12.15 Четвёртая инспекция ВАДА. — Положительная проба Светланы Слепцовой. — CAR#19
Во время четвёртого инспекционного визита ВАДА, длившегося с 9 по 11 сентября, нам важно было показать, что мы следуем указаниям ВАДА и что пробы нам не привозят. Никита Камаев сдержал обещание, РУСАДА пробы не привозило, и казалось, будто мы, по предписанию ВАДА, полностью сосредоточены на подготовке к Играм в Сочи. Доктор Рабин не приехал, были Тьерри Богосян, старый хитрый Джон Миллер, возглавлявший группу лабораторных экспертов ВАДА, и профессор Джорди Сегура, директор лаборатории в Барселоне. Профессор Сегура также возглавлял WAADS (World Association of Anti-Doping Scientists) — Всемирную ассоциацию антидопинговых специалистов, нечто вроде нашего лабораторного профсоюза, слегка противостоящего ВАДА и отстаивавшего наши интересы. Но ВАДА делало вид, что WAADS не существует, и если Дэвид Хоман, генеральный директор ВАДА, раз в год отвечал на наши письма, выбирая какое-нибудь одно письмо из целой стопки, то это считалось успехом: нас заметили, о нас помнят!
Вадовцы стали подводить итоги. Собрали в одну кучу все недочёты и замечания, начиная с прошлого октября, и стали разбираться, что выполнено, а что нет или осталось выполненным не до конца. Всего получилось 56 проблемных пунктов, они назывались „несоответствиями или отклонениями“ от международного стандарта для лабораторий. По каждому пункту мы должны были отчитаться по установленной форме — представить отчёт о корректирующих действиях, ВАДА называло их КАРы, от аббревиатуры CAR — Correction Action Report. Отчёт должен содержать анализ причин несоответствия или ошибки, кто и почему был виноват или недоглядел, затем — какие были внесены исправления и поправки в техническую и рабочую документацию и что ещё предстоит сделать, чтобы такого больше не повторилось. Тридцать три наших отчёта из 56 заявленных были приняты, по восьми были сделаны терпимые замечания, но пятнадцать были отклонены или вызывали разногласия.
Вадовские эксперты дополнительно навешали нам „настоятельные рекомендации“ — довольно разумные предложения с учётом того, что мы готовились к Олимпийским играм в Сочи, однако проблема заключалась в том, что выполнение некоторых из них стоило больших денег. Например, мы должны были купить специальную защитную и контролирующую программу Testo SmartView и установить датчики на все холодильники в Москве и Сочи, в общей сложности штук сто. Датчики регистрировали открывание и закрывание дверей, изменение температуры или параметров работы, и если что-то шло не так — программа отправляла текстовое сообщение на телефон. Исполнение только этой рекомендации стоило свыше трёх миллионов рублей, по тогдашнему курсу 100 тысяч долларов США. Однако ВАДА относилось к нашим финансовым проблемам как к несущественным или не существующим! Казалось, они считали, будто я миллионер, а ФГУП „Антидопинговый центр“ — моя собственная лаборатория и если надо, то я сразу достану из кармана нужную сумму, чтобы оплатить очередные расходы. Конечно, я без устали боролся за каждый миллион рублей для лаборатории, но даже если с боем добывал деньги, то всё равно не мог набрать телефонный номер поставщика, чтобы договориться о срочной закупке и сделать предоплату — это расценивалось бы как коррупционный сговор! Как директор государственного предприятия, я должен был объявить открытый конкурс, дождаться заявок и подведения итогов электронных торгов, что на месяц и более задерживало выполнение рекомендаций.
Но самой страшной проблемой во время четвёртой инспекции ВАДА стала положительная проба на эритропоэтин у Светланы Слепцовой — в апреле мы закрыли её пробу как отрицательную, а РУСАДА удалило в программе АДАМС пометку о том, что проводился дополнительный анализ на эритропоэтин. К определению эритропоэтина у вадовских экспертов было повышенное внимание, как раз вводились новые требования к проведению анализа, и тот факт, что положительная проба исчезла буквально на глазах, повергла всех в шок. Мы оказались на грани отзыва аккредитации за несколько месяцев до начала Олимпийских игр. Это был ужас, будущее померкло, и я как заведённый твердил блоковские строки: „Опять над полем Куликовым взошла и расточилась мгла — и, словно облаком суровым, грядущий день заволокла“. Почему опять и с таким постоянством всё расточается и сыпется на меня — и когда это закончится? Лондонская лаборатория в ходе подготовки к Играм была неприкасаемой, чудила как хотела, никто её не тревожил и не проверял, зато теперь вадовцы с утроенной энергией взялись за нас и отыгрываются по полной программе.
Но я тогда не знал, что наша битва ещё и не начиналась!
Я позвонил Никите Камаеву и в нехороших образных выражениях объяснил, что теперь мне плевать на биатлонную принцессу, её принцев, болельщиков и олигархов и завтра же положительный результат анализа на эритропоэтин будет сброшен в АДАМС. Юрий Нагорных тоже проникся, почуял беду и надавил со своей стороны на РУСАДА, так что наутро биатлонная принцесса превратилась в 35-летнюю самбистку, которая попалась на эритропоэтине при внесоревновательном контроле, причём номер пробы остался прежний — 2784536. Сбросить результат в АДАМС было делом минуты, однако ВАДА потребовало представить отчёт о корректирующих действиях, вскрыть причины случившегося, постараться связно и логично объяснить, почему так произошло, почему пропала положительная проба! И предложить меры по устранению таковых причин на будущее, внедрить необходимые корректировки. Как я могу устранить причины, если мною командуют как хотят — у них Слепцова принцесса, Борчин и Чёгин герои, а я прислуга. И не мне устранять причины, скорее они меня устранят.
