И ещё шанс спасти себя от Ада.
Ага, в концлагерь с тучками. Офигительная перспективка!
По дороге в вк таки постучались, но не от того акка, от которого Пашка ждал, а от нового и тоже чистого, созданного буквально сегодня. Назывался он «ДР комиссия», но аватарку имел такую же – эмблема «Дополненной реальности». Дружбу Пашка принял, но новой инфы это ему не дало – профиль был пустым.
Руки чесались написать в личку вопросов. Но очко делало жим-жим.
Надо сначала хотя бы за шестое какой отчёт накидать, и с ним осторожно уточнить, наверное. Типа про один день было или про все? Или не нарываться? Или он уже нарвался на всё, что мог, а сейчас полирнёт, если стырит мишку?
Женька открыла через секунду после того, как Пашка позвонил в дверь квартиры, где уже навещал её раз в самом конце мая. Словно бы стояла с той стороны и ждала, затаив дыхание.
Больной она не выглядела, наоборот, за две недели ощутимо набрала вес, в хорошем смысле слова: перестала выглядеть, как киношная нежить. Но под глазами у Женьки наблюдались заметные синяки, и была она какой-то скованной.
Впустила Пашку, зачем-то глянула на пустую лестничную клетку (тамбура у съёмной квартиры не имелось), потом закрыла дверь, повернула вертушку замка. Соколов-младший тоже осмотрелся, но никаких других… п-ф-ф… сущностей в коридорчике, заваленном кучей тапок всех мастей, не было.
Женя отступила от Пашки на шаг, вцепившись пристальным взглядом. Плотно сжала губы, словно собираясь с духом.
А потом выдала внезапно:
– Ты бес?
– Кажется, да, – растерялся Пашка и чуть не икнул, вытаращив глаза, – как тот лемур из «Мадагаскара».
– Кажется или бес? – у́же прищурилась Женька, складывая руки на груди. – Ты всыпа́л в моего плюшевого Тома землю с могилы?
– Д-да, – мученически признался Пашка.
Её пристальный взгляд на секунду расфокусировался, ушёл куда-то вбок на груду тапок и низ зеркала, потом снова обрёл ясность. Прям облегчением это выражение лица было назвать сложно, и сказать, что Женька расслабилась, – тоже нельзя. Но режущая искусственная натянутость, так несвойственная оптимистичной даже на смертном одре девчонке, всё-таки схлынула.
– Может, и хорошо, что я не ку-ку, – задумчиво пробормотала Женька и облизнула губы. – Были некоторые подозрения, что какая опухоль в мозгу вылезла и на сны влияет. У меня к тебе просьба в таком случае большая.
– Ты можешь сама мишку выбросить. Или просто под голову не класть. Или набить заново, – промямлил Пашка.
Наверное, не стоило предлагать и так обиженному человеку выкидывать дорогую для него вещь. Вот вечно он какую-то муру сморо…
– Мишка мне для связи с Демьяном Тимофеевичем нужен, – неожиданно возразила Женька. – Ты, Паша, прости за такую просьбу, но… – Она на секунду зажмурилась, а потом решительно открыла глаза и прямо сказала: – Ты можешь со мной сейчас переспать?
Глава 20: Теолог Соколов
– Что?! – вытаращил Пашка глаза.
– Заняться прелюбодеянием. Думаю, раза будет достаточно. Я не очень умею. Ну, знакомиться и всё такое. И предлагать кому-то просто так – странно. Но это самое верное, как нам кажется. Ты же уже бес, тебе жалко, что ли? Не такая уж я и страшная, хотя и дрыщ, конечно.
– Кому – вам? Кажется? – заморгал Пашка.
– Нам с Демьяном Тимофеевичем. Заходи, пошли на кухню. Анжелки нет, я тут полная хозяйка пока.
Соколов-младший неуверенно подцепил пятки кроссов носками и стянул их, не сводя с Женьки глаз. Прошёл за ней в небольшую кухоньку. Мысли в башке сбивали друг друга. Что ей наплели? Как её заморочили? Чё за дичь?!
Женька заржала.
– Выглядишь как перс комедийного сериала, – хрюкнула она, включая чайник. – Надеюсь, это не из-за… ну ты понял. Прости за такую просьбу, но к кому мне ещё обратиться? Нужно, чтобы наверняка, но без вредительства. Прелюбодеяние самое подходящее. После такого точно в ангелы не возьмут. А я не хочу быть никаким ангелом. Мне просто надо это как-то предотвратить, – посерьёзнела она. – Если всё правда. Если нет – тоже не страшно. Лучше подстраховаться.
– Почему ты не хочешь быть ангелом? Ты же святая! – выпалил Пашка, и она захохотала опять.
– Ну какая я святая?! – утёрла выступившие на глазах слёзы Женька. – Так нечаянно получилось. Из-за предрасположенности к онкологии. Я была совсем маленькая, когда мама заболела. Почти всю мою жизнь она была очень больна. А потом заболела я. Вот и вышло, что я толком ни с кем не общалась, чтобы не привязаться, потому что понимала, что очень скоро умру. И научилась, спасибо маме, к этому спокойно относиться. Вот оно как-то так и вышло… Я почти всю сознательную жизнь смотрела, как мучилась мама. Да, она приспособила меня к философским взглядам, что и помогло не поехать шифером. Но чтобы после этого до заката времён наблюдать, как бесконечно страдают все остальные?! Я на такое не подпишусь!
– Не понял.
