— Куда ж мне идти, Ольга Сергеевна? — вновь заныла она. — Кому я в мире нужна? Выходит, что господин — единственный близкий мне человек и остался! И мы с ним… — она прижала ладони к вмиг покрасневшим щекам. — Он брал меня… многократно!
Я вздохнула. Если так дело и дальше пойдет, то господину лучше ее обратно в куклу обратить. Но пока я не теряла надежды ее утешить:
— Ты права, Марушка, он просто изверг!
— Да нет! — удивила она. — Это как раз были единственные приятные события за всю мою никчемную жизнь. Сейчас от одного воспоминания внутри все сжимается. Я, пожалуй, здесь останусь. К демонам эту пыль, справлюсь! Авось снова повезет, и господин обратит на меня внимание?
Стоит ли объяснять ей значение слова «изнасилование»? Или пусть продолжает заблуждаться? Я решила переключиться на другую тему:
— Кстати, а почему ты осталась молодой и красивой? Разве после воскрешения человек не продолжает стареть? До меня это только сейчас дошло!
— А мне-то почем знать? Может, колдовство какое, ведь и сам господин не меняется! Он способен продлевать молодость тем, кому захочет. Так что дело не в смерти или воскрешении…
— Ты от чего умерла, помнишь? — заинтересовалась я.
Она вдруг глянула на меня, ахнула, и в глазах ни слезинки:
— Ольга Сергеевна, а вы из другого мира явились?! Ну ничего себе! А расскажите, расскажите подробнее!
Я опешила поначалу, но потом попросила называть меня Олей и без официальности. Отвечала на все ее вопросы. Марушка оказалась девушкой любопытной и довольно эмоциональной. Тогда я и решила, что мы непременно станем подругами, а потом, когда мое место займет Тайишка, то и с ней Марушка сможет найти общий язык. И когда служанка окончательно успокоилась, я предложила ей помощь в ее обязанностях. Мол, мне все равно делать нечего, а вдвоем вытирать пыль куда веселее.
Но через несколько часов я поняла, что все не будет так просто. Марушка, по всей видимости, не была влюблена в господина Шакку, поскольку сложно влюбиться за столь короткое время, но испытывала к нему трепетную нежность, завязанную на столетиях отношений. И с этим сложно было что-то сделать. Поначалу она придумала эпитеты для всех своих соперниц, которые вместе с ней участвовали в этом идиотском гареме. Потом скосила глаза на меня… Видимо, задумалась, а какими же непотребствами я в спальне с ее любимым господином занимаюсь. Сама же и додумалась до ответа:
— А чего это ты, Оленька, мне зубы заговариваешь? Давай-ка вспомним, что ты тут новенькая, а я с господином с самого начала! И уж если кто и заслуживает его любви…
— Да я не…
Договорить не успела. Вчерашняя тихоня Марушка бросилась на меня и вцепилась пальцами в воротник. Возможно, она всегда была такой агрессивной, или эмоции за ненадобностью копились, копились и нате — я тут как раз подвернулась, очень раздражающая. Она ухватила меня за волосы, я со всего размаха треснула ее снизу в подбородок, отодрала от себя и оттолкнула. Марушка всего на шаг отступила и как будто снова собиралась рвануть на меня, когда ее остановил голос со стороны:
— Только не говорите, что за меня деретесь, а то я ухохочусь до смерти, — притом на красивом лице не было и тени веселья.
Марушка тут же сжалась, виновато опустила голову и принялась извиняться. А мне стало ее бесконечно жаль. Ведь выходило так, что единственное человеческое тепло, которое она получала, было от господина. Пусть и извращенное, пусть она и не могла его оценить в полной мере, но ведь при этом она оставалась человеком! А найдется ли во всех мирах человек, которому не нужно чужое тепло? Потому и я ответила спокойно:
— Простите, господин Шакка.
— Ты еще не пожалела о своей просьбе? Могу вернуть обратно.
— Ну уж нет, — я была уверена. — Лучше общаться с живым человеком, даже если мы в чем-то не согласны! И это только самой Марушке решать — избавляться ей от эмоций или нет!
Он окинул нас беглым взглядом и развернулся, чтобы уйти.
— Тогда продолжайте выдирать друг другу волосы. А когда закончите, приходи в кабинет на втором этаже — есть разговор.
Потухшая Марушка не собиралась возвращаться к ссоре или драке. Она почему-то расплакалась и убежала к себе. Это ничего, со временем все встанет на свои места. Да и решать, действительно, только ей.
Я вошла, прикрыла дверь кабинета и направилась к столу.
— Господин Шакка, проявите понимание к Марушке…
Он сидел, расслабленно откинувшись на спинку стула и задумчиво смотрел на меня.
— К Марушке? А я думал, что в конфликте всегда участвуют двое.
— Обычно так и бывает, но не в данном случае. Она… бедняжка ревнует. А ревнует она только потому, что это единственная яркая эмоция, которая сейчас ей доступна.
— Возможно. Тогда у тебя два пути: сказать ей, что для ревности нет повода, или однозначно показать, что ее ревность уже ничего между нами не остановит.
— И вам, конечно, очень интересно, что я выберу?
— Очень.
— Полной капитуляции не будет.
— Посмотрим.
— Вы бываете невыносимым.
