ри так, что та не догадалась о подмене! И тут же задавала десятки вопросов о моем мире, на которые я не успевала отвечать, но все равно радовалась революционным изменениям: Тайишка, которую бросили выкарабкиваться саму, да еще и в совершенно чуждой обстановке, на глазах набиралась смелости.
В палату вошел заведующий — вечно чем-то недовольный дядечка, с которым приходилось общаться только во время общих обходов. И сразу же начал гундеть:
— Совсем Димка своих разбаловал! Пациентка Соколова, как самочувствие?
— Отлично, Василий Иннокентьевич! — ответила Тайишка, а я на рожон и не собиралась лезть.
— Вот и отлично, что отлично! — грозно рявкнул он. — После обеда будут готовы документы, переводим тебя в общую терапию. Вот туда, кого хошь, води. Там проходимость, как в публичном доме.
— Уже переводите?
Вот теперь было непонятно, кто из нас задал этот вопрос. Из общей терапии Тайишке недалеко и до выписки, но она, кажется, теперь не так сильно боялась — по крайней мере прежней истерики я в ней не заметила.
— Уже, уже, — поддакнул Василий Иннокентьевич, направляясь к одной из пациенток. — И хахалю своему передай, что в реанимацию мы пускаем только ближайших родственников!
Я не сообразила, что он имеет в виду, потому спонтанно выдала:
— Кстати, о хахалях. Где Дмитрий Александрович?
— Так на больничном еще. Он ведь при тебе в обморок рухнул, переутомление у Дмитрия Александровича!
И как только он занялся женщиной на дальней кровати, до меня дошел весь смысл нашего разговора, и потому я обратилась к своей загадочной подселенке:
— Хахаль — это не Дмитрий Александрович? Ну точно ведь, ему-то в реанимацию заходить можно…
Она молчала и не спешила расставить точки над ё, меня же съедало любопытство:
— Что за хахаль, душа моя стеснительная?!
Почувствовала, как наши общие щеки начали краснеть. Похоже, подружка моя окончательно стушевалась. Но зато забубнила:
— Мне так неудобно… стыдно говорить…
— Эй, ты чего? Я наоборот, в полном восхищении! Я-то тебя мышенькой серененькой считала, а ты хахалем обзавелась! В совершенно незнакомом мире! Не выходя из реанимации! Да ты обошла по всем фронтам любую известную мне вертихвостку! Кто счастливчик? Я теряюсь, если исключить Дмитрия Александровича и всех лежачих больных.
— Я… Это… Только ты не сердись, хорошо? — я замерла от любопытства. — К… Костя.
— Костя?!
Я едва удержалась, чтобы на кровати не подскочить. И злиться вовсе не собиралась: давно уже признала, что с ним у меня ровным счетом ничего общего. Даже не представляю, каким образом сошлась когда-то с таким занудой.
— Я не сержусь, Тайишка! — заверила, чтобы она окончательно успокоилась. — Просто изумляюсь! Как же так получилось?
— Я… это… телефон осваивала… вот на нем и осваивала…
— Да нет, снова неправильно спрашиваю! Почему так получилось, когда тут целый Дмитрий Александрович под носом мельтешил? Или ты хвост задрала от скуки, как только он на больничный ушел?
Тайишка тяжело вздохнула:
— Ничего я не задирала. И ведь господин Шакка освободил меня от страсти к нему… и я будто четче видеть начала. Дмитрий Александрович очень добр и так красив, что мне иногда зажмуриться хотелось! От таких жмурятся и в девичьих грезах воображают, понимаешь?
— Вот до этого места как раз понимаю… Где ж тебя отворотило-то и на Костика переворотило?
— Сердцем любят не таких, а тех, кто в душе войну не вызывает. Кто одним словом может настроение поднять или чья поддержка самая важная. Перед кем не надо красоваться, чтобы эту самую поддержку получить, они и без того… как первый камень, с которого дом строят. Костя… именно такой.
Я недоуменно чесала затылок. Тайишка разглядела в моем бывшем какую-то надежность? Скорее предсказуемость. Нет, он довольно симпатичный и не полный кретин, надо признать. Ведь я и сама когда-то на его чувства ответила, а вот дальше у нас не пошло. А вдруг не пошло не потому, что Костя был не в порядке, а, например, сама я? Или мы оба в порядке, но в совершенно разном. Меня от его занудства наизнанку выворачивало, а оно вон как вышло — надежность.
Я постаралась сдержаться и от оценки, и от еще более подробных расспросов. И даже не потеряла сознание, когда в коридоре общей терапии нас ждал Костя. Глаза горят, улыбка до ушей — а я шлепаю в той же самой пижаме, в которой меня на скорой в больницу доставили. Ненакрашенная, нерасчесанная… а он лыбится, как если бы красивее меня никого раньше не видел. Да когда они вообще успели так прочно втюриться?!
— Я вещи принес, — он поднял битком набитый пакет. — Хорошо, что у меня ключи оставались. Ты сама глянь, что тебе еще нужно.
А может, и правда надежный? Просто мне никогда раньше в жизни поддержка не нужна была, вот и не было возможности его тщательно проверить. Тайишка сама подпорхнула к парню и остановилась в шаге, смущенно опуская лицо. Пришлось отвечать вместо нее:
— Спасибо! Нет, я серьезно, Кость, даже и не думала, что ты останешься единственным человеком, который меня поддержит. Забудь, ради всех чертей, все гадости, которые я тебе сгоряча говорила.
