Дальше я узнавал новости из интернета. Писали, что Бадуев запугивал и шантажировал известных белорусских спортсменов, требовал с них деньги, обещая закопать положительные результаты в московской лаборатории. Это не были его слова, это мой обратный перевод из газетной заметки: to bury positive results in Moscow lab. Спортсмены твердили, что они чистые, — и действительно, в АДАМС мы рапортовали, что все пробы отрицательные, — а вот Бадуев якобы всё равно вымогал у них деньги. Группу «чистых спортсменов» возглавила Остапчук, попавшаяся на Оралтуринаболе; они написали групповую жалобу в КГБ — и 29 мая 2012 года Анатолий Бадуев был арестован. Бедный Толя, вообще-то спасший их всех, провёл много месяцев за решеткой; только в конце года его выпустили из тюрьмы больным стариком, разбитым после тяжёлого инсульта… и в 2021 году он умер. Зато накануне Игр в Лондоне Надежда Остапчук толкнула ядро на личный рекорд, на 21.58 метра; её пробу проверили в кёльнской лаборатории, там всё оказалось чисто. Она должна была сказать огромное спасибо Толе и Грише за то, что именно они её предупредили в марте, буквально спасли, чтобы она могла фавориткой поехать на Олимпийские игры.
Но почему не сбылась олимпийская надежда и мечта Надежды Остапчук, как она умудрилась залететь на Примоболане (метенолоне)? Тайны здесь нет, всё мне стало ясно, стоило взглянуть на форму допингового контроля, где были перечислены принимаемые противоаллергические препараты, таблетки и капли. Как только я увидел, что она задекларировала Кларитин, то вспомнил, что в баночки из-под Кларитина очень удобно было пересыпать таблетки метенолона, они очень похожи, так что их можно было везти через любую границу. Поэтому, почувствовав приближение приступа аллергии, Остапчук начала капать в нос и глотать всё подряд, что обладало противоаллергическим действием, включая Кларитин, который был не-Кларитин. Остаётся мелкий вопрос: была ли баночка Кларитина её собственной, или в предстартовой суете этот не-Кларитин ей подсунули с целью помочь от аллергии? Поскольку вину на себя взял тренер, сказавший, что это он подсыпал метенолон ей в кофе, скорее всего, баночка была его, это он провёз метенолон на Игры. Несомненно, что Надежда Остапчук, являясь претендентом на золотую медаль, сама ничего запрещённого везти бы не решилась — зачем ей проблемы?
11.10 Наглецы из IAAF. — Разговор с Виталием Мутко
Я вернулся в Москву. Каждый раз, возвращаясь, я повторял смешные слова: если вы были за границей и вернулись, то когда и с какой целью? Была такая незабываемая шутка времен СССР, с 16-й страницы «Литературной газеты», только там могли такое напечатать, потешаясь над вопросами в кэгэбэшных анкетах советских времен. Включил телевизор, лёгкую атлетику, в записи показывали мои Игры, — но откуда только взялись такие убогие комментаторы, такие грубые интонации, тупые шутки — и патриотическое самодовольство троечников, избежавших двойки по русскому языку. Какой контраст с панелью британских экспертов, комментировавших лёгкую атлетику на «Би-би-си», с их уровнем понимания и обсуждения событий, тактом и лёгким юмором, с уважением ко всем и к каждому.
В нашем Антидопинговом центре всё было хорошо, паралимпийцев перед выездом проверили, и Тимофей Соболевский уехал работать в лабораторию Харлоу на Паралимпийские игры. Но послеолимпийского покоя не было. Заместитель министра Юрий Нагорных был в заметном напряжении, он расспрашивал меня, что там ещё слышно про лёгкую атлетику, нет ли каких подозрений в отношении наших спортсменов. Но я ничего нового сказать не мог, в Лондоне я ни с кем из легкоатлетов не встречался, был в лаборатории или смотрел трансляции Игр в баре, там одновременно по нескольким телевизорам показывали соревнования по разным видам спорта.
Через несколько дней Нагорных показал мне список с именами 22 российских легкоатлетов, присланный из IAAF. Спортсмены были разбиты на три группы; все они имели серьёзные проблемы с биологическим паспортом. Первая группа состояла из ходоков, расследование по которым было завершено; независимая панель экспертов подтвердила нарушения антидопинговых правил, то есть наблюдаемые в паспорте отклонения являлись следствием применения эритропоэтина и манипуляций с переливанием крови. Ходоки были отстранены, их ждала дисквалификация. Это были мордовские звёзды, чемпионы мира и Олимпийских игр. Вторая группа — бегуньи на длинные дистанции, включая марафон, по ним IAAF собрала достаточное количество результатов анализа крови и подготовила сопроводительные таблицы, графики и документы для отправки независимым экспертам. Их отстранение и дисквалификация были вопросом времени. Третью группу составили «перспективные кандидаты», молодые бегуны и ходоки обоих полов. Они успели засветиться, однако данных было недостаточно, ещё несколько проб предстояло отобрать. Нагорных попросил меня не записывать имена спортсменов, но зачем мне записывать, я сразу их всех запомнил.
Точнее, я давно знал их имена, и знал, чем всё это закончится.