— Перейдем к делу. Я хочу живого ёки. Уже со всех сторон обдумал и понял: мне он очень нужен.
Я на всякий случай испугалась:
— Это вы сейчас к чему?
— Ты просто не понимаешь. Гаки — низшие демоны, их в каждом лесу наловить можно. Вселяются или в мертвецов, или людей с нетвердым сознанием, и своих тел не имеют. А поскольку и разума они не имеют, то и изучать их — дело пустое. Асуры и ёки — совсем другое. Первые питаются разумом, вторые — эмоциями. Умны, имеют собственное тело и цели. И они почти никогда не даются в руки живыми. Когда я поймал того асура, то он успел практически прикончить себя. Я не смог восстановить его тело, поэтому переместил в свое…
Показалось, что некромант едва сдерживает гнев. Ну, или хотя бы смотрит с легким возмущением.
— Сколько можно вспоминать, господин Шакка? Я же извинилась! Не надо меня принцессе отдавать!
— Я и не говорил про отдавать. Ведьмы взяли трех демонов и, безусловно, хотят их продать. Вряд ли демонов перевезли во дворец — слишком опасно. Покупателей на такой товар не так уж и много, потому мы можем успеть. Я еду в Западный Хутор.
— А! Поздравляю с удачным решением! — выдохнула с облегчением.
— И ты едешь со мной. Во-первых, я не рискну тебя оставить здесь…
Прозвучало почти романтично! Я не удержалась и перебила:
— Спасибо, что переживаете за меня! Я действительно боюсь гнева этой самой седьмой принцессы!
— Да при чем здесь принцесса? Я не рискну тебя оставить, потому что ты можешь наворотить дел — с твоим-то характером. Во-вторых, тебе самой не интересно попутешествовать?
Вспомнила не такую уж далекую дорогу до ближайшего города, и меня по инерции затошнило:
— Если честно, то не очень! Есть еще такой вариант: отправить меня на это время к Тайишке. Раз уж боитесь тут оставлять… И ей очень нужна моя помощь, и деться мне оттуда некуда.
— Решено. Выезжаем завтра на рассвете. Прикажи Марушке… а, ну да, я прикажу Марушке собрать твои вещи.
Сам уже все нарешал! Я скрипнула зубами, но остановила себя от порыва развязать бессмысленный спор:
— Не надо, справлюсь.
Тяжело вздохнув, я отправилась из кабинета, но в дверях обернулась. Господин Шакка уже погрузился в чтение. Я осознанно назвала его по имени:
— Керин Шакка, скажите прямо — я вам хоть немного нравлюсь? Я ведь понимаю, что вы держите меня при себе не просто так. Научное любопытство я прекрасно могу осознать, но все остальное выходит за рамки научного любопытства.
Он улыбнулся как-то очень странно — губы немного растянулись, но взгляд остался серьезным:
— Все остальное?
— Вы понимаете, о чем я! Так нравлюсь или нет?
Пауза затянулась на несколько секунд:
— У меня встречный вопрос, Ольга. От моего ответа будут зависеть твои эмоции ко мне?
— Не знаю… не думаю. Мне просто нужно понимать, так стало бы легче.
Снова молчание. Задавая этот вопрос, я и не рассчитывала на искренность. Но он наконец ответил:
— Вот и я не знаю. Людям не зря отведено столетие жизни. Со временем они… заканчиваются. Вот этот внутренний огонь, когда деревенский мальчишка встает до рассвета, чтобы увидеть любимую — даже не прикоснуться к ней, просто увидеть — этот огонь заканчивается намного раньше, чем живет средний человек. Я не зря лишил своих слуг эмоций: это намного человечнее, чем видеть, как они истратят их все. И я закончился, уже давно. Единственное, что меня еще держит на ногах, — желание найти переход из мира демонов в наш и запереть его. Но я не уверен, что буду ликовать, если сделаю это. Я даже не уверен, что буду огорчен, если узнаю, что это невозможно.
Он копнул слишком глубоко и отошел от темы, хотя я понимала, что эти рассуждения тесно связаны между собой. Потому осмелилась уточнить:
— Вы хотите сказать, что уже не способны испытывать сильные чувства?
— Примерно так. И тем не менее ты вызываешь во мне любопытство. Азарт. По сравнению с тем, что я испытывал к женщинам на протяжении последних нескольких веков, этого уже слишком много. Большего и не будет. Так что нет, ты мне не нравишься в том смысле, который сама вкладываешь в это слово. Теперь уходи.
— Еще один, последний вопрос! Тот деревенский мальчишка — вы? Таким вы были?
— Уходи.
До вечера я успела помириться с Марушкой, но расспрашивать ее о прошлом Шакки не спешила. Незачем нам с ней вообще его в разговорах вспоминать. Но сама не находила себе места. Кажется, я чуть лучше теперь его понимала. Его цинизм, жестокость и равнодушие — не показные. И они наверняка были неизбежны. Притом он преследует вполне благородную цель, пусть даже из одного только тщеславия. А еще — и это было самым важным открытием: он становится проще, когда я становлюсь проще, перестает играть, когда я перестаю. Он и теперь не был в моем понимании хорошим человеком, но если попытаться объять эту пропасть — семьсот лет полного одиночества — то и ненависть к нему окрашивается в совсем другие цвета.