Он вдруг вылупился на меня и выдал:
— Оля? Ты вернулась?! А где Тайишка?
Вот это поворот, скажу я. Тайишка принялась бегло объясняться, но до меня и самой доходило: она все ему рассказала! Но это ерунда по сравнению с тем, что Костя поверил! Поверил! Это необъяснимо… что вообще происходит? Я тоже уставилась на него теперь так, словно увидела впервые. Невероятный человек, который был рядом со мной несколько месяцев, но я даже не подозревала, что он, возможно, единственный человек на планете, способный поверить в невероятное без доказательств! Вот что значит — найти общий язык…
— Тайишка вернется ведь? Вернется?
Я вскинула руку:
— Да не трындите вы одновременно! Подождите оба, дайте с мыслями собраться… Костя, сначала ты — как она тебя убедила?! И да, Тайишка здесь. Когда я все это осмыслю, то пойду в обморок, а вы наболтаетесь друг с другом.
— Так ведь… — он облегченно улыбнулся. — Оль, ну она ведь совсем другая. Я в глаза твои влюбился, в волосы, в ноги твои длиннющие, но тебя саму я никогда не любил. И тут… у меня после первого же телефонного разговора сердце по-другому застучало.
— Ка-ак романтично! — не удержалась я. — Да брось! Ты скорее решил бы, что я спятила, чем поверил ей!
Его улыбка стала натянуто-неловкой:
— Так и решил… ну, раздвоение личности…
Я расхохоталась и хлопнула его по плечу:
— Какое счастье, что этот мир в порядке! Раздвоение, раздвоение, только ты сильно не радуйся, оно не навсегда! Хотя, может, и очень надолго… Ладно, голубки, айда ординаторскую искать, напишем отказ от стационарного лечения. Да не пищи ты, Тайишка, тебе ли не знать, что нас с тобой лечить не от чего. Пора уже тебя ассимилировать, а то мало ли, как долго ты здесь мою спину прикрывать будешь.
«Надежный» Костя вслед за мной почему-то не рванул и даже попытался остановить:
— Оль, да погоди ты! Мне хоть и нравится твое психическое расстройство, но разве можно из больницы в таком состоянии сваливать?
— Не тормози, Костик, у нас на ближайшие два дня куча дел.
Конечно, главврач доволен моим решением не был, но бланк для заполнения выдал. Я вполуха слушала его нотации, а сама придумывала, как же теперь раздобыть адрес Дмитрия Александровича. Если я сообщу господину Шакке, что не просто здесь в джакузи отлеживалась, он будет рад. И, быть может, скосит мне срок — за рвение.
В супершпионских боевиках показывают зверские перепрыгивания через себя главных героев, когда они добывают секретную информацию. Жизнь оказалось банальной до банальности. Я поднялась в реанимацию и вручила каждой медсестре по шоколодке, которые приобрел Костя. Медсестры же меня напоили кофе, и в шутейном разговоре запросто открыли страшную тайну, что Дмитрий Александрович по этой улице и живет, через квартал, ровнехонько в шестьдесят седьмой квартире. Девчонки и не подумали, что открывают секрет, а прониклись моим желанием от всей души поблагодарить любимого доктора за спасение моей бесценной жизни.
— Зачем мы к нему идем? — вразнобой вопрошали Тайишка и Костя.
— Да вам-то что? Как будто у вас есть более интересные дела! Успеете еще намиловаться, я послезавтра назад в командировку отправлюсь.
Дмитрий Александрович открыл после десятого звонка и обалдело уставился на меня. Потом перевел взгляд на Костю, как будто ожидал хотя бы от него обстоятельных объяснений.
— Здрасьте, Дмитрий Александрович! — радовалась я тому, что наводка медсестер оказалась верной. — Не ждали? А я вам тут коньячку купила, в благодарность, потому как вы, видите ли, на больничном. Как здоровьице?
— Но-о-ормально, — протянул он, но на бутылку даже не взглянул. — Тебя перевели в терапию, и ты сразу бросилась меня преследовать?
— Ну, меня уже вообще выписали…
Он нахмурился:
— Да быть такого не может… Еще минимум две недели надо наблюдать!
Дмитрий Александрович так и стоял в дверном проеме и, по всей видимости, проход мне уступать не собирался. Пришлось признать:
— В общем, я сама ушла. В терапии так шумно, народ повсюду, на публичный дом похоже, в самом деле!
Он, если и был шокирован, то уточнил лишь:
— Сбрендила?
— Давайте я вам все подробнее расскажу! Пригласить не хотите?
— Ну уж нет. Я гостей не ждал. И вообще на больничном! Можно мне хотя бы на больничном пациентов не видеть?
Конечно, он в восторг от моей наглости не пришел. Но что поделать, надо было проводить разведку. И ведь я точно знала, что чувствует он себя прекрасно, ведь причина его обморока была известна всем присутствующим, кроме него самого.
— Дмитрий Александрович, я все понимаю! И мне стыдно, хоть этого и не заметно. Но знаете, я жить спокойно не смогу, если вас от всей души не поблагодарю. Нет-нет! Дело тут не только в благодарности, но еще и в интересе… Только не подумайте, что романтическом. Видите, я не зря своего парня прихватила — это чтобы вашу бдительность усыпить. Но я совсем о другом! Вы ведь тогда при мне отключились, и это было странно…