8.6 Конференция USADA. — Международная конвенция ЮНЕСКО о борьбе с допингом
В сентябре 2005 года я был в Чикаго на ежегодной конференции, организуемой USADA — Антидопинговым агентством США, она собирала директоров аккредитованных лабораторий и борцов с допингом из международных спортивных федераций и национальных антидопинговых агентств. Доктор Ларри Бауэрс, мы с ним были знакомы с начала 1990-х годов, был в USADA главным научным специалистом. Он приглашал ведущих экспертов из разных областей науки, чтобы мы могли послушать лекции и обсудить очередную проблему — каждый год новую — и её влияние на борьбу с допингом. Для нас это были ежегодные курсы повышения квалификации. В 2005 году симпозиум проводился четвёртый раз, но для меня он стал первым. Обсуждались средства восстановления мышц после нагрузок, насколько восстановительные средства и методы соответствуют букве и духу Кодекса ВАДА.
Важно отметить, что 19 октября 2005 года в Париже Генеральная ассамблея ЮНЕСКО приняла Международную конвенцию о борьбе с допингом в спорте. Конвенция официально приняла и закрепила положения Кодекса ВАДА, его дух и букву, чтобы каждое государство получило основание для принятия своих законов для борьбы с допингом, опираясь и ссылаясь именно на конвенцию. В России она была ратифицирована только через год, когда президент Дмитрий Медведев подписал Федеральный закон от 27 декабря 2006 года № 240-ФЗ «О ратификации Международной конвенции ЮНЕСКО о борьбе с допингом в спорте».
На работу во ФГУП «Антидопинговый центр» пришли молодые ребята, кандидаты химических и биологических наук: Тимофей Соболевский, Марина Дикунец, Эдуард Вирюс и Юлия Дыхал, — все очень хотели работать, настрой был боевой: глядя на них, я радовался и забывал о нервотрёпках и хронической усталости. Установили новый прибор — хромато-масс-спектрометр высокого разрешения, в Росспорте обещали дальнейшие закупки оборудования. Нам надо было срочно улучшать приборный парк и ликвидировать техническое отставание. Все четыре профессиональных тестирования мы прошли успешно — и получили аккредитацию ВАДА на 2006 год.
8.7 Олимпийские игры 2006 года в Турине. — Чемпионат мира по лёгкой атлетике в закрытых помещениях
Следующий, 2006 год был олимпийским, зимние Игры проходили в Италии, в Турине. Всю жизнь в центре моего внимания были лёгкая и тяжёлая атлетика, и я почти не знал, что происходило в зимних видах спорта. Там был известный фармаколог, Станислав (Стасик) Дмитриев, большой любитель нагнетать загадочность и таинственность. Он без устали продавал пакеты с ампулами кустарного производства и без опознавательных знаков, якобы что-то такое секретное и суперэффективное, но я бы побоялся набрать в шприц содержимое такой ампулы и сделать укол. К моему счастью, анаболические стероиды он не продавал и не рекомендовал, что облегчило проведение предвыездного контроля. В сборных применялись инъекции пептидных препаратов: эритропоэтина, гормона роста и недавно появившегося инсулиноподобного фактора роста IFG-1-R3long. У нас они никак не определялись, с помощью наших приборов невозможно было даже проверить содержимое ампулы, есть там гормон роста или нет. Николай Дурманов нервничал из-за каждого препарата в списке и связанных с ним проблем, но я его успокаивал и объяснял, что для нас главное — чтобы спортсмены или сопровождающий персонал не вздумали везти ампулы и шприцы с собой на Игры, в Италии это уголовное преступление. А здесь, дома, пусть делают что угодно, хотя для профилактики хорошо бы их всех припугнуть. И Дурманов в стиле Дика Паунда начал вещать по телевизору и в прессе, что допингу в спорте места не осталось, сейчас будет нанесён решающий удар: на подходе совершенно новые методы обнаружения!
Всё, мы вас предупредили — и кто не спрятался, я не виноват.
Олимпийские зимние игры в Турине прошли для российских спортсменов успешно, были завоёваны восемь золотых медалей и четвёртое место в командном зачёте. Положительная проба Ольги Пылёвой была единственным поводом для допингового скандала, но я ничего поделать не мог, она всё время была на сборах и соревнованиях за границей, наш контроль не проходила. Интересно, что перед Играми в её пробе, взятой в рамках внесоревновательного контроля, был обнаружен карфедон, но об этом не сообщали, так как карфедон входил в группу S6 — это стимуляторы, их применение во внесоревновательном цикле не считается нарушением антидопинговых правил. Однако из этого был сделан ошибочный вывод, что Фенотропил, российский препарат карфедона, не является допингом. Удивительно, ведь за два месяца до Игр я сказал в интервью, что Фенотропил — это допинг, карфедон, будьте внимательны. Производители препарата подняли шум, что такого не может быть, Фенотропил не карфедон, это другое, и написали мне грозное письмо, требуя забрать свои слова назад. В ответ я сослался на конвенцию ЮНЕСКО, добавив, что обязанность производителя — указывать правильный состав лекарственного средства и особо отмечать, есть ли там запрещённые допинговые препараты. И недопустимо и даже преступно писать в своём вкладыше, что Фенотропил рекомендуется спортсменам и помогает переносить нагрузки.
