дущим легкоатлетам, особенно по ходокам, и, хотя грязные пробы были объявлены отрицательными, они оставались на хранении в Антидопинговом центре. Для подстраховки мы с Мельниковым запаслись чистой мочой для замены содержимого пробы А, но проба Б оставалась такой, как была, грязной — и абсолютно неприступной для манипуляций.
Больше всего меня злило, что тренеры продолжали делать что хотели, они были уверены в своей полнейшей защите. Ещё меня тревожил приближающийся чемпионат России по лёгкой атлетике в Чебоксарах. Я всем напомнил, что случилось четыре года назад: перед Пекином Габриель Долле просил меня сохранить все пробы с чемпионата в Казани, но мне пришлось их выбросить. Долле тогда разозлился и запомнил это, так что он может снова потребовать, чтобы все пробы с чемпионата России были сохранены, более того, может приказать сразу после моих анализов все пробы упаковать и немедленно отправить в Лозанну. По сравнению с Пекином ситуация изменилась: границу открыли, и по новой редакции международного стандарта для лабораторий — и ВАДА, и федерации имели право забрать пробы из любой лаборатории и увезти их на повторный анализ или хранение в другую лабораторию.
Поэтому решили по возможности не брать пробы у лидеров и схемных легкоатлетов; также всем было сказано привезти с собой на соревнования чистую мочу, чтобы сдать её специальному офицеру допингового контроля, этим на месте занимались Мельников и Родионова. Как вариант, решили не брать пробы у призёров и победителей, если у них не было чистой мочи или уверенности, что она чистая. У той же Пищальниковой или Лысенко, сколько бы раз они ни приносили свою «чистую» мочу, она никогда не была чистой, хвосты тянулись круглый год.
В Чебоксарах тогда доходило до смешного: мне звонили и жаловались, что, мол, я выиграла чемпионат и целый час хожу с мочой в кармане, но никто меня на допинговый контроль не зовёт. Это была двойная предолимпийская подстраховка.
Заместитель министра Юрий Нагорных был вполне адекватен; Наталья Желанова ещё не успела заплести ему мозги. Он прекрасно понимал, что ситуация меняется в тревожную сторону, поэтому собрал всех нас и объявил, что больше не должно быть случаев бесконтрольного и несогласованного применения новых препаратов, чуть было не приведших к серьёзным проблемам в подготовке сборных команд. Надо срочно перестроить нашу работу, и не только перед Лондоном, но и на дальнейшую перспективу — к чемпионату мира IAAF по лёгкой атлетике в Москве в августе 2013 года и к зимним Олимпийским играм в Сочи в феврале 2014 года. Нагорных повелел мне направлять все положительные результаты, то есть номера проб, Наталье Желановой и ждать ответа, что делать дальше: подтверждать пробу как положительную или, если этот спортсмен неприкасаемый, не трогать пробу и ничего не подтверждать. Желанова, получив номера проб, должна была срочно запросить имена спортсменов у РУСАДА, составить справочную записку и передать её Нагорных. Только он будет решать, кого нужно «сохранить», а кого «отправить в сад», то есть сбросить результаты анализа в АДАМС и официально объявить пробу положительной. Однако с Желановой постоянно были проблемы, то одно, то другое: то её ящик переполнен, то она не знала или не так поняла — а то и просто забыла. Она полагала, что в выходные и праздничные дни ничего не происходит, поэтому почту не открывала и срочные письма не читала. Мы долго с ней мучились, пока в начале 2013 года её не заменили на Алексея Великодного.
Однако как всё меняется! Нет никакого сравнения с тем, что было раньше, всего несколько лет назад, во времена Олимпийских игр в Пекине, — тогда была идиллия, хотя порою набегали тучки. Чтобы читатели не листали страницы назад и не путались, я свёл все различия в таблицу, она получилась очень большой, посмотрите в Приложении 4 в конце книги, как всё изменилось по сравнению с Пекином в 2008 году.
11.5 Победа в битве с ФСКН
Третье июля — этот день я запомню навсегда. Звонок, я вижу входящий номер из ФСКН, каждый раз для меня это было шоком, как удар по голове, всё внутри противно напрягалось и обрывалось. Я отвечаю. Следователь сообщает мне ровным голосом, как автоответчик, что моё уголовное дело закрыто за недостаточностью доказательств.
«Можете приехать и забрать постановление о прекращении уголовного дела». — И он повесил трубку, но слова его продолжали эхом звучать в моей голове. Неужели наконец всё закончилось и от меня отстали? Я вышел на улицу будто пьяный, стояла летняя холодноватая погода, но весь мир для меня заново расцвёл, даже дыхание перехватило. Позвонил адвокату и поблагодарил: он проделал титаническую работу по моему избавлению, многому меня научил! Сказал, что сейчас поеду за постановлением. Позвонил Веронике — она просила успокоиться, быть осторожным за рулём и сразу ехать домой, как только заберу свои бумаги из ФСКН, — и давай скорее, такое событие надо непременно отпраздновать. Поехал на Азовскую улицу, её я тоже успел возненавидеть, каждый поворот, каждый светофор.
