8.14 Избрание нового президента ВАДА. — Создание РУСАДА
Третья Всемирная конференция ВАДА состоялась в Мадриде с 15 по 17 ноября, приехало очень много народа, жили в гостинице Melia Castilla, огромный зал для заседаний был полон, кормили тоже прилично. Была утверждена новая версия Кодекса ВАДА. Затем должны были пройти выборы нового президента. Планировалась показательная ротация: канадец Ричард Паунд, член МОК, свои два срока отсидел — его заменит европейский президент из государственных структур. Согласованным кандидатом был Жан-Франсуа Ламур, двукратный олимпийский чемпион по фехтованию и бывший министр спорта Франции, знаменосец французской сборной в 1992 году на Олимпийских играх в Барселоне. Он был у всех на виду — и вдруг куда-то пропал! Это было неожиданно, случившееся назвали саботажем: Ламур буквально исчез в Мадриде, не явился на заседание и не отвечал на телефонные звонки. В суматохе и неразберихе в течение двух часов была выдвинута новая кандидатура — и президентом ВАДА внезапно стал Джон Фейхи. На самом деле его фамилия — Fahey — произносится «Фахи-и-и», на выдохе и с ударением на втором слоге, но поначалу произносили по-разному и вообще не знали, кто он такой. Мы, директора аккредитованных лабораторий, сидели, как кролики, в каком-то загоне, вдалеке от сцены, и пытались узнать друг у друга, откуда взялся этот дед. Оказалось, что это подарок из Австралии, бывший министр финансов, до сих пор в правительстве что-то там шуршит и якобы делает. Хорошо, ладно, но какое отношение он имел или имеет к допинговому контролю и спорту вообще? Его австралийский акцент, точнее, манера не совсем разборчиво говорить и своеобразные жесты живо напомнили мне приснопамятного Леонида Ильича Брежнева, генерального секретаря ЦК КПСС.
И сразу повеяло какой-то тоской.
Вообще, 2007 год был годом сюрпризов, и в Мадриде на Фейхи-Фахи они не закончились. Вячеслав Фетисов, руководитель Росспорта и председатель комиссии спортсменов ВАДА, без раскачки договорился с Дэвидом Хоманом, генеральным директором ВАДА, и Оливье Рабином, научным директором, что летом мы проведём в Санкт-Петербурге симпозиум по генному допингу! Причём разговор начался невинным образом за бокалом вина: кто-то из вадовских боссов отхлебнул и заметил, что всё время приезжаешь в Россию и видишь только Москву, а вот побывать в Петербурге так и не довелось. Да какие проблемы, отозвался Фетисов, приезжайте, повод вас принять всегда найдём! И надо было такому случиться, что рядом оказался доктор Оливье Рабин, который не знал, кому бы всучить этот симпозиум по генному допингу, проку от него никакого, одна головная боль, — а тут одно за другое зацепилось и было решено провести симпозиум в июне 2008 года именно в Санкт-Петербурге. Настроение у меня сразу испортилось, стоило мне представить, сколько проблем и забот свалится на ФГУП «Антидопинговый центр» в ходе подготовки к этому международному событию.
Также в Мадриде Фетисов объявил, что в России будет создано независимое национальное антидопинговое агентство — РУСАДА, этим займётся Александр Деревоедов. После неожиданного ухода Николая Дурманова из Росспорта (это тоже был сюрприз) вся работа по антидопинговому обеспечению перешла в департамент к Деревоедову. А мне в наследство от Дурманова досталось его место в медицинской комиссии Международной федерации лыжного спорта.
Год завершался, но покоя не было. В конце года в Пекине была конференция по новым методам анализа, и я поехал туда с небольшой лекцией по результатам нашей работы на новом приборе — орбитальной ионной ловушке, Орбитрэпе. Побывать в пекинской лаборатории накануне Олимпийских игр было очень важно, надо было оценить её возможности и уровень угрозы для безбашенных легко- и тяжелоатлетов. Новое здание олимпийской лаборатории было замечательно спроектировано, приборы были расставлены по столам, но ещё не запущены, я их переписал и сфотографировал. Мои проблемы удваивались — к 2014 году надо будет построить два лабораторных здания, одно в Москве, второе в Сочи. В Москве Антидопинговый центр занимал третий этаж ВНИИФК — здание старое, вытяжка почти не работала, водопровод проржавел, электрическая проводка не справлялась! Летом из-за жары постоянно отключалось электричество, и порою так тревожно тянуло эфиром по всему этажу, что мы бегали открывать окна, пока где-нибудь не полыхнуло. Если провести инспекцию по всей строгости международных стандартов, то наша лаборатория не только лишится аккредитации, её закроют сразу и навсегда — нельзя работать в таких и опасных условиях. Эту проблему надо аккуратно поднимать, начинать писать тревожные письма.
В конце года подбили итоги научной работы по паспорту крови и стероидному профилю, это был мой пилотный проект, получивший финансирование в конце прошлого года. Всё стало видно как на ладони: треть сборных команд России в видах выносливости чудит, химичит и мудрит без всякого плана и даже без оглядки на допинговый контроль. Если программа биологического паспорта будет добросовестно выполняться на международном уровне, то через пару лет можно будет потерять половину состава сборных команд и почти всех лидеров.