Только закончились зимние Игры в Турине, как в начале марта в Москве начался чемпионат мира IAAF по лёгкой атлетике в закрытых помещениях, крупные и представительные соревнования. Доктор Габриель Долле, Директор медицинского и антидопингового департамента IAAF, неожиданно разделил все пробы на две партии — пробы иностранных спортсменов анализировали у нас, в московской лаборатории, но пробы российских легкоатлетов я должен был отправить на анализ в Лозанну. Видно было, что в IAAF нам не доверяли. С отправкой мочи за границу (там было около ста проб), особенно с оформлением документов на вывоз, я сильно намучился, зато на деле познакомился с доктором Марселем Сожи, директором лозаннской лаборатории. Точнее сказать, мы с ним немного повоевали из-за дополнительных проб. Всегда во время крупных соревнований возникают внеплановые пробы, чаще всего их берут, когда устанавливаются национальные рекорды, причём это случается в любой момент, даже на стадии предварительных забегов или квалификации в прыжках. Какая-нибудь балканская команда улучшает национальный рекорд в эстафете 4×400 метров — да за всю историю страны они сбегали эту эстафету в манеже пару раз, и у них что ни старт, то рекорд! — и все радостные и довольные толпой бегут сдавать мочу на допинговый контроль, чтобы рекорд утвердили. В итоге таких проб после национальных рекордов мелких стран набралось больше двадцати, при этом никто не хотел платить за анализ, ни наш Оргкомитет, ни IAAF, поэтому я отправил эти пробы куда подальше, в Лозанну.
Наверное, доктор Сожи сначала обрадовался, ведь ему чем больше проб, тем больше профит, однако, по указанию доктора Габриеля Долле, мы заплатили строго за пробы по списку IAAF, а анализы рекордных проб национальные федерации должны были оплачивать сами. Но никто не платил, и тогда Сожи выслал мне дополнительный счёт к оплате; но что я мог сделать — только переслать его счёт в IAAF, тому же доктору Долле. Габриель стоял стеной и платить не хотел, он всю жизнь был прижимистый, хотя и жил в Монте-Карло. Может быть, поэтому и был прижимистый, я не знаю… Счёт мы тогда погоняли по кругу, однако чем всё закончилось, я спросить не решился, опасаясь получить в ответ знакомый счёт на несколько тысяч швейцарских франков.
8.8 Долгоживущие метаболиты в Кёльне. — Николай Пархоменко и тяжёлая атлетика
Мне всегда казалось, что после очередных Олимпийских игр или чемпионата мира по лёгкой атлетике удастся немного отдохнуть, но я всё время ошибался. Выходило наоборот, на короткое время, пока шли крупные соревнования, мои проблемы и причины для нервотрёпки отступали, ожидая, когда же я освобожусь. Я полагал, что прогормоны, законодательно запрещённые в 2004 году актом Конгресса США, должны пойти на убыль и у нас. Но нет, маховик поставки прогормонов из США, раскрученный Олегом в теперь уже казавшемся далёким 2003 году, остановить было невозможно. В Москву везли коробками всё подряд, мы едва успевали глотать капсулы и сливаться — и сразу анализировали мочу, она остыть не успевала. Тяжело- и легкоатлеты по-прежнему мечтали о волшебных таблетках, эффективных и не определяемых при допинговом контроле. Действительно, появились новые перспективные стероиды, не подпадавшие под запрет американского стероидного закона.
Да-да, конечно, я всё прекрасно понимаю и знаю, что новые препараты необходимы для подготовки сборных. Но почему у нас всё перевёрнуто с ног на голову, почему поиском новых допинговых средств должен заниматься директор Антидопингового центра, аккредитованного ВАДА? Хотя новые анаболические стероиды — это невероятно интересно; затаив дыхание, мы исследовали новинки: метастерон, мадол (дельта-2, он же дезоксиметилтестостерон), простанозол, фуразодрол и формадрол (6α-метиландростендион). Несмотря на запрет, введённый на территории США, ещё можно было заказать большую партию на вывоз, пока всё окончательно не запретили. Надо было срочно и безошибочно решить, что следует закупить сейчас и побольше, чтобы хватило надолго. Остановились на простанозоле и формадроле, их эффект чувствовался, они вроде не хвостили и выводились достаточно быстро.
Результаты исследований метаболизма новых анаболиков мы доложили на очередном кёльнском симпозиуме и оказались первыми, кто провел такую работу. Но кёльнская лаборатория обнаружила по-настоящему первый долгоживущий метаболит метандростенолона — его назвали «ночной сторож», он оставался в организме месяцами. Интересно, что обнаружили его совершенно случайно — пробы всяких неолимпийских и дешёвых видов спорта, таких как пауэрлифтинг или армрестлинг, в Кёльне ставили анализироваться в ночное время на хромассе, стоявшем, как сторож, у двери на входе. И только там по ночам появлялся странный пик, названный «ночным сторожем», он вдруг рисовался в «окне», принадлежащем другому препарату. «Окном» мы называли небольшой участок хроматограммы на распечатке результатов анализа, где должен был появиться конкретный