Получив постановление, я заперся в машине и прочитал его целиком. На восьми страницах были подробно изложены все мои грехи, вéдомые и невéдомые, в самом несомненном и утвердительном тоне, чтобы все читающие поняли, кто я был на самом деле. Я обвинялся, цитирую по постановлению, «в совершении умышленного общественно-опасного деяния, относящегося к категории тяжких преступлений, за совершение которого предусмотрено наказание в виде лишения свободы на срок свыше 2-х лет». И только в последнем абзаце было отмечено, что следствию не удалось собрать необходимые доказательства, поэтому уголовное дело прекратили. Такое лучше никому не показывать. Всё, пора ехать, меня давно ждут дома.
Как хорошо оказаться дома летним и ветреным днём, в прохладной комнате! Я будто из тюрьмы вернулся… Солнце светит в окно, а за окном ветер качает ветви деревьев, листья вертятся и шелестят, сверкают и мелькают в солнечных лучах. Мы немного посидели и поболтали на кухне, просто не веря своему счастью. Я позвонил в лучший ресторан в Крылатском и сказал, что через полчаса мы приедем с собакой, но с маленькой. Приехали, поели, выпили; Вероника меня фотографировала. Я сидел будто в дымке; Врангель, мой маленький шпиц, прижался ко мне, он не съел ни кусочка и будто застыл на целый час. Кажется, он один знал, сколько всего ещё впереди невероятного и ужасного. Посмотрите на нашу фотографию в цветной вклейке. Чем мельче собака — тем она умнее и человечнее, тем больше она зависит от человека, становится невероятно преданной и отзывчивой. И вдруг ты понимаешь, как сам зависишь от неё, от такой маленькой Божьей твари. С большими собаками не бывает такого единства, там существует некий паритет, гасящий этот душевно-эмоциональный улёт.
11.6 Отъезд на Олимпийские игры в Лондоне
Снова работа, всё ближе обжигающее дыхание Олимпийских игр, точнее, предвыездного контроля. И снова у нас проблемы — появился тестостерон, загрязнённый дростанолоном; несколько известных спортсменов пришлось по-тихому оставить на родине. Забавно, но это спасло их от скандала и позора при последующих перепроверках. Однако были и такие, кто не хотел оставаться и поехал, чтобы потом, при перепроверке, получить положительный результат пробы. Например, Татьяна Лысенко — она пропиталась Оралтуринаболом, но всё равно поехала в Лондон со своими невыводимыми хвостами. После Лондона я сказал Мутко, что в случае реанализа спасти её не удастся, вернее, Бог с ней, с Лысенко, туда ей и дорога, но жалко, что потеряем золотую медаль. Он посмотрел на меня как на сумасшедшего и сказал, чтобы я даже и думать об этом не смел — ведь мне никто не верил, что Оралтуринабол может определяться чуть ли не полгода.
Перед Лондоном МОК объявил политику No Needle — «Нет игле», таким был мой перевод; нельзя приезжать на Олимпийские игры со шприцами, иглами и ампулами, как это делали спортсмены бывшего СССР. Они бросали использованные шприцы и пустые ампулы где попало: в отелях, в раздевалках, даже на трибунах стадионов; это нервировало остальных спортсменов и вредило имиджу чистого спорта. Ампульный список препаратов российской сборной не менялся годами: Предуктал (триметазидин), Милдронат (мельдониум), Актовегин и Префолик.
До отъезда в Лондон оставалось объявить конкурс на приобретение приборов и оборудования для оснащения сочинской лаборатории. Мы чуть было не остались без закупки — оказывается, 12 июля вступило в силу постановление правительства РФ от 19 июня 2012 года № 607 «О Министерстве спорта Российской Федерации», то есть наше министерство спорта, туризма и молодёжной политики прекращало свое существование, и конкурс мог оказаться недействительным! Успели объявить в самый последний момент. После этого сил моих не осталось — и я завещал Тимофею Соболевскому предвыездной контроль, заключительный и самый нервный этап, пусть Нагорных сам теперь разбирается с лёгкой и тяжёлой атлетикой, кого везти, а кого оставлять. Всё, дорогие коллеги, мне пора, до встречи в Лондоне!
Перед отлётом мне сказали, что вроде бы моего имени нет в стоп-листе на пограничном контроле, но на всякий случай я взял с собой заверенную копию постановления о прекращении уголовного дела. Всё обошлось, паспортный контроль я прошёл, купил на вылете 21-летний виски Balvenie, снять стресс по прибытии. В аэропорту Хитроу меня радостно встретили, аккредитацию заламинировали, сказали не снимать и всюду ходить с ней, затем привезли в отель «Хилтон». Это была прекрасная гостиница, прямо напротив Гайд-парка, там проживала Olympic Family, Олимпийская семья, и я в неё влился. Но не сразу — мои золотые карточки MasterCard не принимали, нужна была только Visa, так повелел МОК. Быстро сбегал за угол в банк, снял наличные, внёс 200 фунтов залога и только тогда получил ключ от номера. Но прежде, чем подняться к себе в номер, попросил, чтобы у меня на глазах постановление о прекращении уголовного дела запустили в шредер.
Всё, теперь можно спокойно вздохнуть и выпить виски.