Биатлонисты запросили пакеты лабораторной документации. Олигарх и политик Михаил Прохоров, в то время президент Союза биатлонистов России, обещал результаты анализов опровергнуть — и даже подал апелляцию в арбитражный суд, в CAS. Однако вдогонку к анализу мочи пришли показатели анализа крови нашей биатлонной сборной, а там ретикулоциты были такими высокими, что даже Прохоров понял, что ему лучше сидеть тихо, это не баскетбол и не Куршевель. Более того, он за свой счёт возместил IBU — Международному союзу биатлонистов — призовые суммы, полученные российскими биатлонистами в ходе соревновательного сезона, когда они продолжали выступать и выигрывать эстафеты, ещё не зная, что результаты их анализов окажутся положительными. В сборной эритропоэтин кололи практически не стесняясь: у Юрьевой ретикулоциты оказались выше четырех процентов, у других превосходили три процента, так что в арбитражном суде Дурманов и прохоровские эксперты проиграли и биатлонисты получили по два года дисквалификации.
Остальные чудом спаслись.
Министр Виталий Мутко очень разозлился на Стасика Дмитриева, но Станислав Леонидович тактично послал его подальше, указав, что лично он подготовил 18 олимпийских чемпионов в зимних видах спорта, за что вы и ваши предшественники вешали себе ордена и выписывали премии. Отметим, что «18 чемпионов» не означало, что благодаря Стасику сборная России выиграла 18 золотых медалей. Победа в эстафете — это одна золотая медаль, но олимпийскими чемпионками становятся сразу четыре участницы.
Оба — Станислав Дмитриев в зимних видах спорта и Сергей Португалов в летних — были фигурами невероятного масштаба и отваги. Хотя непонятно, как тут сравнивать, многое навсегда останется неизвестным, но мне кажется, что уровень и опыт у них были повыше, чем у Микеле Феррари и Эуфеманио Фуентеса, известных европейских допинговых светил и советчиков. Я знал и Дмитриева, и Португалова, они друг друга не любили, но их объединяла смелость и даже какая-то бесшабашность, отсутствие страха и готовность идти на риск. Работая с выдающимися спортсменами, неся ответственность за их успех, карьеру и даже судьбу, они не боялись подойти очень близко к краю бездны, иногда переступить черту, откуда обратно можно уже и не вернуться — если проба окажется положительной, то это всё: ужас и беда, скандал и дисквал. Я так не могу, если бы я оказался на месте одного из них, то потерял бы покой и сон, постоянно бы нервничал и изводил себя.
Стасика Дмитриева на время отогнали от биатлона, но как без него обойтись! Без его фармакологии лыжи в горку не скользят и винтовка в руках дрожит, колотится сердце и пот разъедает глаза. Параллельно Стасик продолжал работать с лыжниками, и вот летом, в августе, было объявлено, что звёзды российского спорта, олимпийские чемпионы Евгений Дементьев и Юлия Чепалова, попались на эритропоэтине. Отец Чепаловой, он же тренер и фармаколог, попробовал возмутиться, но ему припомнили, как в его группе в 2007 году на чемпионате мира в Японии кололи эритропоэтин, да-да, прямо шприцем и в самой Японии! И как он перед всеми нами врал и изворачивался на комиссии в Лужниках. Тогда попался его клиент Сергей Ширяев, а остальных едва успели спрятать или разогнать! История была очень мутная и мрачная, однако Федерация лыжных гонок России решилась на расследование. Оказалось, что за неделю до чемпионата мира Ширяев был чистым, в Корее на этапе Кубка мира у него брали и проверяли пробу. Из Кореи Ширяев прилетел в Японию, в расположение российской сборной, прямо в руки к своему тренеру Чепалову, — и немедленно по прибытии получил свежую инъекцию эритропоэтина. У него взяли пробу, проба положительная. Мне показывали распечатку — классическая электрофореграмма изоформ ЭПО, то есть свежая инъекция, сутки ещё не прошли, всё чётко и убедительно. После такого вывода продолжать расследование не стали, да и так было ясно, что все допинговые проблемы сидят внутри сборных команд, а не прилетают откуда-то извне.
9.7 Строительство новых лабораторных зданий в Москве и Сочи
Доктор Патрик Шамаш, медицинский и научный директор МОК, начал серьёзную работу по подготовке к Олимпийским играм в Сочи, вникал во все дела и разделял наши проблемы. Я встретил его 28 января 2009 года, привёз в гостиницу, мы обсудили планы на завтра — и 29 января нас принял Виталий Леонтьевич Мутко в своем кабинете в Российском футбольном союзе на Таганке. Патрик Шамаш распушил и продул усы, затем замечательно изложил основные задачи и направления работы, особенно строительство новых зданий для лабораторий допингового контроля в Москве и Сочи.
Никто не возражал. А я записывал.
На следующий день было совещание в Минспорттуризме. Его вёл заместитель министра Геннадий Петрович Алёшин, отвечавший за подготовку к Ванкуверу и Сочи. Для закрепления материала мы с Патриком повторили главное, что было вчера решено у Мутко: надо строить два лабораторных здания! А я записывал и записывал, чтобы составить протокол: заслушали, выступили, обсудили — и постановили, а внизу подписи участников. Протокол готов! А в верхнем углу будет стоять большими буквами: «УТВЕРЖДАЮ» — и подпись министра и печать.
