Нам было по 24 года. А ещё через 24 года Сочи выберут столицей XXII Олимпийских зимних игр.
Соревновательный сезон шёл к завершению, в июле мы были на сборах в Кярику, в Эстонии, где по финскому телевидению можно было смотреть прямые трансляции из Хельсинки, с чемпионата мира IAAF по лёгкой атлетике, первого в истории! Директор лаборатории допингового контроля в Кёльне Манфред Донике тогда впервые применил свою процедуру IV и обнаружил 18 положительных проб — там были метаболиты анаболических стероидов, но руководство IAAF сделало всё, чтобы об этом никто не узнал.
В конце августа в Днепропетровске по чёрной резиновой плитке — её запах и испарения в жару невозможно терпеть — я прибежал третьим на первенстве СССР среди вузов, 10 000 метров за 29:22.2. Всё, сезон закончен.
Олимпийский 1984 год получился весьма своеобразным. Генерального секретаря ЦК КПСС Ю. В. Андропова угораздило помереть во время Олимпийских зимних игр в Сараево, и прямые трансляции соревнований были заменены бесконечными речами, похоронами и партийными пленумами. Новым генеральным секретарем стал К. У. Черненко, странный бледно-белёсый дед, астматик, который шумно дышал и неразборчиво говорил. Считалось, что жить ему осталось недолго, и в университете смело шутили, что советская наука снова меняет своё основное направление: раньше работали над созданием искусственной челюсти для Брежнева, потом — искусственной почки для Андропова, и вот пришла пора взяться за искусственный интеллект для Черненко.
В апреле у нас родился сын Василий, я работал и бегал буквально вокруг дома и университета и на сборы не ездил. Веронику с ребенком мы встретили в роддоме, где перевязанный кулёк (он мне даже каким-то большим показался) вручили отцу, то есть мне, и с ним на руках я пошёл домой. Ребёнок затих. И дома не плакал, и потом по ночам вроде бы спал, или это я спал; всё оказалось вполне терпимо, а то я настроился было на бессонные ночи, на самый ужасный сценарий. Но собаку, моего Аякса, пришлось отдать другу; теперь на месте собачьего коврика стояла детская коляска.
2.10 Бойкот Олимпийских игр в Лос-Анджелесе в 1984 году
И вдруг 8 мая, уже поздним вечером, по радио объявляют, что Политбюро ЦК КПСС приняло решение о неучастии советских спортсменов в Олимпийских летних играх в Лос-Анджелесе. Я в это время ужинал и чуть не поперхнулся. Из моего дневника: «Слушал „Голос Америки“, ибо не мог поверить. Однако — факт…» Более того, советские спортсмены горячо и хором поддержали это решение, мол, всё правильно, так и надо, Лос-Анджелес — город опасный, там наших ребят могут обидеть или отравить, в воздухе висит постоянный смог, а стадионы и залы не готовы к соревнованиям. Вслед за СССР весь социалистический лагерь, за исключением Румынии и Югославии, тоже отказался от участия в Играх.
В праздничные майские дни в Лужниках проходили соревнования на призы Открытия летнего сезона; я выиграл бег на 1500 метров с результатом 3:46.0, убежал от всех за два круга до финиша. Тем временем около стадиона ходила съемочная группа «Би-би-си», пытаясь взять у кого-нибудь интервью по поводу бойкота Олимпийских игр в Лос-Анджелесе. Переводчика у них не было, поэтому ребята указали на меня как на человека, способного связать пару фраз по-английски. Тем временем я уже пробежал и сидел в лёгкой отключке прямо на беговой дорожке, переобувался. Снял шиповки и надевал кроссовки, однако ноги после бега дрожали, и этот несложный процесс требовал некоторой концентрации, так что я и не заметил, как ко мне подошли с камерой и большим микрофоном размером с валенок. Меня спросили, что я думаю о бойкоте Олимпийских игр. Я сказал, что бойкот — это плохо, но надеюсь, что всё ещё может измениться в лучшую сторону за три месяца, оставшиеся до начала Игр. И что два бойкота Олимпийских игр подряд, в Москве четыре года назад и вот сейчас в Лос-Анджелесе, — это уже слишком, too much…
Через день или два, когда я был на работе на химическом факультете, откуда-то сверху, наверное из парткома МГУ, точно не знаю, мне позвонили. Чей-то безразличный и ровный голос спросил, кто давал мне разрешение на интервью зарубежному телевидению. Я ответил, что мне никто ничего не давал, я выиграл соревнования, сидел, переобувался, ко мне подошли и что-то спросили. Откуда я знал, что это зарубежное телевидение. Правда, говорили мы по-английски, но не буду же я убегать перед камерой и у всех на виду в одной шиповке и одной кроссовке.
Голос задумался. Потом сказал, что я совершил ошибку, что ни в коем случае нельзя было произносить слово бойкот. Бойкот был у них, у американцев, в 1980 году — и тогда это было политическое давление со стороны Запада. А сейчас всё по-другому, у нас неучастие, проявление заботы о здоровье и защите наших спортсменов. Тут я возразил, что эта тётка с микрофоном первая сказала слово «бойкот», я за ней только повторил, и попробуйте сами сообразить после бега, где там был бойкот, а где неучастие. И как я должен был сказать неучастие по-английски? Слово редкое и непереводимое…
Голос снова взял паузу.
