робы в другой лаборатории: при приёмке обязательно сравнивается внешний вид мочи в обоих флаконах А и Б. Но основная проблема заключалась в том, что во флаконе с пробой Б частички осадка не совпадали по своему виду с осадком во флаконе А. Мы залили туда чистую мочу, подобранную в пару к флакону Б, но частички осадка отличались, как отличаются снежинки, падающие в разные дни, и вдобавок они ещё по-разному кружились! Это было заметно: если взболтать мочу во флаконах А и Б и внимательно наблюдать, то становилось заметно, что осадок в них, беловатые хлопья, кружился по-разному и оседал с разной скоростью, что меня просто бесило! По счастью, эта бегунья насдавала много проб чистой мочи, и одна из них была с приличным жирным осадком, его слой на дне пластиковой бутылки был в два пальца толщиной, и если ещё взболтать, то там плавали такие конгломераты, просто как овсяные хлопья.
Это был последний шанс спастись.
Предстояло решить задачу для химической олимпиады в режиме блица, если бы такая существовала. Но в школе я был отличником и победителем всех районных олимпиад, поэтому решение нашёл быстро. Проба с жирным осадком была щелочной, это нормально. Бактерии резвятся, и свежая моча со временем становится щелочной: pH изменится от 4.2–5.0 (свежая моча) до 9, 10 или 11. Внешний вид мочи меняется: сначала появляется лёгкая муть, её становится больше, затем она собирается на дне в виде осадка; сама моча при этом темнеет. Если помутневшую и потемневшую мочу чуть-чуть подкислить раствором уксусной кислоты, то она вновь становится почти прозрачной и немного светлеет, осадок частично растворяется. Поэтому я аккуратно подкислил эту чистую мочу с могучим осадком, помешал, немного подождал. Ещё осторожно подкислил, пока не заметил, что осадка стало меньше. Всё, стоп — теперь прозрачную мочу, верхний слой, отбираем, остатки осадка выбрасываем. Запускаем обратный процесс: прозрачную мочу немного подщелачиваем — и вот появилась лёгкая муть, теперь осталось бросить крупинку кофе и ещё чуть-чуть покапать слабым щелочным раствором — и вот замелькали хлопья и снежинки, очень похожие на те, что были в запечатанной пробе Б; они потом ещё несколько дней кружились у меня перед глазами, стоило только их закрыть. Ура, у нас всё получилось!
В моей раскалывающейся голове вертелись слова Михайло — или Михайлы? — Ломоносова, поэта, химика и физика, чьим именем был назван Московской университет. Он тоже много химичил, его особенно интересовал „разложившийся подонок“, только не надо острить, что он гениально предвосхитил моё появление, нет, именно так он изволил именовать „растворившийся осадок“. В то время русский язык был очень беден, и для объяснения сложных процессов и явлений у Ломоносова не нашлось бы приличных слов, чтобы, например, поведать потомкам про допинговый контроль.
Сил моих больше ни на что не оставалось. Правда, ещё одну пробу надо было бы заменить, но я нигде не мог найти чистую мочу этой бегуньи, тоже чемпионки мира. В пробе А оставалось совсем на донышке; заливать чужую мочу — это смерть, образцы ДНК будут разные, Лозанна этого не пропустит. Пусть лучше останется как есть. А я поехал спать!
12.2 Визит к Нагорных. — Соотношение T/E. — Проблема фальсификации пробы Б
На следующий день с утра министр Виталий Мутко принимал Оливье Рабина и Викторию Иванову. Мы просидели у него почти полтора часа! Настроение у Виталия Леонтьевича было прекрасное, он шутил и замечательно тянул время, я же держался только на морально-волевых, невероятных усилиях, чтобы не заснуть, ночью мне удалось заехать домой всего на пару часов. Тем временем Тьерри Богосян, единственный эксперт ВАДА, имевший опыт работы в аккредитованной лаборатории, последовательно проверял все методики, приборы, настройки, калибровки и стандарты, документацию и распечатки, заглядывал в холодильник, читал наклейки на пробирках и склянках с реактивами. Днём мы с вадовцами ходили инспектировать новое здание Антидопингового центра; внутри начались отделочные работы, и надо было внимательно смотреть, чтобы не испачкаться, не оступиться и не задеть чего-нибудь головой.
Строительных касок для нежданных гостей не нашлось.
Приехала машина DHL. Доктор Рабин стоял как надсмотрщик и следил за упаковкой проб и оформлением документации. Он вроде бы остался доволен, но меня насторожило, что в его поведении было нечто такое, как будто он знал про наши проделки и надувательство в области допингового контроля. Перед отъездом он собрал весь коллектив, произнёс добрые и ободряющие слова; я после бессонной ночи практически ничего не соображал, поэтому переводила Виктория Иванова. Оливье меня похвалил, но повелел быть построже со своими сотрудниками и требовать, чтобы в девять утра все были на работе. Гости попрощались, но обещали приехать в январе будущего, 2013 года — на это время ВАДА запланировало первый инспекционный визит в олимпийскую лабораторию Сочи.
