– Сначала про уход из дома и память. Она ещё в понедельник утром решила, смотри воспоминание в семь сорок утра. Потом думала сутки и вычудила…
В семь сорок утра правильноармейский батёк Марципана поднял крик из-за пригоревшего тоста (тосты, блин, на завтрак!) и расколошматил тарелку о стол. Пашка решил это не комментировать. Вообще, хотелось свалить, а не перепрошивать чужих предков, потому что и своих хватило с головой.
Пришлось поизвращаться, чтобы Славка не зырил в экран: переспрашивать даты, отвлекать его всяко, и даже раз оплатить убирание лишнего впечатления. Но в итоге оба предка Марципана про развод забыли.
Негативные штуки мамке Славы они, посовещавшись, свели почти все к двадцати процентам и решили, что так будет терпимо, а если что, то и сам Марципан скоро докачается. У него был уже восемьдесят второй уровень.
– Уверенность в себе у бати проверь, – посоветовал Пашка на прощание. – Очень интересно от неё всё меняется.
– Куда ему больше, – хмыкнул благодарный и очень приободрённый Слава.
– Вот вообще не факт, что она шкалит. Ты проверь.
– Ну-ну. Психолог.
Психологом Пашка особо не был, он по-тихому глянул, отлучившись в сральню, что та самая уверенность у Дениса Марципанникова на одиннадцати процентах, а у Анны Марципанниковой – на восьмидесяти пяти. Но сам ничего трогать не стал. Не его это дело.
Его дело было на Терновском кладбище. Точнее, на кладбище оно только начиналось…
Глава 9: Некромант Соколов
До нужного погоста Пашка доехал уже в сумерках, костеря Марципана на все лады за задержку. Хотел же успеть посветлу, так нет! Опять некромант Соколов шарится в ночи по кладбищам, блин! Даже подумал перенести вылазку на завтра, но потом отмёл этот вариант, отнеся к малодушию.
К счастью, ограды вокруг гигантского массива захоронений не имелось. 2гис смешно писал про кладбище, что оно закрыто до завтра. Но оно было открыто и в опускающихся сумерках казалось совсем незнакомым.
Хотя бояться было нечего, да и вечер выдался тёплым, и по такой хорошей погоде много кто решил своим покойникам внимание уделить, но за день не управился: на аллейках тут и там виднелись люди, и это Пашку порадовало и приободрило.
Номер нужного ряда за минувшие недели младший Соколов, разумеется, забыл напрочь, но всё-таки примерное расположение группы Айвазовских помнил. И их даже отыскал почти без труда, хотя и не так быстро, как хотелось бы. Стремительно темнело, и пришлось подсвечивать фонариком в телефоне.
А вот могила самой Агнии испарилась, хоть ты тресни. Её-то он помнил. И её тут уже не было. Натурально.
Растерянный Пашка, пройдясь по аллее трижды, вдруг сообразил, что в ту вылазку сделал много фоток, чтобы расследование проводить среди Агниеных ещё живых родных. Снимки нашлись в галерее – целой группой, как у какого-то некрофила.
Пашка видел перед собой сфотканные в мае памятники. Дневной и сумеречный вариант, конечно, выглядели сильно по-разному. Но на общих планах в телефоне отличалось не только освещение. Приподняв бровь, Пашка двинул к очень свежему кладбищенскому закутку, отсутствующему на фотографиях, и вчитался в незнакомое надгробие.
Ах, вот в чём дело! Он не узнал последнее пристанище Агнии потому, что там навели порядок! Сорняки в оградке с шестью могилками выпололи, землю засыпали мелкими камешками гравия, а памятник над Агнией то ли перекрасили, то ли вовсе заменили. На нём лежали свежие лилии с пластиковыми колпачками, полными воды, на стеблях.
Но надпись не оставляла сомнений в том, кому принадлежит захоронение.
Похоже, тут постарался Лосев!
Пашка присел на корточки и отгрёб ладонью камешки у основания плиты. Под ними оказалась какая-то тряпка, которой застелили землю. Пришлось даже надорвать её, чтобы как-то подобраться куда нужно. Потом он вытащил карандаш и смятый целлофановый пакетик.
Было темно, и Пашка пристроил телефон на соседнюю могилу светить, а сам копался у нужной, когда чуть не обосрался из-за того, что к свежеокрашенной оградке, не со стороны дорожки, а с той, что уходила вглубь погоста, прислонилась, хрустнув веткой, приземистая фигура, и булькающий старушечий голос проговорил с укором:
– Оставил бы ты мёртвых, пострелёнок.
Пашка охнул, отпрянул, свалившись на задницу, и двинулся затылком о чей-то крест, а поясницей – о борт чужой могилы. На глазах выступили слёзы от боли. Сердце барабанило в рёбра, выгоняя из лёгких дыхание.
«Сторожиха, что ли?! – клацнул зубами он, и на лбу выступил пот. – Припозднившихся посетителей выгоняет?!»
Фонарик камеры светил вбок, говорившую толком было не видно. Но она оказалась низенькой и широкоплечей. Стояла, опершись на оградку.
– Я… тут… это… бабушку проведываю… Днём занят… – промямлил Пашка садясь. – Испугали! – И он потянулся к телефону, чтобы развернуть сторожиху заниматься своими делами.
– Это не твоя бабушка, – послышалось от фигуры. – Думай, прежде чем присваивать чужих мертвецов. Думай стократно, прежде чем спасать обречённых.