— Хорошо, вы были очень уставшим после бега и плохо помните, что говорили, — медленно произнёс аппаратчик. — Мы это можем утверждать?
— Ну да, — подтвердил я.
— Поэтому прошу именно так и говорить, что вы очень устали и ничего не помните, — голос помолчал. — И вообще лучше об этом никому не говорить.
И всё, на том конце повесили трубку. Я почувствовал полное опустошение.
В 1984 году вместо Олимпийских игр провели цикл альтернативных соревнований «Дружба», разные виды спорта разбросали по разным социалистическим странам — и особенно начудили в лёгкой атлетике: женские соревнования были в Праге, а мужские — в Москве. Отборочные соревнования для попадания в Прагу и Москву проводили в Киеве, никакого допингового контроля там не было, и в течение 40 минут я стал свидетелем двух мировых рекордов, в беге на 400 метров с барьерами и в беге на 10 000 метров, отличились Маргарита Пономарева и Ольга Бондаренко. Мужской бег на 5000 метров тоже прошёл на приличном уровне: Дмитрий Дмитриев и Геннадий Фишман пробежали за 13:17 и 13:18. Я в слабом забеге показал 13:55.4, бег не пошёл с самого начала, было очень тяжело, мне не бежалось и не хотелось терпеть…
Финальная часть мертворождённых соревнований «Дружба» в Москве оказалась скучной: кроме потасовки десятиборцев в ходе забега на 1500 метров вспомнить было нечего. Юрий Думчев выиграл метание диска с результатом 66.70 метра. Как всегда, хотели где-то обмануть, но в марафонском беге не получилось. В Лужниках на большом табло показывали промежуточное время: 10 км за 30.20, затем 20 км за 59.40 — по московской небегучей трассе это чудо, а дальше вообще какой-то космос: 30 км за 1:28.55 и 40 км за 1:58.05 — я смотрел на эти цифры как заворожённый и жалел, что со мной нет фотоаппарата. Если просто добежать, то всё равно получится 2:05, невероятный мировой рекорд! Но стадион молчал, в графике бега никто не разбирался. И дикторы молчали, ничего про марафон не сказали, будто его и не было. Только утром в газете напечатали, что победил эфиопский бегун — 2:10.32. Трасса оказалась короче на два километра, однако по ходу бега организаторы сообразили и успели отодвинуть финиш, чтобы не опозориться на весь мир.
Основная идея этих соревнований была в том, чтобы превысить результаты победителей Олимпийских игр в Лос-Анджелесе, но до них оказалось так же далеко, как и до Лос-Анджелеса.
2.11 Завершение спортивной карьеры
Следующий, 1985 год стал последним в моей полупрофессиональной спортивной карьере. Умер очередной генеральный секретарь КПСС. На смену Константину Черненко, старому астматику и догматику, пришёл Михаил Горбачев, начались перестройка и гласность. Даже дышать стало легче, хотя покоя не было: работа и семья, сын растёт, суета и неразбериха в душах и делах. Мой тренер был не очень доволен, что я перестал прогрессировать, он видел, что мне уже не до бега, и мы решили, что этот год будет последним. Помимо обычной трёхмесячной предсоревновательной подготовки, то есть 30 таблеток Станозолола и 60 таблеток Оралтуринабола, мы решили попробовать стимулятор — Сиднокарб (мезокарб). По натуре я очень эмоционален и поэтому полагал, что стимуляторы мне вообще не нужны. Но попробовать, наверное, всё же стоило.
Сиднокарб в таблетках по 5 мг обычно применяли следующим образом: первая таблетка за два часа до старта, вторая под язык за час и третья за полчаса до старта под язык, также до полного рассасывания. На первенстве Москвы среди вузов я пробежал 1500 метров за 3:44.5: бежалось классно, было такое ощущение, что Сиднокарб каким-то образом удваивал эффект станозолола. Я даже не выложился и не устал, прямо хоть снова беги. Но, приехав домой, я так и не смог уснуть, мучился всю ночь и на рассвете, часа в четыре утра, побежал в лес на тренировку. Стоял туман, сырой и тёплый, цвела черёмуха, от её запаха и бессонницы кружилась голова, однако ноги бежали и бежали. И, вернувшись, я сразу заснул. А через день выиграл вторую дистанцию, пробежав 5000 метров за 13:53.9 — без хрипов и мук, даже с удовольствием.
Видимо, три таблетки — это много, мне было достаточно одной за 40 минут до старта, она меня хорошо «подхватывала», то есть ощущалась стимуляция, и я пробежал 3000 метров за 8:02.42 и 5000 метров за 13:52.47. Однако на меня давно перестали смотреть как на перспективного бегуна, в сильнейшие забеги я не попадал, а в своем забеге приходилось либо самому вести против ветра, либо меняться по очереди. Хотя, быть может, попади я в быстрый забег в хорошую погоду, пробежал бы 5000 метров за 13.45 или даже 13.40. Но кому это нужно? Окончательно меня добил забег на 10 000 метров в Сочи, я тогда хорошо был готов, и мы начали 3000 метров за 8:37, но полил дождь и поднялся ветер. Весь мокрый, всю дорогу протирая очки, я по лужам добежал за 29:16.02, хотя мечтал разменять 29 минут.
Но хватит мучиться, e