Отчёты мы сдали, но решили статей на эту тему не писать, проблем и так хватает.
Пекин и Ванкувер, 2008–2010
9.1 Подготовка к Олимпийским играм 2008 года. — Уход Фетисова. — Виталий Мутко и создание Минспорттуризма
Олимпийский 2008 год оказался непростым. Вступила в силу вторая редакция Кодекса ВАДА. Теперь каждая страна была обязана иметь национальное антидопинговое агентство; было создано РУСАДА. В январе мы втроём — Александр Деревоедов, Авак Абалян и я — ездили учиться в Колорадо, в USADA, для ознакомления с организацией работы в американском агентстве. Принимали нас очень хорошо, исполнительный директор Тревис Тайгерт и научный эксперт доктор Ларри Бауэрс сделали всё, чтобы мы не теряли времени и получили максимум информации. Правда, от непрерывного перевода в течение трёх дней моя голова просто раскалывалась. Потом мы съездили в Лос-Анджелес к Дону Кетлину. Ему стукнуло 70 лет, пора на покой, в лабораторию назначили нового директора, а его отправили на заслуженную научную работу — и дали новый Орбитрэп. Мне захотелось посотрудничать с ним снова, но его специалисты устремились в высокие научные сферы, очень далёкие от мочи и наших земных забот.
Ежегодный допинговый симпозиум имени Манфреда Донике в тот год получился скучным, обсуждали бесконечные проблемы с определением эритропоэтина, гормона роста и прочих пептидов. Кёльнская лаборатория тоже получила Орбитрэп. Мы договорились с доктором Хансом Гайером, моим старым другом, что начнём совместные исследования по селективным модуляторам андрогенных рецепторов (САРМ), новой группе допинговых соединений, два из которых — андарин и остарин — вот-вот должны были появиться в продаже. Вернувшись в Москву, я написал план совместной работы с Кёльном со сметой и расчётами, подкинул его руководству, Вячеславу Фетисову и Лейле Покровской, в верхах сопротивления не встретил, перед Играми в Пекине они на всё согласны, ура-ура, целуем ручки — и срочно за работу!
Планы допингового контроля были выстроены вокруг сборных команд, готовящихся к летним Олимпийским играм в Пекине. Официально положительных проб у нас было на уровне 1–2 процента от общего числа проб, многих прощали и жестоких мер не применяли, но гайки постепенно закручивали, так что беспредел прошлых лет понемногу рассасывался. Тех, кто продолжал применять старые анаболики — станозолол, метандростенолон и нандролон, — дисквалифицировали. К Пекину готовились на оксандролоне (Анавар), метенолоне (Примоболан) и дегидрохлорометилтестостероне (DHCMT), так по-научному называется Оралтуринабол, в ходу были очень хорошие пакетики по 100 таблеток китайского производства; мы время от времени эти пакетики тестировали.
Готовились великие спортсмены, просто неприкасаемые, их берегли, но иногда случались проколы. Во Владикавказе 16–17 февраля 2008 года проводили Кубок мира по борьбе, там завершался отбор на Олимпийские игры, всё было строго и по правилам. Допинговым контролем командовали члены международной федерации, а наши сборщики проб шаперонили снаружи — забирали борцов и вели их на допинговый контроль для сдачи мочи. Пробы пришли в Антидопинговый центр, мы их проанализировали, одна оказалась положительная, небольшая марихуана, но подтвердилась чётко. Однако чья это проба — неизвестно, наши сборщики номера проб не знали, все формы допингового контроля забрали международники; в российской федерации спортивной борьбы вообще ничего не знали, не знали даже, кого из борцов брали на допинг, не говоря уже о номерах проб. Причём от марихуаны все хором открещивались, уверяли, что с этим давно покончено. Тогда будем считать, что проба чужая, и я отправил факс в международную федерацию с копией в ВАДА, мол, найдена положительная проба. На следующий день нашим борцам прилетает ответный факс — попался наш известный борец, многократный олимпийский и так далее чемпион, звезда с Кавказа. Просто караул — как с борцами можно работать?
Борец был действительно великий, он должен был победить на Олимпиаде и в итоге победил. Хотя мне прямых угроз не поступало, однако некоторые сочувствовали мне и даже соболезновали, и это только подтвердило, что борьба — криминальный вид спорта и будет лучше поскорее отыграть назад. Затребовали контрольный анализ пробы Б, само собой подразумевалось, что проба Б не должна была подтвердиться. Я прокручивал в голове много вариантов, но самым важным условием было, чтобы не пострадала лаборатория. Для этого мне предстояло написать убедительный отчёт о произошедшем, осознать ошибку и исправить положение таким образом, чтобы ВАДА убедилось, что это случайность и такое больше не повторится. В письменном виде такая покаянная объяснительная называется CAR — Correction Action Report — отчёт о корректирующих действиях.
Тогда я решил, что один раз в жизни можно расколоть стеклянный флакон с пробой Б. Стеклянные флаконы для мочи называются «берегкиты», их производит швейцарская фирма Berlinger. Флаконы очень прочные, их открывают специальным крашером (от глагола