Пашка навёл на сдвинутую сторожиху камеру, и все волосы на его теле встали дыбом. Стартовое инфо было непривычно коротким, но главной жутью оказалось то, что там написано:
«Агния Ауэзовна Айвазовская.
Соединение отсутствует. Поиск удалённого сервера…»
Пашка медленно-медленно поднял взгляд от крутящейся эмблемы в виде планеты около поиска сервера на фигуру, нависшую за оградой.
Вечер был тёплый, но младший Соколов как-то разом испытал глубинный, от самого нутра идущий озноб. В горле совсем пересохло.
Бред, ведь он и пришёл сюда, чтобы поговорить с бабкой Айвазовской! Но, блин, во сне! Это же совершенно другое! Какого…
– Помню страх, – произнесла фигура умершей с полвека назад женщины, – при жизни он бьёт фонтаном, дрожит, сотрясая всё вокруг. Потом страх становится глухим и тяжёлым. Уже непосильным.
– Ты… вы… как… – Больше всего хотелось вскочить и нестись прочь, не разбирая пути, но ноги отказывались повиноваться.
– А ты бы вообще приглядывался получше теперь. – Фигура старухи подалась вперёд и ирреально просочилась сквозь ограду, словно влезла в текстуры в компьютерной стрелялке с херовой графикой. – Уж не всё, что ты способен узреть, относится только к этому миру. Ведь ты, Павлуша, – бес. Учитывать нужно.
На ней был зелёный, похожий на засаленный халат бабки Лиды, сарафанчик с короткими рукавами, застёгнутый на все пуговки под горло. Юбка обнажала совершенно натуральные старушечьи ноги с синими венками, обутые в плоские сандалики. Седые короткие волосы лежали мочалкой на морщинистом лице.
Всё это Пашка рассмотрел, когда кладбищенская небыль ступила в направленный луч света включённой вспышки от камеры телефона. Его он всё ещё сжимал в холодеющей от ужаса руке.
Подсвеченная спереди, призрачная старуха казалась особенно страшной.
– Я не призрак, я бесовка, – проговорила она, словно могла читать мысли. Или могла?
Пашка мученически икнул.
– Бес всегда чует, когда с его могилы землю берут, – продолжала бабулька с того света. – Это давний способ общения живущих с потусторонними силами. Обычно, правда, бес сам направляет своего клиента на могилу за землицей, чтобы проще было связь держать. Но если кто своим умом сподобился, всякий раз чувствует. Потому и является на разговор. Я и в тот раз тут была, когда ты приходил. Ты только меня не видел.
Пашка сглотнул. Внутри всё дрожало, словно органы вибрировали, и оттого загудело в ушах.
– У тебя ко мне дело какое? – подсказала старуха, выждав с полминуты и задумчиво наблюдая, как стремительно намокает на собеседнике футболка.
Он медленно и как-то обречённо кивнул.
Мёртвая с середины прошлого века бабулька ждала.
– Что… что там будет? – сглотнув, осмелился наконец Пашка. В теории ничего жуткого в старушке не было, о том, что с ней надо говорить, он знал и шёл сюда, так-то, за этим. Хотя лучше было ей не того через железные оградки. С мысли сбивало. – В Аду? – пояснил младший Соколов на всякий случай. – Там жгут огнём? Варят в кипятке?
– Ты куришь? – вдруг спросила Агния.
Пашка вытаращил глаза и кивнул. К курильщикам что, особое отношение?! Есть дополнительный грех курения?!
– Зажигалка найдётся?
Пашка совершенно растерянно отставил телефон вбок, на чужую могилку, и похлопал себя по карманам. Он всё ещё сидел на земле, и вытаскивать пластиковый прямоугольничек из штанов оказалось неудобно. Пришлось странно выгнуться, хотя и так сидеть у ног мёртвой бабки из Ада – то ещё удовольствие…
– Сделай пламя и держи, – попросила Агния.
Соколов-младший растерянно щёлкнул несколько раз колёсиком и протянул вверх руку.
Старуха нагнулась и опустила высушенную ладонь на огонёк. Пашка подался убрать зажигалку, но собеседница присела перед ним, устремляя руку за пламенем. Язычок дрожащего огня плясал под ладонью, в ней и над ней. Невольно Пашка поднял кулак выше, и его рука, совершенно ничего не испытав, прошла сквозь Агниено тело, будто она была голограммой.
– Душа не имеет формы. Она не может гореть, вариться или жариться. Все физические ощущения остаются позади. У нас есть только память о них.
– А в чём тогда наказание? – прошептал Пашка, гася и опуская зажигалку. Хотелось протереть глаза. А потом сбежать отсюда.
– В памяти. – Тонкие губы старухи искривились в странную гримасу.
– Не понял.
– Что же тут непонятного, Павлуша? Тела нет, жизнь прожита и уже никогда не вернётся. Второго шанса не будет. А память остаётся с тобой. Обо всём, что сделано и не сделано. Обо всём, что уже никогда не произойдёт. О том, что уже произошло и не может измениться. Попадая на небо, души переходят в новое состояние, оставляют земную жизнь в прошлом, соединяются с Творцом. А в Аду они пылают в огне собственной памяти вечно.
– И всё?!
Мёртвая старуха горько усмехнулась, сложив в два веера кожу в уголках глаз.
– Всё, – подтвердила она с чем-то, очень уж отдающим сарказмом.