Испытывал к данной особе Белозёров шестьдесят три процента любви, восемьдесят семь – привязанности, сорок пять – дружеских чувств, шестьдесят три – уважения, двадцать один – восхищения, восемьдесят – симпатии, семьдесят два – благодарности, сорок семь – доверия, тридцать семь – гордости, пятнадцать – любопытства, шестнадцать – тревоги, двадцать один – гнева, девять – страха, три – отвращения, семь – стыда, пятьдесят четыре – вины, шестьдесят два – раздражения, ноль – ненависти, сорок один – сексуального влечения, одиннадцать – безразличия и семьдесят восемь – обеспокоенности судьбой.
На последнее можно было нажать и увидеть подменю: «пожелания: позитивные» (с ценой замены на «негативные» в пятьдесят тысяч баллов).
А внизу экрана имелось соотношение ожидания/реальность, с Анной у Белозёрова отражённое как семьдесят пять на пятьдесят два.
Редактирование в этом меню стоило по семь тысяч двести баллов за любой пункт (кроме вкладки «обеспокоенности судьбой»), и нижние значения можно было изменить по отдельности оба.
Охренеть, конечно! «Отладка» такие безграничные возможности давала, хоть весь мир вокруг себя переделай… Ай да приложуха, да святится имя её!
Только зачем же, сука, так дорого?
Поступили «икс» и отзеркаленная квадратная «С».
Последней в круговом меню «отладки» значилась не ведущая дальше клавиша «удалить» ценой в сто тысяч очков. Она вызывала немало вопросов, но пояснений не имела.
Ладно, со временем и с ней разберёмся! По-любому тоже штука полезная.
Короче, открыл шестидесятый уровень настоящее, подлинное, так сказать, управление.
Только теперь становилось понятно, что запасы Пашкины по баллам – фуфло, которое вообще ничего не стоит. И надо срочно эти запасы повышать.
А ещё – налаживать «семью» из блокнотного плана по-нормальному. И уже после настройки браться за долбанный квест, чтобы поскорее получить и выполнить следующий. Вооружившись новой функцией, задание с батей, пожалуй, можно было пройти на ура, и вообще нежданно нефигово пофиксить удручающий пункт жизненного проекта. Только, блин, какими же дорогими были все плюшки «отладки»!
Когда Пашка во всём этом волнующем изобилии открывшихся возможностей пошарил, Белозёрова пропал и след, и вообще было уже шесть вечера. Он и не заметил, как залип в приложуху на несколько часов. Хотелось ссать, и что-то захавать тоже не помешало бы.
Баллы стало нужно экономить как никогда, и потому зарулил Пашка в ближайшее кафе, воспользовался сортиром по-людски и купил себе разом четыре навороченных хот-дога с двойными сосисками и кучей добавок.
После третьего приложуха обозвала свиньёй, а четвёртый он и не осилил даже, а просто в рюкзак сунул и потопал к дому, мысленно потирая руки.
Мать возилась со стиркой: их старенькая машинка плохо отжимала бельё, с него вечно лилась вода, получалось оттого постиранное тяжёлым, и надо было его на балкон волочь в тазу, предварительно выкрутив руками.
Батя в хозяйственной трудности не участвовал: он смотрел телек на кухне с каменным лицом.
Может, не поскупится Пашка и прибавит отцу жизнелюбия, чтобы пейзаж не портил?
Дали недоведённую «П».
– Ма! – позвал Пашка, зайдя в спальню предков. – Подойди на минуту!
– Ты не видишь, я занята?! – рассердилась мамка, сбиваясь с настройки.
Ну ничего, вот будут желания с настроениями соответствовать характеру персонажа, так, глядишь, и сами выставляться начнут правильно… Но на мамку пока баллы было жаль.
– Мам! – снова позвал Пашка.
Шваркнув скрученный жгутом пододеяльник в ванну, мать, с видом свирепым, всё-таки вышла в коридор, а потом сунулась в комнату.
– Присядь, – попросил Пашка, указывая на их постель.
– Павел! Я делом, вообще-то…
– Это важно, – отрезал младший сын.
Мать нехотя приземлилась на кровать. Пашка поднял телефон, открывая её меню.
– Тебе больше отдыхать надо, – объявил он и успел свести энергию в ноль раньше, чем, сбивая все закреплённые желания, гнев из матери вырвался наружу.
И едва поймал её башку, прежде чем она об угол тумбочки звезданулась.
Блин, и то не так и это…
На экране появилась ещё одна недоведённая «П».
Пашка отпихнул отрубленную мамку на спину, потом затащил на кровать её ноги, потянул, почти выровняв, и даже прикрыл батиной стороной одеяла (вышло, что свою половину она придавила намертво).
Осмотрел результат. Ну вроде далеко от обморока.
Пашка оглянулся на коридор. В теле поселилась что-то зябкое.
Неужто перепрограммируется отец в нормального? В натуре? И можно его сделать таким же добряком, как у Толика, например? Чтобы мог даже в настольные игры с сыном поиграть или в поход там пойти?
Приложуха поддержала оробевшего Пашку запятой, словно подталкивала приступать к делу.
– Лена! – внезапно донеслось с кухни. – Лена!!! – Звук телека стал тише. – Каша горит, твою мать! Ты слышишь?!
Выйдя из оцепенения, Пашка заспешил на кухню. С порога поднял на батю, не потрудившегося оторвать зад и выключить огонь под начавшей вонять палёным кастрюлей, камеру телефона.
За сотню очков свёл энергию в ноль.