Нагорных сказал, что такой же список есть у Виталия Мутко и скоро к нам в Москву по этому поводу приедут боссы из IAAF; вопрос серьёзный, его надо решать. Я аккуратно напомнил о том, что много лет твердил о проблемах с биологическим паспортом, только никто не хотел меня слушать. А с 2011 года в АДАМС без перерыва сыпались просто умопомрачительные цифры, показатели крови наших легкоатлетов. Детали пояснять я не стал, зачем нервировать начальство, тем более что большинство данных по анализу крови были моими, из Москвы. Лучше пока помолчать. Я догадывался, что процесс зашёл далеко: Габриель Долле постоянно запрашивал лабораторную документацию по анализам крови — готовил основания для дисквалификации наших беспредельщиков. Анализы саранских ходоков, страшные картинки изоформ ЭПО и грязный фон, всегда стояли у меня перед глазами. В Саранске был настоящий спортивный Освенцим, где ставили бесчеловечные эксперименты над детьми: бедным ребятам и девчатам кололи неизвестно что, какой-то неочищенный ЭПО — где только его брали? Никто не хотел подумать, даже мысли такой допустить, что рано или поздно до них доберутся, но вот, кажется, пришёл час расплаты.
Час расплаты действительно наступил, однако не в переносном, а в прямом смысле — денежном. Снова и снова обсуждая проблемы с легкоатлетами, Нагорных пояснил, что этот список принёс Валентин Балахничёв, он же казначей IAAF, и проинформировал, что IAAF хочет получить деньги за свою помощь в том, чтобы затянуть рассмотрение этих случаев. «Затянуть» означало отложить объявление о дисквалификациях российских легкоатлетов на целых десять месяцев, до конца августа 2013 года, когда в Москве завершится чемпионат мира по лёгкой атлетике. До тех пор всё должно оставаться тихо и мирно, но за эти «тихо и мирно» надо будет выплатить приличную сумму. Мне стало интересно, какая сумма для IAAF является приличной, однако Нагорных сумму не назвал.
Да я же всё равно узнаю!
Начались переговоры с IAAF, кто присутствовал и что решили — мне неизвестно. Информацию о биологическом паспорте министр Виталий Мутко получал от Юрия Нагорных, который в свою очередь всё это узнавал от меня, такова была наша иерархия. Никита Камаев встречался с гостями отдельно, они друг друга обхаживали, поскольку у РУСАДА на 2013 год планировался солидный контракт с IAAF по отбору и анализу проб. Никита рассказывал, что представители IAAF ведут себя чрезвычайно нагло и вызывающе, будто им тут все должны. Но я не мог представить, чтобы доктор Долле так себя вёл, он всегда был вежлив и учтив. Оказалось, что Долле не приехал, а наглецами были Папа Массата Диак, сын президента IAAF Ламина Диака, и его помощник или юрист Хабиб Сисси, оба — выходцы из Сенегала.
Наверное, чтобы окончательно понять и разобраться, что делать дальше, министр Мутко позвал меня на разговор — редкий случай, когда я с ним оказался один на один, без Нагорных. Мутко спросил, видел ли я список спортсменов и насколько серьёзная ситуация с биологическим паспортом. Я ответил, что всё плохо, что раньше надо было принимать меры к ходокам, но они же у нас неприкасаемые, мученики и святые. И наши бегуньи, длинные дистанции и марафон, тоже неуправляемые, а основной защитник у них — Балахничёв. Стоило мне один раз сказать, что Чёгин и португаловские группировки совершенно распустились, перешли границы дозволенного, как тут же меня назвали паникёром и обвинили в том, что я дезинформирую руководство, то есть министра Мутко и его заместителя Нагорных.
Виталий Мутко не любил Валентина Балахничёва, подозревая, что он работает на обе разведки и сидит в деньгах с той и с другой стороны, словом, как настоящий казначей. И сумму, которую потребовала IAAF и которую подтвердил Балахничёв, тоже была настоящая: 38 (тридцать восемь) миллионов долларов. Титульным спонсором IAAF являлся российский ВТБ Банк, однако банком он назывался только для отвода глаз, на самом деле эта была труба для перевода денег куда угодно и кому угодно. В течение четырёх лет ВТБ Банк ежегодно переводил IAAF по пять миллионов долларов, итого 20 миллионов долларов в виде спонсорства. А оплата за решение допинговых проблем с ходоками и бегуньями была заложена в стоимость покупки прав на телевизионные трансляции чемпионата мира по лёгкой атлетике 2013 года в Москве, там тоже набежало 15 миллионов долларов.
«И тут буквально вчера, — здесь Мутко сделал небольшую паузу и сверкнул глазами, — эти наглые ребята из IAAF потребовали перевести дополнительные три миллиона долларов на какие-то далекие офшорные счета! Солидные федерации так не поступают», — заключил Мутко, занимавший высокий пост в ФИФА.
Мы сидели, наверное, минут сорок, Виталий Мутко мог говорить очень долго, внимательно прислушиваясь к своим словам, и я пока не понимал, какой от меня нужен совет, да и нужен ли он вообще. Я спросил Мутко, является ли такая сумма проблемной, на что Мутко ответил, что с деньгами проблем у нас нет, просто он хочет понять, действительно ли у нас возникли настолько серьёзные проблемы, что для их решения необходимо выделить такие значительные суммы. Я подтвердил, что да, проблемы очень серьёзные и зашли уже очень далеко, так что платить надо сейчас, иначе потеряем половину сборной по лёгкой атлетике. Но боюсь, добавил я, что наши платежи на этом не закончатся.