В итоге, дополнительно заручившись поддержкой доктора Оливье Рабина и Дэвида Хомана из ВАДА, мы с Патриком сумели доказать необходимость срочного строительства в Москве нового здания для ФГУП «Антидопинговый центр», дальше оставаться в старом здании ВНИИФК было невозможно. И само собой, будем строить здание лаборатории в Сочи, работа над проектом была в разгаре.
Вдруг буквально через месяц мне позвонил Юрий Викторович Мелешков, советник министра:
— Михалыч, ты там это, бросай всё и срочно давай неси мне проект здания Антидопингового центра в Москве, сегодня до конца дня мы должны представить техническое задание и приблизительную стоимость проекта.
— А где мне это всё взять?! — я подпрыгнул до потолка!
— Давай, давай, не тяни, а то будет поздно, — пробурчал Мелешков и повесил трубку.
В голове моей завертелись разные встречи, разговоры, совещания — и я вспомнил подходящий проект строительства и оснащения отдельно стоящего здания химической лаборатории по программе конверсии! Была такая американо-российская программа по уничтожению химического оружия лет пятнадцать назад. Лабораторное здание было построено в Саратовской области. Я обзвонил друзей и получил таблицы, расчёт стоимости и затрат и даже поэтажные схемы. Немного подработал ручкой, расходы и затраты увеличил в два раза — и отправил Мелешкову! Успели!
Это был большой успех, и 27 июля 2009 года вышло постановление правительства Российской Федерации № 613. Там в 174-м пункте Минспорттуризм России был назначен ответственным исполнителем за мероприятие «Имущественный комплекс федерального государственного унитарного предприятия „Антидопинговый центр“ (на базе федерального государственного учреждения „Всероссийский научно-исследовательский институт физической культуры и спорта“, г. Москва) (проектные и изыскательские работы, реконструкция, оснащение)». Поясню живым языком: здание ВНИИФК находится в исторической парковой зоне Москвы, где новое строительство запрещено, возможна только реконструкция имеющегося здания. Поэтому стоящий рядом сарай был объявлен пристройкой и немедленно снесён, а на его месте быстро вырыли приличный котлован под строительство нового здания. По завершении строительства новое здание было элегантно соединено со старым зданием ВНИИФК висячим коридором на уровне четвёртого этажа, что формально сохраняло его статус пристройки, претерпевшей «реконструкцию», указанную в 613-м постановлении правительства РФ.
Примечательно, что новое здание Антидопингового центра в Москве оказалось единственным олимпийским объектом, находившимся вне Краснодарского края и включённым в «Программу строительства олимпийских объектов и развития города Сочи как горноклиматического курорта», утверждённую постановлением правительства Российской Федерации от 29 декабря 2007 года № 991. Министр Виталий Мутко был недоволен «реконструкцией» и некоторое время ворчал, что «мы с ней ещё намучаемся». Ответственность за строительство была возложена на Минспорттуризма России, поскольку госкорпорация «Олимпстрой» увернулась от московского проекта, сославшись на то, что все ресурсы брошены на бесчисленные объекты в Краснодарском крае. Вообще, строители — хитрый народ; тогда я ещё не знал, сколько мне с ними придется работать, причём на постоянной основе и буквально на разрыв: здание Антидопингового центра в Москве должно было быть введено в эксплуатацию к концу 2012 года, здание олимпийской лаборатории в Сочи должно быть введено в начале 2013 года. Оба здания были похожи, четыре этажа, площадь помещений 5000 квадратных метров, из расчёта по 60–70 сотрудников и там и там.
9.8 Снова Чёгин. — Чемпионат мира по лёгкой атлетике в Берлине
А лето было в разгаре, проходили соревнования, ощущалась какая-то свежесть, как всегда бывало в послеолимпийский год. Количество анализируемых проб росло, лёгкая атлетика была в центре внимания, близился чемпионат мира IAAF в Берлине. Кёльнская лаборатория к нему готовилась. После прошлогодних скандалов с дисквалификацией пяти ходоков, пяти бегуний и двух метательниц, сборники стали осторожнее и дисциплинированнее. Один только Чёгин был неисправим, хотя его беспредел тоже не исключал дисциплины: все пробы ходоков были деградированными, в солнечной Мордовии это сделать несложно — достаточно просто поставить пробы на подоконник на солнцепёк на пару часов. Очнувшись после Пекина, доктор Габриель Долле озаботился отсутствием у нас положительных проб на эритропоэтин и запросил у меня список проб, отобранных у ходоков, затем узнал имена спортсменов у РУСАДА и IDTM. Чистота саранских проб и отсутствие положительных результатов всегда подозрительны, и Долле написал мне в письме, чтобы я сохранил, а лучше немедленно переслал в Лозанну пробы Валерия Борчина. И попросил прислать распечатки анализов проб Борчина, показать исходную картинку с распределением изоформ эритропоэтина. Но что я мог ему показать — пробы Борчина были деградированы, то есть просто убиты, две из трёх были разложившиеся и пустые, и только третья проба, её номер я буду помнить всю жизнь — 2424427 — сохраняла слабенькие изоформы, это были малоразличимые мазки, или чёрточки, на грязном фоне продуктов биодеградации.