Стало понятно, что снова подавать апелляцию в Мосгорсуд бессмысленно, это пустая трата времени и сил, пора придумать что-нибудь ещё. В решении Басманного суда не были указаны сроки проведения экспертизы, они флешку воткнули и распечатали не глядя. И мы решили методично тянуть время. Два месяца прошли спокойно, но в середине ноября мой следователь по особо важным делам, полковник, взвился и потребовал, чтобы я немедленно лёг на экспертизу после ноябрьских праздников в соответствии с решением суда. Даже пригрозил группу за мной выслать, оформить задержание и в наручниках привезти в Институт Сербского. Но оказалось, что прямо с улицы и в наручниках никого в Институт Сербского на обследование не кладут! Для этого надо заранее сдать анализы по списку и дождаться результатов, это займёт недели две, не меньше, и только потом можно ложиться. Но и это не всё: койки постоянно заняты, занимайте очередь. В Институт Сербского направляются убийцы, насильники и извращенцы со всей России, очередь большая, может, на месяц, а может, и больше. Стала ясна причина вспышки активности следователя: оказывается, после ноябрьских праздников очередь рассосалась и меня можно было бы положить принудительно, если бы все анализы были сделаны.
Далее не составило труда догадаться, что атака может повториться после новогодних каникул, происки ФСКН нельзя недооценивать, они способны на всё, могут даже койку мне заранее забронировать в Институте Сербского. Чтобы обезопаситься, сразу после новогодних каникул я лёг в кардиологический санаторий, точнее, я переночевал там всего два или три раза, но формально я находился на обследовании, связи со мной не было, держать в палате мобильный телефон нельзя, отстаньте от меня все, мне плохо, я лечусь.
Какой ужасный и страшный был этот 2011 год! Я забыл, как улыбаются или смеются, казалось, атрофировались мышцы лица, ответственные за положительные эмоции, радость и смех. Каждодневной радостью и просто отдушиной для меня стал мой померанцевый шпиц по кличке Врангель — дети выбрали ему такое имя; но я не удивился, ведь Джордж Оруэлл назвал свою собаку Марксом. Собак у меня побывало много, но шпиц — это невероятная собака, по уму и характеру с ней не сравнится никакая другая порода. Почему эта мелкая собака имела на меня, особенно на моё настроение, такое огромное влияние? У меня жена, дети, коллеги по работе — с ними у меня общность интересов, калейдоскопический спектр отношений и постоянных проблем. Но у нас с моим любимым Врангелем ничего такого нет вообще.
Но была какая-то узкая щель — и это полное отрицание горизонта человеческих отношений — и он через неё пронзал меня в самое нутро, вглубь, из-за чего я постоянно думал о своём шпице и беспокоился за него. Он не может себя защитить, он очень маленький, его нельзя оставлять одного, он постоянно хочет быть со мной и на виду. Я это прекрасно понимаю — и буквально иду у него на поводу! Я просто трясусь за этот комочек живой материи. Но в ответ, когда я, усталый, прихожу домой и падаю на диван — он бросает свои пищащие игрушки и пушистой и стремительной струйкой прыгает на диван, бежит по мне от ног к голове и буквально утыкается мне в нос. И, лизнув меня вглубь носа, чуть ли не до мозгов, ложится рядом, плотно, но с какой-то освежающей энергией.
Я живу в США почти девять лет и всё это время ни разу не видел Врангеля; но я горжусь, что в прежней жизни ни разу его не ударил, даже подумать об этом не мог. Бывало, мои домашние атаковали его на кухне, когда он кошкой прыгал на обеденный стол, чтобы чего-нибудь стащить; Врангель бежал от них со всех ног и прятался за мной. Я ни разу его не предал и всегда защищал, объясняя, что он прыгает на стол не потому, что голоден, просто ему очень интересно, что там лежит на тарелках и каково оно на вкус.
Любовь к животным — это Божий дар. Она от века струится в души людей, не разделяя их по вероисповеданию или обычаям. Меня с детства поразил Лермонтов одной фразой, сказанной Казбичем про своего коня Карагёза, самого родного для него существа: «Прилёг я на седло, поручил себя Аллаху и в первый раз в жизни оскорбил коня ударом плети».
А тургеневский Герасим, рабская душа, свою Муму утопил.
Не отсюда ли идут все проблемы России?
Олимпийские игры в Лондоне. 2012
11.1 Начало подготовки к Олимпийским играм в Сочи. — Обход подписки о невыезде
Новогодние 10-дневные каникулы я провёл на работе, составляя план развития Федерального государственного унитарного предприятия — ФГУП «Антидопинговый центр» — на последующие пять лет. С этого года его обязаны были иметь все предприятия, раньше такого требования не было. Я запросил у бухгалтерии таблицы и материалы, почитал, подумал, позлился, но затем почувствовал, что у меня в голове что-то выстраивается — и за пять дней написал план развития, в общей сложности тридцать страниц. Новогодние каникулы — единственное время в году, когда все отдыхают, так что можно сосредоточиться и работать, ни на что не отвлекаясь.