Отец обмяк, задев локтем чашку, и разлитая жижа побежала по обивке, а потом закапала на пол.
Пашка повернул выключатель конфорки, закрыл подгоревшую кашу вместо крышки разделочной доской, распахнул окно и, вырубив телек полностью, уселся перед отцом на табуретку, как в тот раз, когда желания ему программировал.
Сердце билось, как сумасшедшее. Во рту пересохло. Понял Пашка, что ему стрёмно заглядывать в отношение бати к себе, даже можно сказать, что вообще туда заглядывать не хочется. Только вслепую же ничего не изменишь.
Сначала он всё же вошёл в склонности. Посмотрел на страсть к алкогольным напиткам, в строке которой только пары делений до максимума не хватало. Занёс палец, даже свёл эту пагубную привычку до нуля, но десять тысяч баллов зажал и не оплатил изменения.
Вышел из меню и полез во «взаимоотношения» всё-таки. Нашёл там Соколова Павла Андреевича, 14.02.2002.
Зажмурился.
Сглотнул.
Игруха дала недоведённую «П».
Пашка разбил её, положил телефон на стол и пошёл на балкон курить.
Внутри шевелилось что-то склизкое, неприятное. То ли страх, то ли вообще отвращение. И даже непонятно было к кому, как бы и не к себе.
Могло меню расставить все точки над «i». Наглядно показать то, что и так Пашка знал прекрасно. Только… видеть не хотел совершенно, как выяснилось.
Прикончив подряд три сигареты, он всё-таки вернулся на кухню.
Разлитый чай прекратил капать с уголка на пол. Пахло палёной гречкой. Глаза стали какие-то влажные, когда Пашка всё-таки взялся за смартфон и нажал на своё имя в батином меню взаимоотношений.
«Соколов Павел Андреевич, 14.02.2002:
Любовь к СПА: 21%
Привязанность к СПА: 37%
Дружеские чувства к СПА: 22%
Уважение к СПА: 1%
Восхищение СПА: 0%
Симпатия к СПА: 9%
Благодарность СПА: 0%
Доверие к СПА: 4%
Гордость за СПА: 11%
Любопытство к СПА: 0%
Тревога перед СПА: 0%
Гнев на СПА: 73%
Страх перед СПА: 0%
Отвращение от СПА: 0%
Стыд перед СПА: 0%; за СПА 72%
Вина перед СПА: 14%
Зависть к СПА: 12 %
Раздражение СПА: 88%
Ненависть к СПА: 0%
Сексуальное влечение к СПА: 0%
Безразличие к СПА: 43%
Обеспокоенность судьбой СПА: 77%».
Пашка часто заморгал, вперившись взглядом в цифры. Они расплывались. А потом одна жгучая позорная слеза скатилась по щеке, и тут же вслед за медведем Пашка получил дракона.
Глава 12: Разговор с отцом
Младший Соколов несколько минут таращился, закусив губу, на показатели «уважения» и «стыда за», потом свирепо вытер щёку и правый глаз.
Приложуха дала ещё дракона.
И вдруг, ничего не меняя в настройках отца, он вернул его энергию на максимум.
Родитель заворочался, поморщился, поводя затёкшей от неудобной позы шеей, потом заметил Пашку и нахмурился.
– Мать позови, спалила кашу, скажи, – проговорил он.
– Что же ты не звал мать, когда жарил мамку Лебедева? – просвистел Пашка с какой-то отчаянной, безумной решимостью.
– Что ты сказал, щенок?! – встрепенулся отец, и у него прямо-таки глаза на лоб полезли.
– Что слышал, то и сказал. В пятьдесят лет надо хозяйство в штанах держать, вот что. А не на страхолюдин залезать. Хоть бы уехал в другой район, блин! Эта мымра – мамка моего одноклассника!
– Ты отца учить вздумал?! Ты следить за мной посмел, ушлёпок недоделанный?!
Толкая стол так, что на пол полетела посуда, отец в ярости кинулся к Пашке, но прогруженные в тело рефлексы позволили не просто увернуться, но так схватить батю за руку и выкрутить её в сторону, что тот взвыл, почти полностью обездвиженный.
У Пашки внутри бушевало что-то первобытное. Сбились в кучу все обиды за шестнадцать лет. Образы взрывались отрывочными воспоминаниями: крики отца, нравоучения, провокации, его постоянные грубость и недовольство и эти бесконечные поучения, как должно быть! Поучения от кобеля и пьяницы, от опустившегося мудилы, который не добился в жизни ничего и отдувается на близких людях! Да чем он лучше подкаблучника историка?! Но даже тот вон скопил три с половиной ляма, а у этого зуб жене нет денег починить или сыну купить куртку, зато находятся бабки на веники любовнице!
И Пашка заговорил. Он выкрикивал обвинения рваными, бессвязными и путанными фразами, не давая отцу выбраться из захвата, выворачивая ему суставы по загруженной технике идеального владений айкидо. А потом заорал:
– Вали к своей Катьке, старый кобель! И чтобы духу твоего тут не было, понятно?! Чтобы близко не подходил к нам с матерью, потому что я тебя с лестницы спущу, в больнице отдыхать будешь, ясно тебе, мудила?!
Отец как-то сдулся. Он вырывался и пыжился, что-то вякал в ответ только в самом начале. А, как выпустил его младший сын, слова не сказал. Схватил куртку с вешалки и в ботинки влез, даже не зашнуровывая. И плечи сгорбил, словно стал ниже ростом.