Получил экипировку — небольшую сумку с курткой, кроссовками, футболками и носками фирмы Mizuno, но всё оказалось велико, хотя вроде японское — обычно их размеры оказывались меньше ожидаемых. Зато телефон был Samsung. Вечером в моём номере мы с Кристиан Айотт выпили 21-летнего виски Balvenie, она чуть-чуть, я пару порций, — и с Патриком Шамашем и Шерин Фами, его помощницей, пошли обедать в хорошее место, тоже куда-то за угол. Патрик знал куда идти и все места вокруг; оказывается, он родился в Лондоне, хотя говорил по-французски. Поели мы вкусно — и запили неплохо; но на обратном пути я думал, как вообще так можно жить? Ведь ещё месяц назад я не знал, где могу оказаться — в Институте Сербского, в психиатрической клинике с зарешеченными окнами, вместе с убийцами и извращенцами, или на Олимпийских играх в Лондоне, в шикарной гостинице «Хилтон» с видом на Гайд-парк, в компании членов МОК и президентов международных федераций.
Действительно, от таких мыслей можно свихнуться.
Открытие Олимпийских игр — это фантастическое зрелище. Но утомляет то, что сначала всех нас собрали в холле гостиницы, как в отстойнике аэропорта; прошёл час, другой, наконец сели в автобусы; они то едут, то стоят. Приехали на стадион, но из автобусов не выпускают; наконец вышли, разогнули ноги и спину; нас кругами и винтами провели на отведённые места на трибунах — и мы снова сидим целый час, ожидая начала церемонии открытия. Обратно, наверное, тоже ехали долго, но в автобусе я спал. Зато в четыре часа утра в гостинице «Хилтон» нас хорошо встретили, покормили и напоили вином. Теперь можно снова немного поспать, но надо не проспать завтрак, лучше всего на него прийти пораньше, часам к семи — утренняя еда всегда теплее и вкуснее, и сок свежее выжат, и кофе пахнет умопомрачительно.
11.7 Реанализ проб с Олимпийских игр 2004 года в Афинах
Как-то незаметно во время Игр произошло историческое событие — были объявлены результаты повторного анализа проб с Олимпийских игр 2004 года в Афинах. В 2012 году как раз заканчивался восьмилетний срок хранения, точнее, истекал срок, когда можно было проводить повторный анализ. Мне позвонил Нагорных, сказал, что у нас выявлены две положительные пробы, и попросил узнать, сколько всего было положительных результатов и у кого ещё. На завтраке я аккуратно выяснил у Валерия Филипповича Борзова: вам в Киев по факсу ничего из МОК не прилетело? Он вздохнул и сказал, что да, прилетело, попался Юрий Белоног, толкатель ядра, оксандролон. Золотую медаль придётся вернуть.
Подробности мы узнали из газет: в Лозанне было проанализировано 100 проб, в основном спортсмены из Восточной Европы; нашли всего пять положительных, это был оксандролон, наш новый метаболит. Если бы тогда стояли ионы на метаболиты Оралтуринабола, то положительных было бы не пять, а двадцать пять. Но ещё более удивительно, что ионы на долгоживущие метаболиты оксаны и турика не стояли в программе текущего анализа в Харлоу! Такое ощущение, что научную литературу они годами не читали, ведь всё было опубликовано полтора года назад. Доктор Шамаш наивно полагал, что профессор Дэвид Кован определяет и долгоживущие метаболиты, и остарин, и гэвешку — GW 1516.
Увы, ничего этого не определяли.
А ведь могло случиться так, что про реанализ афинских проб никто бы и не вспомнил! Однако Флориан Бауэр, тележурналист из кёльнского отделения ARD и мой друг, весной 2012 года задал прямой вопрос шведскому профессору Арне Лундвисту — или Юнквисту, его везде называли по-разному, да и сам он был везде: и в МОК, и в ВАДА. Флориан спросил у него: а как там идут дела с анализом афинских проб, а то восьмилетний срок для реанализа скоро закончится. Отмахнуться от германского телевидения было нельзя, срочно надо было что-то изобразить; решили проанализировать небольшую выборку проб восточноевропейских спортсменов. Я пристал к Патрику Шамашу: что это такое, почему всего сто проб и почему попались только Беларусь, Россия и Украина, где остальное и остальные? Патрик сердито распушил усы, фыркнул и сказал, что денег в МОК на реанализ нет, не были предусмотрены, так что скажите спасибо, что хоть на сто проб смогли наскрести.
Патрика я сразу заподозрил в реваншистских настроениях: в 2010 году репутация МОК пострадала, когда славные белорусские метатели молота Иван Тихон и Вадим Девятовский, попавшиеся в 2008 году в Пекине на тестостероне, выиграли суд в спортивном арбитраже и вернули свои серебряные и бронзовые медали. Решение было основано на том, что контрольный анализ пробы Б должен был выполнять другой специалист, то есть не тот, кто делал анализ пробы А. Подтверждение тестостерона методом изотопной масс-спектрометрии (ИРМС) делал известный эксперт Иоахим Гроссе из бывшей восточногерманской лаборатории в Крайше. Вообще, ИРМС — очень сложная процедура, специалистов высокого уровня мало, и анализ ещё осложнялся тем, что стероидный профиль у обоих метателей был убитый, то есть концентрации тестостерона и эпитестостерона были низкими. Вскрытие контрольной пробы Б проводили после окончания Игр, все эксперты разъехались, и в пекинской лаборатории оставался только Иоахим, так что ему пришлось делать анализ пробы Б. Пробы метателей были положительные, но правила есть правила, одними руками нельзя было делать анализы мочи из обоих флаконов А и Б. Поэтому в арбитражном суде МОК проиграл, после чего из новой версии международного стандарта для лабораторий это требование исключили.