Вступила в силу новая версия международного стандарта для лабораторий ВАДА, и я написал официальное письмо на имя заместителей министра Павла Колобкова и Юрия Нагорных, отвечавших соответственно за подготовку к Играм в Лондоне и в Сочи. Я предупредил их, что с этого года все полученные пробы мочи должны быть введены в программу АДАМС. До этого мы направляли в АДАМС только положительные и атипические пробы, но отрицательные пробы — более 95 процентов от годового количества проб — оставались неучтёнными. И появилось ещё одно коварное новшество: теперь по требованию ВАДА или международной федерации любая проба вместе с документацией, включая распечатки результатов анализов, могла быть изъята из любой лаборатории и направлена в другую лабораторию для дополнительного или повторного анализа — или хранения в течение восьми лет.
Моим следующим делом стало составление списка приборов, оборудования, запасных и расходуемых материалов, мебели и лабораторных столов, вытяжных шкафов и холодильников, компьютеров и принтеров, растворителей, посуды, перчаток и халатов. Всё это должно быть заранее приобретено для олимпийской лаборатории в Сочи, чтобы мы могли подготовиться, пройти инспекции и проверки — и в итоге получить аккредитацию на выполнение анализов во время проведения Олимпийских и Паралимпийских игр 2014 года. Важно было ничего не забыть и не пропустить, вплоть до мыла и туалетной бумаги, ведь в Сочи мы на 12 месяцев арендуем здание лаборатории, где одни голые стены и больше ничего нет. Этим я занимался три месяца, получился список на 150 страницах, и я столько раз его переделывал, что дошёл до двадцать какой-то версии и выучил его почти наизусть. Естественно, все предыдущие версии я сохранял — редактируя любой документ, я всегда сохранял исходный файл и все последующие версии.
В феврале в Сочи проходило совещание координационного комитета по подготовке к Олимпийским играм, или, сокращенно, Кокома. Это было важное событие, оно проводилось два раза в год, приезжали члены МОК и президенты федераций, проверяли объекты и заслушивали отчёты. В программе стоял отчёт о ходе строительства здания лаборатории и проведении допингового контроля во время тестовых соревнований зимой 2012–2013 годов. Это был мой доклад — и я решил слетать в Сочи на один день, несмотря на подписку о невыезде и нахождение под следствием. Я не летал на самолёте целый год! Я очень нервничал, но всё обошлось, я прилетел, переночевал, сделал доклад и улетел.
Немного ободрённый, я взялся за подготовку к следующей поездке. Во что бы то ни стало я должен лететь в Кёльн на ежегодный симпозиум имени Манфреда Донике, причём сразу после него все директора лабораторий летели в Лондон, где ВАДА проводило совещание и ознакомление с олимпийской лабораторией. Очень важно было узнать, какие приборы там установлены, не будет ли ловушек и угроз для российской сборной во время проведения летних Игр — до их начала осталось всего несколько месяцев, а мы ничего не знаем о лаборатории и её возможностях. Заместитель министра Юрий Нагорных подписал письмо в ФСКН с просьбой разрешить мне выезд на такое важное совещание. Ответа не последовало, хотя мы отправили письмо фельдъегерской почтой. И тут как по заказу мне пришло персональное приглашение от Международного олимпийского комитета, меня включили во временный состав медицинской комиссии МОК, я буду работать в олимпийской лаборатории! К приглашению была приложена моя аккредитация на Игры, одновременно она являлась въездной визой в Великобританию.
Тут уже подключился Виталий Мутко, мы написали ещё одно письмо, и я лично отвёз его на Маросейку в приёмную ФСКН — и затем был вызван в ФСКН на совещание. Присутствовал солидный генерал с армянской фамилией, Нерсес Мирзоянц, — спокойный, объективный и нейтральный, — потом какие-то люди в штатском и один из знакомых оперативников, самый вменяемый. Я ответил на вопросы, объяснил, что впереди Олимпийские игры и поэтому МОК пригласил меня работать в лондонской лаборатории. И что либо работаю я, либо никого другого из России там не будет, замена не предусмотрена. Меня спросили про мой заграничный паспорт, про британскую и шенгенскую визы. Я ответил, что и паспорт, и визы — всё готово. На меня посмотрели как на шулера или пройдоху, потом то ли махнули рукой, то ли кивнули: «Тогда езжайте…»
11.2 Кёльнский симпозиум. — Олимпийская лаборатория в Харлоу
Кёльнский симпозиум прошёл замечательно, Тимофей Соболевский доложил про новые долгоживущие метаболиты анаболических стероидов, на сей раз это были оксиметолон и метастерон. С учетом предыдущих исследований Оралтуринабола и оксандролона Тимофей был награжден призом Манфреда Донике за выдающийся вклад в научные исследования в области допингового контроля — редкий случай, когда все лаборатории и эксперты были единодушны в своём мнении и одобрили принятое решение. Это была большая победа; Тимофея наградили при всех во время торжественного обеда в большом старинном зале в красивом замке на горе. Мы все прилично выпили волнующего красного вина, но я совсем не пьянел, только на время забыл про уголовное преследование — действительно,