Этот исторический отчёт вошёл в нашу историю под номером 19: CAR#19, самый сложный из десятков, составленных нами и подписанных мною. Он был именно составлен, а не написан, написать такое невозможно, и тут нам очень помогла лаборатория Лозанны с их европейским опытом логической и юридической интерпретации реальности — они показали, как мы можем извернуться и рассовать по разным углам улики и причины подтасовки результата. В итоге у нас получилась хитрая манипуляция фактами и событиями, когда, как гениально предвидел Джордж Оруэлл в романе „1984“, надо было „знать и не знать одновременно, осознавать истинность того, что ты говоришь, произнося тщательно сконструированную ложь, использовать логику против логики“ и при этом „верить в свою правдивость, излагая обдуманную ложь; придерживаться одновременно двух противоположных мнений, понимая, что одно исключает другое, и быть убеждённым в обоих“. Получилось замечательно, и ВАДА вынуждено было принять наш отчёт с неудовольствием и сомнениями, но сомнения — в пользу обвиняемых.
12.16 Деньги на подготовку к Играм в Сочи. — Предупреждение Джорди Сегуры
Это были проблемы в Москве, а из сочинских проблем всё ещё оставалась нерешённой задача с приглашением 18 специалистов из иностранных лабораторий, надо было срочно найти финансирование! Мы с юристами проработали форму контракта и легальные обоснования для оплаты расходов — перелёт, питание, проживание и трудодни из расчёта 200 евро в день. Всего для моих иностранцев нужно было найти 300 тысяч евро. Разозлившись, что вместо планомерной подготовки к Сочи я держу круговую оборону в Москве и страдаю из-за вадовских проверок, я открытым текстом объяснил ситуацию заместителю министра Юрию Нагорных. Вот смотрите: мы костьми ляжем и отстоим московский Антидопинговый центр, но 21–23 октября у нас в Сочи сложная и многоплановая проверка на соответствие международному стандарту ISO 17025, мы обязательно должны получить сертификат соответствия, без него нас не допустят к прохождению аккредитации ВАДА для выполнения анализов в период проведения Игр. В октябре эксперт из ВАДА Тьерри Богосян приедет в Сочи, откроет утверждённый план подготовки и попросит показать подписанные контракты с 18 зарубежными экспертами, они должны быть готовы. И увидит, что нет ни контрактов, ни денег! Тогда ВАДА напишет мне письмо, что получение аккредитации олимпийской лаборатории Сочи находится под угрозой срыва, и даст две недели на решение проблемы. Параллельно ВАДА уведомит МОК, МОК немедленно сообщит в Оргкомитет „Сочи 2014“, затем начнётся грандиозный скандал.
Нагорных всё понял, и деньги нашлись.
Как-то раз мы сидели у Нагорных, и снова разговор пошёл о деньгах. Ирина Родионова стала жаловаться, что совсем замоталась, что больше нет ни сил, ни средств продолжать подготовку сборных к Играм в Сочи. Нужны живые деньги для оплаты работы людей, вовлечённых в поездки и отбор чистой мочи, затем надо срочно закупать спортивное питание, гормон роста и эритропоэтин. Как минимум надо три миллиона рублей. Нагорных набрал номер приёмной Мутко — и мы пошли к министру. Мутко не стал вникать в детали и позвонил Александру Кравцову: „Слушай, тут к тебе сейчас от меня придёт Родионова и скажет, что нужно сделать. Ты там у себя поищи и выдай ей всё, что надо“, — и повесил трубку.
Директор ЦСП Кравцов был назначен Chef de Mission российской сборной на Олимпийских играх в Сочи и после Игр хотел стать президентом СБР — Союза биатлонистов России. Но Мутко колебался и пока не давал своего согласия, отношения с Кравцовым у него были неровные и порой напряжённые. Кравцов не боялся высказывать что думает; Мутко это раздражало, но сделать он ничего не мог. Кравцов пользовался сильной поддержкой в федерациях и Олимпийском комитете, он был влиятельным, опытным и состоятельным человеком — и отставки не боялся.
Почти каждую неделю я куда-то летал, и моя сумка на колёсиках всегда стояла наготове. Снова Сочи, нашу лабораторию хотят посмотреть члены координационной комиссии МОК в ходе её последнего, десятого заседания. Мой доклад и здание лаборатории им очень понравились — и сразу после осмотра мы с Алексеем Петровичем Плесковым, директором по медицинскому обслуживанию и допинговому контролю Оргкомитета „Сочи 2014“, полетели в Цюрих на заседание медицинской комиссии международной федерации лыжного спорта. Оттуда обратно в Москву, день на работе — и перелёт в США на ежегодную конференцию ЮСАДА в Индианаполисе. Тема была интересной: „Спортсмен изнутри: оптимальная оценка вариативности его биологических показателей“. Я любил атмосферу юсадовских конференций: лекции, обсуждение научных вопросов, академическое благодушие и даже интеллектуальное блаженство. Но в этот раз меня быстро вернули к жестокой действительности — профессор Джорди Сегура, директор лаборатории в Барселоне, предупредил меня, что ВАДА готовит против московского Антидопингового центра серьёзную атаку. Основная битва намечена на середину ноября в Южной Африке, в Йоханнесбурге. Спасибо большое, Джорди, ты мне всегда помогал, мы знали друг друга более двадцати лет, ещё с 1991 года, когда мы оба на глазах у профессора Манфреда Донике литрами пили воду, запивая таблетки эфедрина.