– Демьян Тимофеевич мне всё объяснил, – с живостью взялась растолковывать Женька и засверкала глазами. – Сначала я напрягалась, что такие логичные и одинаковые сны снятся, и что я их потом помню, как будто фильм посмотрела. Но он мне доказал, что это не просто сны. Узнавал для меня разное, что я могла проверить. С вечера я колоду карт тасовала, на стол клала рубашками вверх, он мне во сне порядок карт называл. И всё утром совпадало. Хотя я всё равно опасалась, что это влияние какой-то опухоли. Но не придумала же бы я тебя вот так вот из-за болезни, правильно? А если неправильно, то тоже ничего страшного. Мы же не убийство решили совершить, а так.
– Женя… – Пашка почувствовал, что подступает паника. – Это хитрый подлый бес! Он наплёл тебе херни, чтобы самому попасть в Рай за твой счёт!
Женька снова заливисто рассмеялась.
– Демьян Тимофеевич работает за идею! Он ни за что с должностью не расстанется! И он бы меня не обманул. Он мой родственник.
– Чего?! – совсем ошалел Пашка. – Да он умер в позапрошлом веке! Он врёт!
– Ты где землю взял? – улыбнулась Женька.
– На кладбище под Ульяновском!!!
– Верно, – кивнула она. – Там мамина родня по отцовской линии жила. Нас десять поколений с Демьяном Тимофеевичем разделяют. Он же потому ко мне и напросился, что мне беда грозила из-за болезни и моего характера.
Пашка схватился за голову.
– Ты сейчас натворишь бесповоротную дичь!
– Паша, мне двадцать три года. Любовью заняться – это бесповоротная дичь? А ты девственник?
– Меня наебали и душу украли, вообще-то! – возмутился младший Соколов. – Что он тебе сказал? Чем ангелы-то плохи?! Ладно в Раю чё-т не то, я сам пока не вкурил толком. Но ангелы! Они же свободные, себя помнят, а сидеть веками без дела – тоже не уверен, что большая прям радость!
– Свободные? – прищурилась Женька и скрестила руки на груди. – И чем они, по-твоему, занимаются?
– Ну, помогают людям, – немного растерялся Пашка.
– Помогают? – кивнула собеседница с явственным сарказмом. А потом заговорила, и возмущение с каждым словом слышалось всё отчётливее: – Помогать, Паш, никому нельзя. Нужно не вмешиваться. Следить, как отчаяние доводит до раскаяния и смирения. Ждать, чтобы человек настрадался настолько, чтобы стал готов от всего отречься, от самой своей человечности отречься. Добровольно отказаться от свободы. И в награду забыл сам себя. Спасибо, не хочу. Я лучше продавщицей поработаю. А потом буду помнить свою жизнь. Может, до беса дослужусь, вон, Демьян Тимофеевич за меня слово замолвит.
– Ангелы помогают! Я сам видел! – заспорил Пашка.
– А Демьян Тимофеевич говорит, что ангел в редких-редких случаях может невнятно подсказать, как выйти из конкретной проблемной ситуации, и то лишь после очень чёткого обращения, основанного на признании своей неспособности справиться. Я вот считаю, что лучше со всем справляться самостоятельно. И ответственность нести. За свои решения.
– Слушай, – разозлился Пашка (кажется, даже телефон драконом завибрировал в джинсах), – а в Аду вот прям сказка какая-то, по мнению Тимофеевича этого, да? Ничем тебе не попахивает такая версия?!
– Почему сказка? – пожала плечами Женя. – Там адские муки. Бесконечность бессильных воспоминаний. Но можно же делом заниматься! Опять же, там вся наша родня. И там мы остаёмся собой. Сохраняем личность и право хотя бы думать, а иногда и делать, то, что выбираем сами!
– То есть, по вашей версии, хорошие люди все попадут в жопу, а плохие – в райский Ад?!
– Какие – хорошие? – прищурилась Женька. – Ты сильно хорошим был, когда тебе контракт предложили, чтобы от этого всего защитить?
– Контракт – защищает?! – взвыл Пашка.
– Ты не ответил, – напомнила она.
– Не был я хорошим. Дебилом я был. И сейчас им остался. Но не настолько, чтобы хотеть оказаться в Аду по своей воле!
– Вот в воле-то всё и дело. И в том, чтобы её сохранить. Или обрести. Демоны так-то все тоже когда-то ангелами были. Пока не проявили… несогласие с политикой партии.
– Тебе промыли мозги. Я виноват, что подсунул тебе эту землю и…
– Ты же понимаешь, что никому из тех, кому не предлагают сделку, Рай особо не грозит? – подалась вперёд Женька, уперевшись ладонями в жалобно покачнувшийся стол. – Что все, кто не раскаялся после своей жизни во всём, что за неё совершил, там. – Она красноречиво и почему-то очень страшно, до волны мурашек страшно, вскинула руку и пальцем указала вниз, на пол. – Демьян Тимофеевич говорит, что ты знаком с некоторыми подписавшими договор недавно. Ты же понимаешь, что договор подписали с теми, кого по итогам жизни как раз взяли бы в Рай? – Пашка подался назад, перед глазами встали образы гнидня и Островской, Абдулова… – А ангелы, – не отступала Женька, – будут наблюдать, как с такими напроисходит того, что приведёт их в итоге к полной капитуляции перед жизнью. Последнему решению отказаться от всех желаний. От любого выбора. Перестать быть собой. Ты же понимаешь, что наблюдать придётся за не самыми счастливыми событиями? И не помогать. Смотреть. И ждать раскаяния.