находился в олимпийской лаборатории в Афинах, присутствовал на контрольном вскрытии пробы Б, представляя российскую делегацию. Это была проба Ирины Коржаненко. Боже мой, как я был поражён и испуган! Хотя мои атлеты станозолол не применяли, панический страх пронзил моё сердце. Но пока вроде попалась одна Коржаненко… Дурманов спросил у меня, что можно сделать, — ну а что теперь сделаешь? Уже ничего, проба положительная. Со стороны МОК на анализе присутствовал Дон Кетлин. Оказывается, он не знал, что я вернулся из Канады, и очень хорошо обо мне отозвался, когда Дурманов стал спрашивать у него, как улучшить допинговый контроль в России.
Коржаненко после объявления положительного результата немедленно возвратилась в Россию вместе с золотой медалью, она отказалась её отдавать, более того, грозилась собрать пресс-конференцию и рассказать всю правду о Куличенко и сборной. И всё уже было готово в Москве, где её с нетерпением поджидал Андрей Митьков, корреспондент «Известий» и создатель сайта «Весь спорт», большой любитель допинговых репортажей и расследований. Позвонил напуганный Куличенко, попросил поговорить с Ириной — и дал мне номер её телефона. Поговорили, и не раз, и не только я один, всё ей объяснили. Коржаненко успокоилась, поняв, что она получит и сохранит все награды как настоящая олимпийская чемпионка — квартиры, машины, премиальные — и что бизнес её мужа в родном Ростове будет процветать. Главное — ни в чём не признавайся, и у тебя всё будет хорошо, никто ничего у тебя не отнимет, будешь жить и припевать, будто ничего и не было. Ну попалась на допинге, ну жалко, конечно, но ты же не одна такая, с кем не бывает. Это не конец света, сейчас немного пошумят и забудут.
Ирина уехала к себе в Ростов и там затихла.
После Игр в Афинах Николай Дурманов возглавил отдел антидопингового обеспечения в Росспорте. Положительные результаты на станозолол у наших легкоатлетов в 2004 году стали нестерпимыми, пора было что-то делать. Но Виталий Семёнов не пускал Дурманова в лабораторию, даже трубку телефонную не брал, хотя формально Дурманов стал его начальником. Стоило только Дурманову начать разговоры, что Семёнова пора менять, это незамедлительно становилось известно Виталию. Он сразу вычислил, что именно я являюсь для него главной угрозой, и через голову Фетисова стал писать письма в КГБ и куда-то ещё, утверждая, что я агент ВАДА, которого забросили из Америки, чтобы выведать все секреты подготовки сборных команд и разрушить российский спорт. Семёнов всегда был осторожен, в случае любой опасности сразу ложился в больницу и оставался там в ожидании, когда пройдёт угроза его директорству.
Это его спасало, но конец был неизбежен. Лаборатория допингового контроля юридически являлась ФГУП «Антидопинговый центр» и, согласно 161-му Федеральному закону, находилась в подчинении у своего учредителя. А им был Росспорт, поэтому Вячеслав Фетисов мог уволить Виталия Семёнова своим приказом и назначить нового директора.
Коварные письма Семёнова его сильно разозлили.
Возвращение в Антидопинговый центр. 2005–2007
8.1 Увольнение Семёнова. — Меня назначили директором ФГУП АДЦ
Наступил 2005 год. Мы сидели с Николаем Дурмановым и обсуждали новости и проблемы. Вот, например, в Америке с 15 января 2005 года вступает в силу запрет Конгресса США от 22 октября 2004 года, подписанный президентом Джорджем Бушем — младшим. Практически все прогормоны, 18 наименований, окажутся запрещены на территории США, только дегидроэпиандростерон (DHEA) останется легальным. Очевидно, что производство прогормонов уйдёт в тень, а из тени появятся подделки и невероятные стероидные смеси с новыми названиями. И оставалась главная проблема. Мы никак не могли избавиться от Виталия Семёнова и прибрать к рукам Антидопинговый центр. Вячеслав Фетисов вроде бы решился на его увольнение, но почему-то тянул время. Однажды, когда мы обсуждали планы захвата лаборатории, Дурманов с озабоченным видом достал небольшую сумку и показал её содержимое. Сумка была заполнена виалами с гормоном роста и эритропоэтином — это пришла новая партия из Китая. Николай попросил меня помочь в реализации. Хорошо, ладно, продажи я люблю любые — от колонок и шприцев до хромато-масс-спектрометров, — так что у меня всё быстро разлетелось, и снова остались обиженные: некоторым не хватило. Николай тогда ещё заметил, что, с одной стороны, мы обсуждаем серьёзные проблемы борьбы с допингом, а с другой, сами этот допинг продаём — настоящее оруэлловское двоемыслие, Doublethink. Да нет, возразил я, никакого двоемыслия в наших поставках и продажах нет, с нашей стороны это контроль ситуации, то, что Оруэлл называл Reality control.
В начале марта 2005 года я снова поехал на антидопинговый симпозиум в Кёльн. Мне нужна была самая свежая информация о том, что происходит в лабораториях допингового контроля, причём из первых рук, а значит, необходимы личное общение и живые лекции, иного пути нет. Тем временем Николай Дурманов выбрал момент и поймал Семёнова на серьёзном нарушении. Во время зимнего чемпионата России по лёгкой атлетике было обнаружено несколько положительных проб, о чём Семёнов сообщил в официальном отчёте для Центра спортивной подготовки (ЦСП), отвечавшего за проведение допингового контроля в России. В то время ещё не было ни РУСАДА, ни электронных отчётов в программу АДАМС. Однако в своём факсимильном письме в IAAF и ВАДА Семёнов засветил только две положительных пробы. И кто-то не поленился направить в IAAF и ВАДА копию его отчёта в ЦСП, где были указаны четыре или пять положительных результатов, точно не помню.