На следующий день с раннего утра я был уже в министерстве. Пока в приёмной не образовалась очередь, я проскользнул в кабинет к Нагорных и объяснил, что мы балансируем на краю попасти. Если опытным и тренированным глазом сравнить пробы А и Б, то можно заметить, что их содержимое не является идентичным. Если это случится, то разразится скандал и аккредитацию лаборатории отзовут на несколько месяцев. Это означает, что РУСАДА будет отправлять пробы за границу, в Кёльн или Лозанну, и если отправлять мочу легко- и тяжелоатлетов такой, какой она истекает из спортсменов, то есть без подмены, то через несколько месяцев эти виды спорта прекратят своё существование. Если нам удастся в этот раз проскочить, то это будет большим успехом, но не решением возникшей проблемы.
Другая проблема, даже угроза, заключалась в том, что если в лаборатории хранились грязные, то есть положительные пробы ведущих легкоатлетов, то в связи с приближающимся чемпионатом мира IAAF по лёгкой атлетике эти пробы могут затребовать на повторный анализ в западную лабораторию или оставить там на хранение на неопределённый срок. Положительные пробы, которые мы утаили и отрапортовали в АДАМС как отрицательные, превращались в бомбы, тикающие под моим директорским креслом. Перед отправкой за границу оставался некий шанс спастись, заменив содержимое пробы А на чистую мочу того же спортсмена, но шанс был иллюзорный — очень непросто подобрать такую же мочу по цвету, внешнему виду и частичкам осадка, не говоря уже о стероидном профиле, который может изменяться, особенно у тяжелоатлетов и женщин. Забегая вперёд, привожу таблицу с данными Дарьи Пищальниковой перед Играми в Лондоне. Из семи проб лишь две — номер 5 и 6 — были чистыми, я выделил их курсивом. Остальные пять проб были положительными, но результаты были даны как отрицательные. Она была неприкасаемой.
Первая проба (первая строка в таблице, выделена полужирным шрифтом) при повторном анализе оказалась положительной, в ней нашли оксандролон. Именно её мы разбавляли ночью перед отправкой в Лозанну.
Посмотрите на таблицу. Положим, для замены грязной пробы нам принесли чистую мочу Пищальниковой, тогда в ней будет её собственное природное отношение концентраций тестостерона к эпитестостерону (T/E) в районе 0.4–0.8 — это обычный диапазон для женщин. А теперь посмотрите на пять грязных проб из семи. Видно, что её чистая моча с таким отношением Т/Е не подходит для замены любой из пяти грязных проб! Там отношение Т/Е другое! Эта моча годится для замены лишь в двух случаях из семи, для тех же пятой и шестой строчек, но там и без того были чистые пробы — и не нуждались в замене.
Ещё раз: в пяти пробах, оказавшихся положительными, отношение Т/Е лежало в пределах от 1.6 до 3.2, то есть чистая моча с Т/Е 0.4–0.8 не годится для замены! Всё можно изменить и подработать — цвет, плотность, вид и форму осадка, даже концентрации стероидов — если разбавить мочу. Но отношения концентраций не изменятся, и Т/Е останется прежним! В случае с Пищальниковой и ей подобными мы оказываемся в абсурдной ситуации, когда чистая моча не подходит для замены в лаборатории. Чистая моча годится только для подмены на стадии отбора пробы! То есть до анализа в лаборатории.
В дальнейшем мы будем называть подменой процесс, проводимый при отборе пробы у спортсмена на стадионах, сборах или дома, то есть вне стен Антидопингового центра. Это практиковалось от века, мочу брали какую ни попадя, но теперь этому пришёл конец, для подмены берём только свою чистую — и желательно заранее проверенную — мочу. А замена — это когда чистая моча заливалась в самом Антидопинговом центре или в сочинской лаборатории. В англоязычной версии книги я тоже использовал разные термины: substitution (подмена) и swapping (замена), иначе можно запутаться, что где происходило.
Замена содержимого пробы А без замены содержимого пробы Б стала недопустимой и опасной, таким способом всю сборную не защитить и есть риск потерять аккредитацию. Для фальсификации пробы Б было два возможных решения. Первое — научиться делать запасную пластиковую защитную крышку — она ломается и трескается при вскрытии пробы, поэтому нужна такая же новая. На новой крышке должен быть такой же семизначный кодовый номер, но я не знал, как это сделать. Второе решение — научиться открывать флакон с пробой Б и потом его закрывать той же самой неповреждённой крышкой, не оставляя никаких следов. Тогда я тоже ещё не знал, возможно ли такое.
Заместитель министра Юрий Нагорных всё понял и пообещал, можно сказать, заверил, что проблемы будут обязательно решены, и попросил меня не волноваться. Попрощались, он сказал: отдохни, поезжай на конференцию USADA в США, отключись там от всего. Надо заметить, что Юрий Дмитриевич умел говорить слова поддержки, своим солидным видом и манерами государственного деятеля он действительно мог успокоить, развеять мой пессимизм и раздражение… Но как же я в самом деле устал; хоть в самолёте отосплюсь. Главное перед вылетом — стереть из телефона все сообщения SMS и звонки; мой маленький компьютер Sony всегда был чистым, там были только научные статьи и мои лекции.