И правильно сделали: требование иметь в штате второго эксперта — это очевидная глупость. У нас в Москве в лаборатории был метод проточной лазерной цитометрии, редкий и сложный вид анализа крови. Заказывать этот дополнительный анализ и платить за него никто не хотел, и за целый год едва набиралось 10 таких анализов. Однако дорогостоящий прибор постоянно находился в рабочем состоянии, специалист уровня кандидата наук ходил на работу и получал зарплату. И что мне делать, если будет положительная проба и спортсмен потребует контрольный анализ пробы Б? Где взять второго эксперта, чтобы другими руками сделать контрольный анализ? Если бы у меня было 500 анализов в год, тогда второй эксперт был бы в штате на полставки, а так ничего не остаётся, как пригласить второго эксперта из зарубежной лаборатории. Такой эксперт стоит как минимум 500 евро в день, плюс нам придется возиться с оформлением визы, оплатой авиабилетов, гостиницы, такси, обедов и ланчей. В итоге за контрольный анализ я должен буду выставить счёт на 3000 евро плюс НДС в размере 18 процентов. Получив такой счёт, спортсмен разозлится и непременно покажет его на ютьюбе или выложит в фейсбук.
Завершая денежные обсуждения, не могу не упомянуть про наши лондонские суточные, точнее сказать, «трудодни», daily basis. Как эксперты, приглашенные МОК для работы во время Игр, мы получали 650 долларов в день, по сути, те же стандартные 500 евро, упомянутые выше. За 22 дня работы я получил пухлый конверт, там было 14 300 долларов. Боже мой, все стодолларовые купюры были истрёпанные, с какими-то пометками и штампиками, с арабской вязью и точечками в кружочках по углам. Где только МОК этот мусор собирает? В Москве таких купюр не видели, наверное, с прошлого века, я хорошо помню, что в 1990-е годы от них можно было избавиться, потеряв процентов десять от номинала. Кристиан Айотт тоже была поражена такой неприличной наличкой. Я тщательно перебрал свою пачку долларов, отобрал для ввоза в Россию те купюры, которые были ещё туда-сюда; их у меня набралось восемь тысяч. Предел для ввоза и вывоза наличных был 10 000 долларов; от остальных помоечных купюр надо было срочно избавляться. Решил пойти попробовать, отсчитал 1500 долларов, сразу захотелось вымыть руки, ужасные банкноты, просто стыд, и пошёл с ними за угол в банк, попросил поменять доллары на фунты. Девушка вздохнула, поколебалась, но я ей показал свою солидную олимпийскую аккредитацию, с особо важными пометками, каких не было у тренеров и спортсменов.
И она выдала мне фунты! Жизнь прекрасна и удивительна.
11.8 Олимпийские игры 2012 года в Лондоне. — В олимпийской лаборатории в Харлоу
Олимпийская лаборатория находилась в Харлоу, в часе езды от отеля даже с учётом пробок, однако наши новенькие дизельные «БМВ» пятой серии были оснащены устаревшей системой навигации, не учитывавшей изменения движения во время Игр. За рулём сидели классные британцы из глубинки, добровольцы, это были состоявшиеся 50-летние люди — врачи, учителя, ветеринары и юристы, — бросившие на три недели свою престижную работу, чтобы поработать на Олимпийских играх в Лондоне. Солидные люди, они как дети радовались каждому приехавшему на Игры — и работали бесплатно. Оргкомитет снабдил их копеечными курточками и парой футболок с олимпийской символикой, а днём выдавал коробочки с сухомяткой, ланчем. Ночью они спали в общагах или в каютах старых кораблей, стоявших на Темзе, но были счастливы. Они будут показывать внукам эту курточку и фотографии с лондонских Игр! Сидя в машине, мы болтали и смеялись, но при этом никак не могли попасть на нужную дорогу. Из-за этого я пару раз был близок к коллапсу. Нельзя за завтраком пить столько свежего сока и крепкого кофе, через полтора часа езды по кругу мой мочевой пузырь готов был разорваться.
Олимпийская лаборатория в Харлоу была просторной, с замечательной планировкой, причём всё размещалось на одном этаже. Для нас, представителей МОК, была отведена небольшая комната со стеклянной стеной, там мы с профессором Кристиан Айотт чувствовали себя будто в аквариуме. Рядом, в такой же комнате, сидел мой давний друг Тьерри Богосян, независимый наблюдатель от ВАДА. Для работы в лаборатории пригласили 60 экспертов со всего света, но к проведению самих анализов допустили не более десяти. Остальные сидели в интернете, читали научную литературу, общались и пили кофе, смотрели трансляции соревнований и ждали конца рабочего дня. Зачем они приезжали? Ответ простой: для очередной солидной строки в биографии, то есть в своём резюме, любимом CV — Curriculum vitae. Олимпийские игры — это как участие в военном конфликте, а что конкретно ты там делал, воевал на передовой или сидел в штабе писарем, —